Шипка

— Наградят, — успокоил он брата. — И ногу твою вылечат. Мы еще танцевать будем на балах!

— Ну а ты как? — спросил Александр. — Небось потревожил рану? С больной ногой в седле, трудно тебе было, Василий!

— Что там моя рана! — вдруг помрачнел Верещагин-старший. — И твоя, и моя. Я на солдат сегодня смотрел, вот это герои, Александр! Везут их на телегах с оторванными руками или ногами, раненных в грудь и в голову, а они и стонут-то разве что в забытьи! Я всегда, восхищался стойкостью русского солдата, но эти!..

— Плевна — достойный памятник русскому мужеству!

— Вот кого рисовать надо! — воодушевился Василий Васильевич. — Вот кого должны увидеть люди на моих полотнах! Увидеть и порадоваться: есть богатыри на святой Руси!

— Василий Васильевич! — услышал он за спиной громкий голос. — Где это вы запропастились? Я берегу для вас целую пачку писем!

К нему, размахивая конвертами, торопливо шел чиновник главной квартиры. Верещагин-старший взглянул на эти письма и все понял.

— Это мои, — с горькой усмешкой проговорил он, прини-

мая конверты. — Я их писал брату, Сергею Васильевичу Верещагину!

— Вот те раз! — повинился чиновник. — А я и недоглядел, что здесь инициалы «С. В.,», а не «В. В». Ай-ай-ай! У всех спрашивал, когда же приедет Василий Васильевич? Увидел — ту же минуту к вам.

— Спасибо, — поблагодарил Верещагин. Подумал: это же хорошо, что письма не попали Сергею! И в них упреки — про коня да про злосчастную коляску! Он взглянул на Александра: — Ничего, Саша, крепись, все будет хорошо. Сейчас распоряжусь насчет обеда. Горячительные напитки у меня есть. Выпьем за упокой души Сережи, за твое выздоровление. А потом ты поедешь в больницу, где лечился и я. Лечат там не быстро, но надежно!

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Князь Жабинский торопился в главную квартиру, где его ждало деликатное поручение: сопровождать до Габрова английского военного агента Велеслея и австрийского — барона Вех-тольсгейма. Агенты вызвались помочь развеять слухи в своих странах о якобы жестоком обращении русских с мусульманским населением. Они желали иметь факты, чтобы опровергнуть распространившиеся кривотолки. Сделают они это или нет — сказать трудно. Главнокомандующий обрадовался и тому, что иностранные агенты хотя бы на время покинут армию и не увидят всего того, что не должен видеть посторонний глаз. А такого под Плевной было много. Жабинскому предстояло попутно выяснить настроение англичанина и австрийца, постараться доказать, что ничего страшного под Плевной не произошло, а по возможности и разузнать, что намерены делать дальше Англия и Австро-Венгрия ввиду затянувшейся войны.

Во вместительной коляске Велеслей и Бехтольсгейм начали разговор не о цели своего путешествия в Габрово — они выразили свое сочувствие неудавшемуся третьему штурму.

— Три крупные неудачи при штурме одного небольшого городка, это ужасно! — сказал Велеслей, поглаживая ладонью темные бакенбарды.

— Это похоже на катастрофу, — подтвердил барон, поправляя Железный крест на мундире.

— Но Плевна — это и не Бородино, — как мог, возразил Жабинский.

— Но это все-таки Плевна, князь! — улыбнулся Велеслей, — Солдат и офицер, трижды ходивший на редуты и бежавший от них или с них, в четвертый раз идти не пожелает. Его, конечно, можно заставить, но, как вы сами понимаете, дух его сломлен, и он все время будет оглядываться назад.

— У России есть единственная возможность спасти то, что еще можно спасти, — это увести свою армию за Дунай, — сочувственным тоном дополнил Бехтольсгейм.

— К сожалению, со мной пока не советовались, как поступить дальше, — уклонился от прямого ответа Жабинский. Впрочем, он не имел сведений о том, какое решение будет принято на военном совете и как вообще настроен государь император. Что касается его, Жабинского. то он был и за отвод, и против отвода. Кампания почти проиграна, и он вернется в столицу с новыми чинами и наградами — это хорошо. Плохо, что новую кампанию придется ждать теперь долго, а она, и только она может обеспечить быстрое продвижение по службе и еще более высокие ордена.

— Но вы вхожи, князь, к очень ответственным лицам, — заметил Велеслей.

— Я не успел еще войти: надо было ехать в Габрово! — отделался шуткой Жабинский.

— Я буду искренне жалеть Россию, если ей потом придется признать свою катастрофу, — сочувственно покачал головой Велеслей.

— Впервые слышу, чтобы официальный представитель Англии сочувствовал нашим неудачам, — ответил с улыбкой Жабинский.

— Я принадлежу к тем англичанам, которые видели, как умирают ваши люди на поле боя, — несколько театрально произнес Велеслей.

— Зато другие англичане умирают на поле боя вместе с турками, — заметил Жабинский. — Турок в последнюю атаку на Шипку вел Кампбелл, а броненосной эскадрой у султана командует другой англичанин, ставший Гобарт-нашой. Заместитель у него, Монторн-бей, тоже англичанин.

— Это их собственная воля, военное министерство к этому не имеет касательства, — пояснил Велеслей.

— Русские всегда были тенденциозны по отношению к англичанам, — сказал барон, устремив пристальный взгляд на Жабинского. — Почему ваш штаб выслал из действующей армии английского корреспондента Уорда? Он обстоятельно описывал действия ваших ьойск и, на мой взгляд, делал это беспристрастно, выказывая свои симпатии русским.

— Но зато остался Мак, — попытался пошутить Велеслей.

— Мак — корреспондент американский, — заметил Бехтольсгейм.

— А зять-то он русский! — усмехнулся Велеслей.

— Мак остался не потому, что он женат на русской, — отве-

тил Жабинский, слышавший про историю с Уордом. — При действующей армии остались многие иностранные журналисты. А впрочем, мистер Велеслей, вы лучше меня знаете, почему выпроводили Уорда! Вам известно, что он не умел писать статьи, но слал такие донесения, которые изобличали его как превосходного английского шпиона.

— Придумать все- можно, — недовольно буркнул Велеслей.

— Уорд признал это, он был, что называется, схвачен за руку, — сказал Жабинский.

Какое-то время они ехали молча, обгоняя повозки с ранеными. едва тащившимися от Плевны. Догнали они и небольшую группу пленных — турок и арабов. Велеслей хотел было остановить повозку, но, видно, передумал и махнул рукой.

— Могли бы вы, князь, сказать со всей откровенностью, — тихо, вкрадчиво начал Велеслей, — что этот трудный поход, потребовавший огромных жертв, Россия совершает без корысти? Только ради освобождения болгар?

«Эти господа никак не могут успокоиться насчет Босфора и Дарданелл. Да, нам хотелось бы утвердиться на этих проливах. Но вам-то что до этого, мистер Велеслей?!» — мысленно рассуждал Жабинский, а вслух он произнес совсем другое:

— Только так! — решительно сказал он, едва взглянув на англичанина.

— А я помню ответ Екатерины Великой лорду Витворту. Тогда она не скрывала своего желания поселиться в Константинополе, — улыбнулся Велеслей.

— Не совсем так, я тоже помню ответ императрицы лорду, — возразил Жабинский. — Вот ее слова: «Король ваш хочет выгнать меня из Петербурга, а я надеюсь, что он, по крайней мере, разрешит мне переселиться в Константинополь». Екатерина Великая не лишена была остроумия!