Шипка

Потом ему встретился солдат-осетин, своими глазами видевший смерть Сергея. Василий Васильевич слушал его внимательно, но все еще никак не мог поверить в случившееся. А между тем солдат сообщил, как геройски вел себя в бою этот штатский человек, как был сражен сразу двумя пулями: одна попала ему в бок, а вторая пробила грудь, она-то и была смертельной. Но и рассказу очевидца не хотелось верить.

Верещагин с ужасом подумал, что брат, возможно раненный, оставлен на поле боя, что он может попасть к башибузукам и черкесам, которые станут глумиться над ним, как они уже глумились над сотнями других. «Я найду его! — твердо решил Василий Васильевич, — Пусть мертвого, но найду! Не позволю, чтобы надругались даже над телом Сергея!»

Конь с трудом передвигал ноги в липкой желтоватой глине. Огонь со стороны противника усиливался. Если раньше через его голову перелетали или рвались вблизи снаряды, то теперь свистели уже и близкие пули. Василий Васильевич понимал, что до турок совсем недалеко, что они, наверное, продолжают наступать, а русские огрызаются и медленно отходят.

У поломанного и втоптанного в грязь виноградника он заметил князя Жабинского. Со штабс-капитаном Жабинским Василий Васильевич встречался еще до своего ранения. Теперь он майор. Повезло. Князь так же аккуратен в одежде, чисто выбрит, с щегольскими усами, напоминавшими длинные и острые пики.

— Что, Верещагин, решили полюбоваться картиной боя? — спросил Жабинский. — Бой пошел на убыль. Теперь тут место не генералам и художникам, а санитарам!

Надменный тон не понравился Верещагину, но он все же ответил:

— Я ищу брата, погиб Сергей, ординарец Скобелева.

— Я слышал, — равнодушно произнес Жабинский. — Искать бесполезно, Верещагин, на этой «мертвой долине» уже давно орудуют черкесы. Так что если ваш брат и мог оказаться живым, то только до свидания с первым черкесом!

Жабинский поехал в сторону, куда печальной цепочкой! уходили раненые, а Верещагин придержал лошадь и с ненавистью посмотрел вслед майору. В его словах он уловил не только равнодушие, но и пренебрежение ко всему, что тут происходило много дней подряд, особенно вчера и сегодня. Он спокойно говорит о его павшем брате, но разве его трогают другие погибшие? Или раненые, заполонившие все дороги и тропинкиг Он. успел получить два новых чипа, не водя людей в бой и наблюдая за ним со стороны, у него два новых ордена, полученных невесть за что, а павшие уйдут в могилу безвестными героями, и на их каменных плитах чохом будет написано: здесь похоронено столько-то нижних чинов и столько-то унтер-офицеров. И ничего больше.

Неожиданно все эти блистательные офицеры и генералы, которых он наблюдал в свите и рядом со свитой государя, показались ему точно такими же равнодушными и безразличными к людскому горю и страданиям, к судьбе России и Болгарии, как этот вновь испеченный майор. Их совершенно не интересуют те, кто решает судьбу кампании и без кого самый выдающийся полководец равен нулю. Он вспомнил, как еще вчера на высоком холме офицеры свиты беззаботно пили шампанское и плоско шутили, они больше говорили о своих похождениях в столице и меньше — о плевненских редутах. А как весело они хохотали! Смеялся и он, Верещагин, чтобы поддержать компанию. А в это время корчились в муках сотни и тысячи раненых. В это время умирал, доживая свои последние минуты, сраженный нулями Сергей! Эх!..

— Вы пригласили меня на этот холм, чтобы я запечатлел вас в вашем блеске и величии! — зло прошептал Верещагин. — Иначе зачем вам в вашем обществе видёть «штатскую клеенку»! Нет, вы ошиблись, господа, вы глубоко заблуждаетесь! Я покажу войну, но без вас. Да, да, да! Без ваших сверкающих эполет и не заслуженных вами орденов. Я буду рисовать солдат, с их муками и переживаниями, с их многострадальной, но честной судьбой, живых, раненых и убитых. — Он подумал: «Нет, вас я тоже напишу, но напишу не так, как вы хотите…»

Граната шлепнулась неподалеку от него. Лошадь вздрогнула и затрясла головой, приподнимая переднюю левую ногу. Верещагин посмотрел вниз и заметил, что конь его ранен в эту ногу, вероятно, легко, но все же ранен. Оставаться на этом месте или продолжать свой путь дальше становилось бесполезно и бессмысленно.

— Прощай, Сергей! — воскликнул он, оглядывая в последний раз страшную «мертвую долину».

Он повернул лошадь и стал выбираться на дорогу, обгоняя медленно бредущих, неторопливых раненых, солдат и офицеров. Кое-где копали могилы. Убитые лежали грудами, прикрытые порванными, окровавленными шинелями. У большинства сапог не было, виднелись желтые и синие ступни ног. У могил суетились полковые священники, готовясь поскорее отпеть уходящих в другой мир и освободить себя для этого мира со всеми его благостями и горестями.

Высоких чинов уже не было видно: укатили, кто и куда мог.

«Теперь бы встретить Александра! — вздохнул Василий Васильевич. — Что у него за рана и насколько она опасна для жизни? ‘Куда он ранен? Вовремя ли сделали ему перевязку? Как мы бываем несправедливы друг к другу, когда живы и здоровы! Не отличался и я своим вниманием ни к Александру, ни к Сергею! Где теперь Саша? Надо ему помочь, но сначала нужно его найти: напишу рекомендательное письмо в Бранкованекую больницу, пусть едет туда, там врачи чуткие и образованные, они наверняка помогут, они сумеют поставить на ноги!»

Измученный, он уже возвращался к своей неказистой хижине, когда заметил на завалинке знакомого человека. «Да это же Александр!» — обрадовался Василий и нещадно подхлестнул лошадь.

— Как ты догадался сюда приехать? — еще издали крикнул он брату.

— Рискнул, — с жалкой улыбкой ответил Александр, показывая забинтованную ногу. — Вот видишь!

— Тебе повезло, Саша. Сергей убит…

— Знаю, — нахмурился Александр, поправляя съехавшую набок фуражку. — Я, Василий, точно предчувствовал, когда говорил с тобой: быть несчастью. Извини, но я все время норовил прикрыться Скобелевым: мол, в него пули не попадают, буду спасен и я.

— И что же? — .горько усмехнулся Верещагин-старший.

— Ранили меня, а не его. В первые же часы. Или и впрямь пули проходят сквозь Скобелева и не приносят ему вреда?

— Ранен ты трудно? — участливо спросил Василий Васильевич.

— Трудно, боюсь остаться калекой.

— Не думай об этом, вылечат. Сергея ты видел? Накануне боя? Или не успел?

— Видел.

— Передал ему мои слова?

— Про лошадь и коляску сказал, про Георгиевский крест нет.

— Почему же? — удивился Василий Васильевич.

Александр помолчал, посасывая сухие и бледные губы.

Взглянул на брата и тотчас опустил глаза.

— Думал, что и меня наградят за тридцатое августа, вот тогда бы и сказал, — тихо и виновато проронил он.

Василию Васильевичу хотелось тут же отругать младшего брата: по его воле Сергей так и не узнал, что мечта его жизни осуществилась! Но он вспомнил, что еще недавно сильно жалел Александра и собирался помочь ему в лечении.