Шестьдесят рассказов

– Я видел чертову уйму. Тысяч шесть или семь.

– Из чего конечно же не следует, что подвергнутое однажды демистификации нельзя ремистифицировать.

– Как?

– Ну, можно съездить с ними куда-нибудь или еще что. Куда-нибудь подальше. В Берген.

– И что тогда?

– Увиденные с высокими, холодными бокалами в руках, в соблазнительных костюмах, на фоне пышущего жаром песка или чего уж там, они частично ремистифи- цируются.

– В Бергене нет пышущего жаром песка,

– Увиденные на фоне глубоких, холодных фьордов, с пингвинами в руках, они частично ремистифици- руются.

– В Бергене нет пингвинов.

– Или некий новый способ эротического поведения, начни, скажем, их кусать, некоторые это любят. Те, кого никогда прежде не кусали.

– А как разобраться, с какой силой кусать?

– Это искусство.

– Да?

– Вообще-то я видел и другое кино, про этого мужика, который встречает эту женщину, и у них любовь, а потом она от него уходит, а потом он встречает другую женщину.

– И что тогда?

– Он начинает жить с этой, со второй. Она очень милая.

– И что потом?

– Она от него уходит.

– И это все?

– Он показан на запруженной людьми улице. Удаляется от камеры. Фигура становится все меньше, меньше и меньше, пока не сливается с толпой. Это было очень хорошее кино. Мне оно понравилось. Хотя то, про парня, качавшегося на лианах, понравилось мне чуть побольше, пожалуй. Ну так что? Воруем ребенка?

– Я не знаю.

– Мы можем сперва пощекотать этого мелкого ублюдка, а потом отшлепать.

– Кормить его эклерами и бабл-гамом.

– Рассказывать ему истории, вешать ему лапшу на уши.

– Цыгане воруют детей.

– Верно.

– Цыгане воруют детей каждый божий день.

– Это каждый знает.

– Не слышал, чтобы их за это судили.

– Ушлые цыгане. Фиг поймаешь.

– Интересно только, что они делают с этими детьми?

– Учат их цыганским ремеслам. Разбавлять вино, перекрашивать лошадей, подстригать сны.

– Взвизги цыганской скрипки в свете цыганского костра.

– Деконструируют сны, как никто. Хочешь понять - иди к цыганке.

– Ты общался когда-нибудь с цыганами?

– Ну, не с такими, не с настоящими цыганами. Они общаются только друг с другом. Но если говорить о цыганистой…

– Под кибиткой. В густой, душистой траве.

– Если говорить о цыганистой личности, свободной инеобузданной, рычащей икусачей…

– Я имел в виду настоящих.

– Нет.

– Тогда извини.

– Но когда я увидел грандиозную церковь, построенную Гауди в Барселоне, грандиозную Саграда Фами- лья, грандиозный призрак собора или, вернее, грандиозный скелет собора, вот тогда я понял, особенно увидев в подвальной мастерской чертежи и макеты тех частей этого грандиозного собора, которые еще не построены, а может и никогда не будут построены, прикрытые пластиком чертежи на стенах мастерской и макеты на козлах посреди мастерской, и мастеровых, продолжающих корпеть над великолепно выполненными чертежами и белыми гипсовыми макетами, и рабочих на сущих башнях Барселонского Темпло Экспиаторио де ла Саграда Фа- милья, рабочих на и между сущих башен и стен Барсе- донского Темпло Экспиаторио де ла Саграда Фамилья, поразительно немногочисленных рабочих, которые все еще работают и будутработать Бог знает еще сколько десятилетий, если удастся собрать деньги, мы опустили пожертвование в пластиковый ящичек, поразительно немногочисленных, но беззаветно преданных рабочих, которые все еще работают, черпая силы в пламенном вдохновении Антонио Гауди, каталонского архитектора, причисляемого многими к лику святых,- увидев все это, я вдруг осознал то, чего не осознавал прежде, чего не замечал все эти долгие годы, осознал, что не только лучше меньше, да лучше, но и лучше больше, да лучше.Ошеломленный этим этическим королларием, я упал в обморок.

– Что такое этический королларий?

– Больше.

– Когда с тобой приключился обморок, ты действительно упал?

– Я упал вверх,глядя снизу на сущие башни Саграда Фамилья. Головокружение от высоты - в отличие от обычного «головокружения от высоты», являющегося, по сути, головокружением от глубины.

– Однако Гауди творил in nomine Domini.Лично мне не кажется, что здесь применим этот, как ты выражаешься, этический королларий.

– Подводит идейную основу под стяжательство.

– У меня убогая жизнь. Не плохая, просто не насыщенная.

– Что ж, я умею думать, ведь верно? Это ведь я подумал о борделе, так ведь?

– Убого, это была очень убогая идея, этот парень думает о соборе, а ты о борделе, да? С чем вас и поздравляем. Ты понимаешь, о чем я?

– А я предложил его украсть, ребенка. Найти прилично выглядящий экземпляр и украсть, это далеко не худшая идея, какую я слышал.

– Далеко не худшая.

– А когда он достигнет возраста сексуальной доступности, мы скажем ему повременить.

– Вот так я ей и сказал.

– И я своей, я ей тоже так сказал. Сказал повременить.

– Ты сказал ей повременить?

– Вот так я ей и сказал.

– И как она это восприняла?

– Она сидела и молча слушала, как я говорю ей повременить.

– Я тоже сказал своей повременить.

– И как она реагировала?

– Сидела, вот и все.

– И ты думаешь, она временит?

– Откуда мне знать?

– Некоторые думают, что шестнадцать.

– Биологически это, конечно, хреново. Для них.

– Я никогда не понимал, почему эти дела настолько… настолько не в фазе. Биологический аспект с культурным.

– С культурно-психологическим.

– Очень странно быть в таком положении. Советовать кому-то повременить.

– У нее есть кто-нибудь на уме?

– Да есть там этот малец с «хондой».

– Но ты же ей не разрешаешь… Эти штуки, на них же очень опасно.

– Он дает ей шлем.

– Ты хочешь сказать, она носится по городу на заднем сиденье «хонды», крепко обхватив этого парня за живот, и ее грудь трется о его спинные мускулы? В четырнадцать лет?

– А что прикажете делать?

– Сказать ей повременить.

– Слава Богу, что хоть не «Харлей».

– Как его зовут?

– Хуан.

– О.

– А как с твоей?