Шевалье д'Арманталь

–  Благодарю вас, монсеньер, - весь дрожа, ответил Бюва, - я не устал.

–  Простите, - возразил Дюбуа, - но я вижу, что у вас дрожат колени.

И в самом деле, с тех пор как Бюва прочитал протокол пыток Ван ден Эндена, его ноги не переставали трястись мелкой нервной дрожью, как у собак, перенесших чумку.

–  Дело в том, монсеньер, - сказал Бюва, - что вот уже два часа, как я едва держусь на ногах. Сам не пойму, что со мной случилось.

–  Так сядьте же поскорей и давайте поговорим, как добрые друзья.

Бюва посмотрел на Дюбуа с таким изумлением, что в другое время архиепископ, встретив подобный взгляд, не смог бы удержаться от смеха. Но тут Дюбуа сделал вид, что не замечает удивления своего собеседника, и, придвинув стоявший неподалеку стул, жестом повторил свое приглашение.

Отказаться было невозможно. Шатаясь, Бюва подошел к стулу и сел на самый краешек. Положив шляпу на пол, зажав трость между коленями и опершись руками на набалдашник, он застыл в ожидании. Очевидно, ему было нелегко все это проделать, так как лицо его из мертвенно-бледного стало пунцовым,

–  Итак, дорогой господин Бюва, вы занимаетесь перепиской?

–  Да, монсеньер.

–  И много вы зарабатываете?

–  Очень мало, монсеньер, очень мало.

–  Однако у вас замечательный почерк, господин Бюва.

–  Но не все ценят подобно вам этот талант, ваше преосвященство.

–  Да, это верно. Но ведь, кроме того, вы еще служите в королевской библиотеке?

–  Имею эту честь.

–  Ну, а ваша должность приносит вам хороший доход?

–  Монсеньер, это совсем другое дело. Моя должность мне ничего не приносит, поскольку вот уже шесть лет, как кассир в конце каждого месяца говорит нам, что король слишком стеснен в средствах, чтобы нам платить.

–  И тем не менее вы продолжаете служить его величеству?.. Весьма похвально, господин Бюва, весьма похвально!

Бюва встал, поклонился архиепископу и снова сел.

–  И к тому же, - продолжал Дюбуа, - у вас, должно быть, есть семья, жена, дети?

–  Нет, монсеньер, я холост.

–  Но у вас есть хотя бы родственники?

–  Только воспитанница, монсеньер, прелестная девушка, к тому же очень талантливая. Она поет, как мадемуазель Бюри, и рисует, как господин Грёз.

–  Ах, господин Бюва, а как же зовут вашу воспитанницу?

–  Батильда… Батильда дю Роше, монсеньер. Она дворянка, ее отец был адъютантом господина регента в те времена, когда господин регент был еще герцогом Шартрским. К несчастью, ее отец убит в битве при Альмансе.

–  Я вижу, на вас лежит немалое бремя.

–  Вы имеете в виду Батильду, монсеньер? О нет, Батильда не бремя; напротив, это бедное дитя приносит в дом больше денег, чем стоит ее содержание. Батильда - бремя! Подумать только! Во-первых, ежемесячно господин Папийон… вы знаете такого, монсеньер? Это торговец красками с улицы Клери… Так вот, господин Папийон выплачивает ей по восемьдесят ливров за два рисунка, которые она для него делает. Во-вторых…

–  Я хочу лишь сказать, дорогой Бюва, что вы небогаты.

–  О, в этом вы, конечно, правы, монсеньер, - я небогат. А мне бы очень хотелось быть богатым… ради Батильды. Если бы вы могли добиться от господина регента, чтобы из первых денег, которые попадут в государственную казну, мне бы выплатили все, что причитается за шесть лет работы в библиотеке, или хотя бы часть этих денег…

–  А какую сумму примерно составляет этот долг?

–  Четыре тысячи семьсот ливров двенадцать су и восемь денье, монсеньер.

–  Какой пустяк!
– воскликнул Дюбуа.

–  Как пустяк? Разве это пустяк, монсеньер?

–  Да, это не деньги.

–  Нет, монсеньер, это деньги, и притом большие. И доказательством тому служит то обстоятельство, что король не в состоянии мне их выплатить.

–  Да, но эта сумма не сделает вас богатым.

–  Получив ее, я почувствовал бы себя свободней. Не стану скрывать от вас, монсеньер, что если из первых денег, которые поступят в королевскую казну…

–  Дорогой Бюва, - сказал Дюбуа, - я могу предложить вам кое-что получше.

–  Что ж, предложите, монсеньер.

–  Ваше благополучие в ваших руках.

–  Моя покойная матушка всегда мне это твердила, монсеньер.

–  Это лишь доказывает, дорогой Бюва, что ваша матушка была весьма умной женщиной.

–  Монсеньер, я к вашим услугам. Что мне надлежит делать?

–  Господи, да сущую малость. Вы сейчас, не уходя из моего кабинета, перепишете все эти бумаги.

–  Но, монсеньер…

–  Это еще не все, дорогой господин Бюва. Затем вы отнесете тому человеку, который дал вам эту работу, и оригинал и копии, словно ничего не случилось. Вы возьмете у него новые документы для переписки и тотчас же принесете их мне, чтобы я мог с ними ознакомиться, а в остальном поступите с ними как с прежними, и так будет продолжаться до тех пор, пока я вам не скажу, что больше не надо.

–  Но, монсеньер, - сказал Бюва, - мне кажется, что, если я буду так действовать, я обману доверие принца.

–  Ах, так вы имеете дело с принцем, дорогой господин Бюва? А как зовут этого принца?

–  Но, монсеньер, мне кажется, назвав его имя, я тем самым его выдам.

–  Ну, знаете!.. Так зачем же вы ко мне пришли?

–  Я пришел, монсеньер, предупредить вас, что его высочеству господину регенту угрожает опасность. Вот и все.

–  Ах, вот как!
– насмешливо проговорил Дюбуа.
– И вы рассчитываете на этом остановиться?

–  Да, монсеньер, мне бы этого хотелось.

–  Увы, господин Бюва, это невозможно.

–  Как невозможно?

–  Совершенно невозможно, уверяю вас!

–  Господин архиепископ, я честный человек!

–  Господин Бюва, вы дурак!

–  Тем не менее, монсеньер, мне бы хотелось молчать.

–  Нет уж, дорогой мой, вам придется говорить.

–  Если я буду говорить, то окажусь предателем по отношению к принцу.

–  А если будете молчать, то окажитесь его сообщником.

–  Сообщником, монсеньер? Но в каком же преступлении?

–  Сообщником в государственной измене… О! Полиция уже давненько следит за вами.

–  За мной, монсеньер?

–  Да, за вами… Под тем предлогом, что вам не выплачивают жалованья вашего, вы позволяете себе вести крамольные разговоры, подрывающие авторитет государственной власти.

–  О монсеньер! Неужели можно сказать…

–  Под тем предлогом, что вам не платят жалованья, вы переписываете мятежные прокламации и занимаетесь этим вот уже четыре дня.

–  Монсеньер, я обнаружил это лишь вчера. Ведь я не знаю испанского языка.