Шепот Земли и молчание Неба. Этнографические этюды о традиционных народных верованиях

Анимизм, как справедливо подчеркивал Г. В. Плеханов, не просто минимум религии, который выводил эволюционист Эдуард Тайлор, и не только необходимая начальная стадия любой религии, но и необходимый ее элемент. Фридрих Энгельс писал, что «силы природы представляются первобытному человеку чем-то чуждым, таинственным, подавляющим. На известной ступени, через которую проходят все культурные народы, он осваивается с ними путем олицетворения. Именно это стремление к олицетворению (оживлению, одушевлению, очеловечеванию, сказали бы мы. — Р. И.) создало повсюду богов…».

Одним из первых постулатов появившегося классово-неравноправного общества было ранжирование богов и духов первобытности, расположение их в соподчиненности одних другим. Как на земле общество разделилось на господ-правителей и массу подвластных, так и боги стали одни главными, всесильными, другие — подчиненными, исполнителями воли верховных.

Маленький человечек, копия человека, красный шарик спасения, жизненная сила мана у меланизийцев и тому подобные образы воплощали возможность одушевления живой и оживления мертвой природы.

Только на стадии развитых систем классовых религий жизненные силы разных народов превращаются в некую абстрактную душу — бестелесную субстанцию, невидимую и потому совсем непонятную. Китайцы назовут ее первоначально «ци» и будут ассоциировать с эфиром или просто с дыханием. С дыханием как проявлением своего существования бестелесную душу будут ассоциировать и классические мировые религии. Но это придет потом, а пока мир живет по канонам доклассового общества, и духовная жизнь людей постоянно вращается то азартно, то боязливо в круговороте ложных постулатов и достоверных истин, приближаясь к адекватному познанию мира, окружающей жизни. И в этом духовном освоении мира анимизм, как необходимый элемент всякой религии, а тем более элемент дорелигиозных верований, проявляет себя во всех традиционных системах иррациональной духовной культуры.

Человек приходит медведем

Этюд о первобытной вере человека в предков-животных и предков-растения, о тотемизме

Давным-давно, несколько десятков тысяч лет назад, первобытный охотник, чтобы понять окружающий мир, как-то охватить его своим сознанием, вынужден был просто оживить, одушевить его. Самый легкий путь оживить и одушевить природу — это уподобить ее себе, человеку. Оказалось, природу можно наделить человеческими страстями, болью, добром, жалостью, гневом.

Жизнь в любом ее варианте проявляла себя, с точки зрения давнего нашего предка, подобно человеку. В ту давнюю эпоху, когда не знали о причине зарождения жизни, когда рождение себе подобных было не только загадкой, но и неразрешимой тайной, проще простого оказалось связать рождение человека с животным или растением, с камнем или ручьем, облаком или луной, звездой или даже с самим солнцем.

Современные и более ранние этнографические данные убеждают в том, что, по представлениям практически всех народов земли, первые люди рождались чудесным образом и даже без участия женщины, а тем более — мужчины. Традиционные представления, что жизнь зарождается из ничего и часто вне человека, с некоторыми изменениями были восприняты классическими религиями. Во всяком случае, появление на свет младенца Христа при непорочном зачатии будущей богоматери недалеко по смыслу отстоит от древнекитайских или меланезийских легенд, когда младенец появляется от луча солнца, съеденной ягоды, проглоченного таинственного шарика и т. п.

Следует сказать, что во всех случаях признание подобного зачатия уже весьма серьезная абстракция достаточно высокого уровня интеллекта. Первоначально же человек должен был искать своего предка, предка всех людей в том реальном мире, который окружал его.

Глина легко поддается лепке. Ее мнут руками, из нее делают предметы, повторяющие природу. Многие народы ведут начало своей истории с куска глины — благодатного материала для разных поделок — в руках богов. Когда люди увидели «чужих», да еще другого цвета кожи, они модернизировали мифы о сотворении богами людей, добавив сюжеты, способные объяснить различия в цвете кожи. Так, у американских индейцев белые — недодержанные в огне, черные — передержанные, и только сами индейцы — такие, как надо.

Ворон выглядит умной птицей, способной иногда повторить человеческую речь. «Так может, он, ворон, наш предок?» — подумали индейцы-тлинкиты северо-западных районов Северной Америки и сделали ворона своим первопредком. Бобры — удивительные труженики: объединившись, они строят прочные плотины, как люди строят мосты и жилища. «Так может, бобры наши предки?» — подумали дальние соседи тлинкитов и стали называть бобра своим первопредком. А полярная сова — та самая, которая смеется, и нередко по-человечьи, — стала считаться первопредком некоторых родов кетов.

Необычный по форме камень, напоминающий голову младенца; дуб или сосна, раскинувшие лапы-ветви, как великан, бредущий против ветра, могли быть и признавались первопредками. И первые люди, объединившиеся в родственные коллективы, признавали себя потомками камня, сосны, совы, бобра и множества других животных, растений, элементов неживой природы или космоса.

Родилась система особых связей с растением или животным — предком, особого отношения к нему, чаще всего почтительного, заискивающего. Такая система, отражавшая первоначальный анимизм, получила в науке название «тотемизм». У североамериканского индейского племени оджибве первые европейцы услышали слово «от-тотем», что означало «его род», произнесенное по отношению к животному, считавшемуся их предком. «Мы, мол, оджибве от-тотем — его род». Слово «тотем» стало обозначать в науке предка-животное, растение, камень, реку и т. д., а систему представлений, взглядов, связанных с тотемами, стали именовать «тотемизмом».

Человек приходит медведем

Интересная закономерность выявляется в материалах археологии и этнографии — связь, и довольно частая, промысловых животных с тотемами. Причем если у одних данное животное — тотем, предок — объект почитания, то у других — просто добыча ради мяса. Одни, поедая свое тотемное животное или растение, специально приобщаются к «телу предка», другие роды и племена, напротив, считают, что съесть тотемное мясо или растение — значит накликать беду на всех сородичей.

Археологические материалы, если взять, к примеру, эпоху среднекаменного века, эпоху мустье, или эпоху неандертальцев, как будто свидетельствуют о том, что многие животные, ставшие в более поздние периоды уже родового общества тотемами, первоначально были объектами охоты. Их изображения на стенах пещер или в натурных макетах были утилитарными в эпоху мустье и в сменившие ее периоды как изображения вожделенной добычи, а не поклонения предку. Вполне вероятно, что именно так и было. Во всяком случае, мы из этнографии знаем роды оленей-маралов, бизонов, зубров, яков, коней, медведей, китов, тюленей и тому подобных животных, бывших и во многом остающихся объектами охоты ради мясной пищи. Может быть, нет ничего удивительного в таком сочетании одного и другого — и тотема и охотничьей добычи? Ведь нет сомнения в том, что успех охотника — это залог продолжения и развития человеческого рода вообще и его отдельных конкретных родственных коллективов.

Предки. Догоны (Мали)

Люди почитали тотемы как предков родов, как тех, кто породил перволюдей. И в таком качестве в будущих тотемах выискивали чаще всего что-то такое, что сближало их с человеком.

Я не могу не остановиться здесь особо на роли медведя в традиционных и, несомненно, тотемистических представлениях сибирских народов, в частности тех же кетов.

Обычным выражением кетского представления о медведе является фраза: «Человек приходит медведем». Для кетов отождествлять человека и медведя — традиция. Старый кет Бердников на Елогуе объяснял такое тождество тем, что если с медведя снять шкуру, то он будет похож на голого человека. «Только мордой лицо», — подумав, добавил Матвей Бердников. По собственному опыту могу сказать, что в таком сопоставлении есть доля правды.