Шереметьево

Но я всего этого не видел. Не туда смотрел. Гораздо важнее жуткого шоу было мне оценить и предугадать дальнейшие действия отряда зонных. Потому, что если ошибусь, то и «миниганы» не помогут. Начнут зонные палить в восемнадцать стволов во все, что движется, и какая-нибудь пуля-дура из свинцового роя аналогичных дур точно найдет свою цель. То есть, меня.

Между тем танк внезапно замер на месте – и его башня раскололась, словно огромный орех с огненным ядром внутри. Пламя плеснуло во все стороны (взрыв боекомплекта в замкнутом пространстве зрелище впечатляющее), при этом свернутое набок и подломившееся книзу орудие танка с размаху заехало по крышке водительского люка бронетранспортера, ехавшего рядом.

Водила «бэтээра» такой подлости от соседа не ожидал, и от неожиданности вильнул влево, подставив мне борт своей машины.

Естественно, такой возможности я не упустил. Дав по газам, я вылетел из своего укрытия, поливая «бэтээр» из обоих пулеметов. Наверно, со стороны я был похож на выходца из ада – сорванные с крыши побеги плюща зацепились за выступающие части мотоцикла, и сейчас развевались на ветру подобно множеству разъяренных змей.

События развивались слишком быстро даже для закаленных жизнью ловцов удачи, поэтому пехота подвисла на секунду, которой мне вполне хватило, чтобы разодрать своими пулеметами нетолстую импортную броню. Судя по тому, как с ней справились «миниганы», она оказалась не толще пяти-шести миллиметров – на коротком расстоянии винтовочно-пулеметный боеприпас калибра 7,62 порвал ее как Тузик грелку и перемолол в кашу все, что было внутри «бэтээра».

Конечно, в следующее мгновение пехота отошла от коматоза, вспомнила, что у нее тоже есть оружие, и попыталась рассредоточиться на местности, прячась за естественными укрытиями. И пока я драл в лоскуты боевую машину, а после, крутанув рулем, объезжал искореженный броневик, некоторым особо шустрым это удалось.

По обеим сторонам от дороги находились остатки каких-то строений – практически идеальные временные огневые точки для тех, кто решил побороться за свою жизнь до конца. А я оказался на открытой местности, где пулеметы ничего не решают, если тебя решили обстрелять с нескольких позиций. И до этого обстрела оставались секунды. Пятнистые серо-синие спины уже маячили в развалинах, а много ли надо автоматчику, чтобы развернуться на сто восемьдесят, упасть за кучу битого кирпича и открыть огонь по одиночной мишени?

Я круто, почти на месте развернул мотоцикл, понимая, что ни черта не успеваю, что зарвался по собственной глупости, что сейчас, вот прям сейчас какой-нибудь небритый вахлак совмещает целик автомата с мушкой, подведенной под невидимую точку меж лопаток на моей спине. У меня всегда начинает зверски ломить тело там, куда целится враг, и ощущение это не из приятных…

И тут вместо выстрелов я услышал крики. Кричали люди, испытывающие нереальную боль, с надрывом, хрипом, захлебываясь собственными воплями и кровью, хлынувшей в их гортани и легкие… Я даже позабыл о своем намерении дать по газам, при этом «качая маятник», что весьма затруднительно делать, сидя на тяжелом мотоцикле. Позабыл, обернулся…

И застыл на месте.

Сине-серых убивали собраться Рудика. Убивали плохо и страшно, всаживая в человеческие тела заточенные арматурины, молотя по головам острыми осколками кирпичей, втыкая в глаза тонкие когтистые пальцы. Их было немного, десятка три от силы, но двигались эти низкорослые, щуплые существа на удивление быстро, методично совершая свою страшную работу.

Один из автоматчиков успел дать длинную очередь по хвостатому мутанту, прыгнувшему на него. Того практически разорвало пополам горячим свинцом, он рухнул на землю, и тут же пополз на лапах к своему врагу, волоча за собой кровоточащее тело с перебитым позвоночником. Автоматчик уже отстреливался от других мутов, когда раненый подполз к нему, вонзил зубы в ногу выше колена – и умер, захлебнувшись кровью врага, хлынувшей из бедренной артерии. Черт возьми, достойная уважения смерть для настоящего воина! Видать, нехило достали зонные этих разумных зверюшек, которые столько времени копили ярость в себе – и, наконец, дождавшись своего часа, выплеснули ее с лихвой, жестоко и страшно.

Все закончилось очень быстро. Истошные вопли затихли, уступив место особенной тишине. Она, словно невидимое облако, всегда ненадолго повисает над полем боя – будто звуковой вакуум образуется над телами, которые только что были живыми. Наверно, поэтому такую тишину называют мертвой…

И в этой тишине из развалин медленно возникали худые, словно бесплотные фигуры мутантов, двигающиеся бесшумно, подобно ужасным призракам, с ног до головы залитым кровью…

Один из этих ушастых призраков был повыше других. На нем, в отличие от собратьев, было что-то вроде грубо сшитой кожаной рубахи до колен. В правой лапе он держал большой мясницкий нож, а в левой – изуродованную моим выстрелом, обгоревшую голову танкиста. Не иначе, сам вождь этой шустрой мохнатой шайки отрезал для себя сувенир на память, после чего решил поблагодарить меня за помощь. Что ж, «спасибо» в пулемет не зарядишь, но, по крайней мере, боезапас был потрачен не зря. Всегда приятно дарить свободу тому, у кого ее отняли. И не менее приятно, когда тебя благодарят за подарок. Ладно уж, пусть выразит признательность, а потом я просто двину дальше. И так уже задержался тут. Пока еще светло, хорошо бы добраться до места, где можно спокойно заночевать перед решительным рывком к конечной точке моего путешествия.

Вождь же, вместо того, чтобы рассыпаться в благодарностях, повел себя довольно странно. Бросил к моим ногам изуродованную голову, и довольно непочтительно произнес:

– Я узнал тебя, Камай-нанги. Слухи о тебе достигли наших ушей, Черный Стрелок, пришедший сюда из мира смерти. Легенда гласит, что ты вернешь Старое время, но народу спиров это не нужно. Много лет назад под заводом «Юпитер», в секретной лаборатории из обычных людей сделали нас. Старики говорили, что это была страшная, мучительная процедура. И народ спиров не хочет мучиться снова, когда ты вернешь Старое время.

Я пожал плечами. Ни хрена себе «большое спасибо»… Впрочем, я давно перестал удивляться, когда вместо благодарности за хорошее дело мне пытаются поприцельнее плюнуть в лицо. Видимо, судьба у меня такая – пытаться улучшить мир, и потом после каждой такой попытки уклоняться от слюней, которыми яростно брызжут в мою сторону спасенные и облагодетельствованные.

Палец вождя указывал на мрачную громаду старого завода, огромный центральный корпус которого был оплетен плющом так, что почти полностью скрылся за сплошной сеткой из гибких побегов. Словно сама природа пыталась укрыть от взглядов живущих ныне неплохо сохранившееся здание, так похожее на производственный комплекс одноименного завода в чернобыльской Зоне. Похоже, их строили в Советском Союзе по одному проекту, особо не заморачиваясь с названиями. «Юпитер» и «Юпитер», древнеримский верховный бог войны, победы и справедливости. Ради первого, второго и третьего не грех и нагородить по огромной территории Союза кучу подземных лабораторий, в которых идейных добровольцев превращали в монстров во имя великой цели. А сверху, над храмами науки, для маскировки понастроить одинаковых заводов с одинаковыми названиями, вероятно, носящими имя единого колоссального военного проекта…

Признаться, задумавшись, я слегка отвлекся – а, может, занудно-ровная речь вождя погрузила меня в некое подобие транса… и лишь жуткая ломота под левой лопаткой привела меня в чувство. Та самая, которая возникает у меня, если кто-то собирается выстрелить в меня, или ударить мне в спину…

Сталкер отличается от обычного человека тем, что доверяет знакам судьбы и собственным ощущением. Потому и выживаем мы в Зонах гораздо чаще, чем обычные люди. Вот и сейчас я, не раздумывая, резко ушел вправо, одновременно выдергивая из ножен «Бритву».

И вовремя.

Над моим левым ухом, задев отросшие волосы, прошуршала заточенная железяка – и вонзилась точно в рот вождю. Сила удара была такова, что мутант рухнул на спину, перекувырнулся, хрустнул сломанной шеей – и остался лежать в нелепой позе хвостатой задницей кверху. При этом кончик окровавленной арматурины торчал у него из затылка.

Все это я рассмотрел мгновением позже, уже после того, как прыгнул к тому, кто метнул в меня самодельное копье, и приставил нож к его мохнатому горлу. Почему я сразу не полоснул по нему – не знаю. Может, увидел большие, круглые, испуганные глаза, а, может, решил зачем-то выяснить для себя, какого дьявола меня решил убить тот, кто сам же и подбил помочь его племени освободиться от страшной дани.

Впрочем, задавать вопросы мне не потребовалось.

– Это вождь мне велел убить тебя, Камай-нанги, – сдавленным голосом проговорил Рудик. – Сказал, что если все члены нашей общины съедят по кусочку твоего храброго сердца и чистой печени, то к нам перейдет твоя смелость и сила…

– Наврал ваш вождь, – веско сказал я нарочито громко, обращаясь к остальным слегка подвисшим спирам, тупо переводящим взгляды с меня на труп вожака и обратно. – Как есть наврал, особенно насчет чистой печени. После такого количества алкоголя, что она через себя пропустила, съев ее, вы все умрете в страшных муках. А вот если заточить благородное сердце, благоухающие кишки и стальные яйца вашего Арудогри… блин… собрата, взорвавшего танк зонных, то ваше племя лупоглазых ждет бессмертие и процветание до скончания дней этого мира. Это я вам как Камай-нанги говорю.