Шесть мессий

Находясь в укрытии, они наблюдали за тем, как дети присоединились к собравшимся перед собором и вместе с облаченной в белые одежды толпой послушно двинулись через главный вход внутрь.

Когда большая часть населения города, включая вооруженных ополченцев, оказалась внутри, двери собора закрылись.

— Неподходящее время для воскресной проповеди, — пробормотал Фрэнк.

Колокольный звон оборвался, стихло и его эхо, и теперь ветер доносил до них лишь характерные звуки распространявшегося пожара.

Теперь с разных направлений к собору спешно подтянулись стражники в черном, их было не меньше пятидесяти. Они подняли тяжелые деревянные засовы и, заложив их в скобы, заперли двери собора. Фрэнк с Канацзучи переглянулись. Обоих посетила одна и та же мысль: зачем?

Отряд бойцов в черном вынес ящики с боеприпасами и выкатил пулеметы на оборонительные позиции перед дверьми собора: один у главного входа, по одному у обеих боковых дверей. Еще одна команда тащила четвертый пулемет в обход церкви.

Корнелиус взглянул на часы, отдал еще один приказ, и расчеты, по три человека в каждом, похоже, хорошо знавшие, что они делают, заняли места на каждой из пулеметных позиций.

— И все это против нас? — удивился Фрэнк. — Я это к чему: мы, конечно, ребята не промах, но…

— Это не против нас, — отозвался Канацзучи. — Сюда! — велел он.

Они короткими перебежками добрались до одного из высоких насыпных каменных курганов. Оттуда, сверху, не составило труда проследить за тем, как люди в черном, промаршировав, остановились в двадцати футах от заднего фасада собора.

— Они что, собрались атаковать с этой стороны?.. — растерянно пробормотал Оленья Кожа.

Каждый чернорубашечник был вооружен винчестером и имел дополнительный патронташ. Они занимали позицию для стрельбы с колена, заряжали и нацеливали оружие. Расчет подкатил и установил станковый пулемет прямо напротив дверей.

— Молот, ты не хочешь мне сказать, что за дьявольщина там творится?

— Они собираются их убить.

— Кого?

— Людей в церкви.

Фрэнк помолчал.

— Это же просто сущее сумасшествие.

Японец посмотрел на него и кивнул.

— И я полагаю, ты считаешь, что мы должны их остановить.

— Да.

— Именно так думаю и я. Вот дерьмо!

Макквити бросил взгляд вдаль, на юг, за рдеющий горизонт.

— Мексика, — тихо произнес он.

— Что?

— И в какой части реки мы сейчас находимся?

Канацзучи слабо улыбнулся.

— Это самая опасная часть.

Оленья Кожа не сразу обратился к своему спутнику:

— Полагаю, у тебя имеются соображения насчет того, как нам это сделать?

— Хай.

— Собираешься ими поделиться или хочешь, чтобы я строил догадки?

Японец поделился.

Преподобный Дэй не ослаблял яростной хватки на протяжении всего пути от главной улицы до церкви, и Данте понял, что тот держится за него так крепко, поскольку нуждается в посторонней помощи. К тому же жар и задымленность затрудняли дыхание. Некоторое время преподобный не произносил ни слова, лицо его в красном свете казалось серым, а запах изо рта был хуже, чем пахли некоторые из сосудов в саквояже Данте.

Покинув театр, они направились в Дом надежды. Скруджс стоял рядом с преподобным, который рылся в бумагах на письменном столе, вчитываясь в некоторые из них с таким вниманием, словно хотел запомнить что-то важное. А вот валявшиеся перед кабинетом тела четверых стражников не удостоил даже взглядом.

Затем они спустились, пробрались через тайный проход в стене и двинулись дальше. Преподобный сдавал на глазах, каждый шаг давался ему все с большим трудом. Данте от этого становилось не по себе: а вдруг с Дэем случится что-то дурное?

Впереди люди в белых одеждах поспешно набивались в церковь. Данте различил в тесной толпе маленьких детишек. Преподобный посмотрел на церковь, сверился со своими часами и двинулся направо, пока не остановился над стальным двустворчатым люком. Он вытащил связку ключей, но не удержал их.

— Будь так добр… не сочти за труд, — устало и напряженно проговорил преподобный.

— Конечно.

Данте поднял ключи, преподобный выбрал среди них нужный, и Скруджс отомкнул замок, откинул тяжелые створки крышки люка, под которым открылись круто уходящие вниз, под землю, ступени.

Преподобный снова взял его за руку, и Данте помог ему спуститься по ступеням. Вручив ему несколько спичек, Дэй велел зажечь фонарь, висевший на скобе рядом с находившейся у подножия лестницы черной каменной дверью. Воспользовавшись еще одним ключом, он отпер замок, после чего легонько толкнул дверь одной рукой и она бесшумно отворилась.

Их омыло потоком холодного, освежающего воздуха. Преподобный глубоко вздохнул и, чтобы не упасть, прислонился к дверному косяку.

— С вами все в порядке, сэр? — жалобно спросил Данте.

Тот кивнул, слегка усмехнувшись его заботе, взъерошил Скруджсу волосы, и они вошли в высеченное в гладком камне помещение, холодное и манящее, как ключевая вода. Откуда-то шел запах земли; Данте подумалось, что так пахнет под дождем кладбище. Преподобный медленно опустился на единственный в комнате стул, достал часы и снова проверил время.

— Тебе предстоит ждать здесь, парень, — сообщил он, держа Данте за руку. — Эта дверь пусть остается открытой. Фридрих придет кое с чем мне крайне нужным; когда он принесет это, ударь в колокол, вот тут, на стене, и я вернусь за этой вещью. На поверхность не поднимайся и в тот проход, за мной, не ходи.

Преподобный указал в направлении выходившего из комнаты темного коридора, тоже высеченного из черного мрамора.

— Если кто-нибудь, кроме Фридриха, войдет сюда, ты должен убить его. Понятно?

— Да, сэр преподобный.

— Ну, помоги мне подняться, и я начну.

Данте поднял почти бесплотного, непрочного, словно пугало, Дэя на ноги. Тот, сжимая фонарь, потащился к зеву черного коридора. Прежде чем исчезнуть, улыбнулся и помахал рукой.

Данте помахал в ответ, и преподобный свернул за угол и пропал из виду. Оставшись один во мраке, Данте сел на стул лицом к двери, положил саквояж на колени и расстегнул пряжки. Отработанным движением извлек два своих любимых ножа, закрыл саквояж и аккуратно поставил рядом со стулом. Его глаза постепенно приспосабливались к темноте, и вскоре слабое красное свечение очертило контуры открытой двери.