Шереметьево

– Ты не такой, – глухо прозвучало из сумки, откуда теперь торчали только кончики ушей. – Ты только хочешь казаться злым и жестоким, но на самом деле никогда не ударишь слабое и беззащитное существо. И не выкинешь его посреди дороги на съедение хищникам.

– Ну, ты и сволочь, Рудик, – пробормотал я, осознавая, что мутант только что грамотно надавил на жалость, и при этом реально добился того, чего хотел. Стайка небольших рукокрылов носилась в небе, охотясь на ворон, и если сейчас высадить хвостатого посреди дороги, его, пожалуй, действительно сожрут.

– Ладно, хрен с тобой, сиди, – сказал я. – Но при одном условии. Вон там впереди, судя по обильным камышам, озеро. Соответственно, мы доезжаем до него, ты лезешь в воду и моешься до тех пор, пока не перестанешь вонять.

– Ни за что, – донеслось из сумки. – Спиры моются только два раза в жизни – при рождении и после смерти.

– Тогда я вытряхиваю тебя из сумки прямо сейчас, и дальше еду один.

– О, вечное Серое Небо! – грустно застонал Рудик. – Так и быть, жестокий Камай-нанги, пусть свершится предначертанное.

– Ну да, трагедия всей жизни – помыться, – сказал я, трогаясь с места.

– Это очень плохой знак, омывать себя водой.

– Жить в дерьме и паутине, воняя как скунс, это еще более плохой знак, – наставительно произнес я.

Ответом мне было горестное молчание. Ну и хорошо. Ибо говорливый мутант начал уже реально доставать своей болтовней.

Доехав до озера, я вытащил из сумки безвольно обвисшее, покорное судьбе тело спира, сунул ему обмылок в лапы и отправил в воду. Признаться, ее вид меня не особо вдохновил – ярко-синяя ряска возле берега, камыши тоже с нездоровой просинью, недалеко от берега какая-то тварь двухметровой длины плавает. Похоже, сом-мутант, сдохший не своей смертью, дрейфует разорванным брюхом кверху, а вокруг него наблюдаются подозрительные круги на воде.

Пока Рудик мылся, он все время смотрел на меня взглядом, полным тоски, но я был непреклонен.

– Давай-давай, тщательнее намыливайся, – подбадривал я мутанта, на всякий случай держа «Вал» на локтевом сгибе. – А зверюшек, живущих в этом озере, не бойся. Видишь, какие пятна грязищи от тебя по воде расплываются? Никакая хищная рыба, заботящаяся о своем здоровье, на сто метров не подплывет к эдакой аномальной зоне. Так что, мой токсичный спутник, мойся и не халтурь, это для твоей же пользы.

Наконец после третьего намыливания и тщательного полоскания я решил, что с Рудика достаточно. Повинуясь моему жесту, тот пулей выскочил из воды и принялся отряхиваться по-собачьи, только брызги во все стороны полетели.

Я подозревал нечто подобное, потому заблаговременно отошел подальше. Но, тем не менее, успел заметить волнение возле самого берега на том месте, где хвостатый только что полоскался. И выстрелил раньше, чем то, что выскочило из воды, успело схватить отряхивающегося мутанта.

Тот отпрыгнул метра на три, но это было уже ни к чему. Полутораметровая тварь, похожая на щуку с крокодильими ножками, билась в агонии, щелкая зубастыми челюстями.

– Ну вот, – сказал я. – Рыбку добыли, и помылись заодно.

– Но я… я же чуть не погиб! – взвизгнул Рудик.

– Чуть не считается, – сказал я, хотя, признаться, некоторым образом чувствовал угрызения совести – правда, лишь очень некоторым образом. – Если б ты не помылся, то от твоей вони погиб бы я. И кто б тогда вел мотоцикл?

«Рыбку» я, конечно, подбирать не стал, а вот мутант, похоже, обиделся. Залез в сумку и молчал минут двадцать, пока я ехал по очень трудному участку шоссе, разбитому и раскрошенному донельзя. Правда, потом Рудику это надоело. Высунув хмурую морду, он сказал:

– Тут лучше объехать.

И правда, ландшафт впереди менялся на глазах, все больше напоминая сердце чернобыльской зоны, или что-то типа того. Трава стала не просто сероватой, а почти черной. Редкие кусты и деревья смахивали на красно-коричневые мумии – такой становится растительность, отравленная большой дозой радиации. День был пасмурный, тучи полностью закрыли солнце, и можно было заметить, как красноватые ветви слабо светятся – такое случается, когда ферменты погибшего дерева взаимодействуют с радиоактивными частицами. Но самое странное было в том, что Последняя Война прошла двести лет назад, а эти деревья и кусты продолжали тут стоять, живя своей загадочной и жуткой жизнью.

А чуть дальше шоссе заканчивалось, будто его обрезали, словно нитку. Мне не нужно было дополнительных пояснений, чтобы понять – передо мной гигантская воронка от взрыва ракеты, за прошедшие годы занесенная землей, песком и мусором.

– Старики говорили, что много лун назад люди увидели в волшебном зеркале, как на них летит смерть. И тогда отсюда взлетели несколько огненных стрел, – проговорил Рудик. – А потом сюда упала та самая смерть, которую они увидели в зеркале. Очень плохое место. До сих пор тут все мертвое, но в то же время живое…

Я молчал, направив половинку бинокля в сторону центра воронки, диаметр которой был около километра. Молчал, закусив губу, потому что там, возле другого края воронки… двигались человеческие фигуры.

Двигались они неестественно медленно, и каждое их движение было отчетливо видно, так как они светились, будто отлитые из расплавленного металла. Они шли строем, поднимая руки в такт шагам, и я видел, как на месте их ртов синхронно возникают провалы. Солдаты беззвучно пели строевую песню, пели ее уже двести лет, и не было конца их дороги… В какой-то момент воздух слегка сгустился, картинка дернулась – и взвод, идущий в никуда, переместился назад, словно кто-то невидимый отмотал кинопленку обратно.

И солдаты пошли снова…

– У тебя кровь, – раздался справа голос Рудика. – Поехали, а? Плохое место, очень плохое. Никто сюда не ходит.

Я слизнул кровь, выступившую из закушенной губы, и солоноватый вкус во рту немного привел меня в чувство. Как там Рудик сказал? «Отсюда взлетели несколько огненных стрел, а потом сюда упала смерть»? Не упала, а, вернее, прицельно поразила воинскую часть, обслуживающую, скорее всего, стратегические комплексы с межконтинентальными баллистическими ракетами. И теперь здесь вечно маршируют сверкающие солдаты… И где-то там, за океаном, возможно, тоже идут в никуда люди, не сумевшие вовремя остановить своих зарвавшихся правителей…

Объезд по весьма пересеченной местности занял около часа, зато потом, когда мотоцикл выехал на шоссе, началось одно сплошное удовольствие. То ли повышенный радиационный фон подействовал, то ли асфальт тут положили какой-то особенно «вкусный» для крыш-травы, да только шоссе под колесами было просто загляденье… Километров сорок отмахали не глядя меньше чем за час, когда вокруг начало смеркаться… «“Отмахали”, надо же, – усмехнулся я своим мыслям. – Да ты, Снайпер, похоже, реально этого примата к себе в попутчики записал. Ладно, пусть пока сидит себе в сумке. При случае отдам зверюшку в хорошие руки».