Шипы молчания

Я бросилась вперед, обхватив рукой его шею. — Ты чертов ублюдок, — прорычал я, стиснув челюсти. Мой кулак пролетел по воздуху и ударил его в грудь. Потом я сделал это снова. «Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься, а не я», — прорычал я.

Позади меня послышался вздох, но я едва его услышал. Я ударил его еще раз, его рот открылся и закрылся беззвучно. Кровь текла по моим венам, ярость подпитывала насилие.

Ребенок изнасилования. Ударить кулаком.

Мать ненавидела тебя. Ударить кулаком.

Дьявол перевоплощается. Я бы убил его. Тело отца валялось на столе. Я чувствовал, как его ребра хрустнули под силой удара. Я наслаждалась ощущением его костей под своими костяшками пальцев.

Я приготовился ударить его еще раз, когда маленькая рука легла мне на спину.

«Данте». Голос был почти шепотом, мои глаза были прикованы к лицу отца. Ему нужны были синяки и разбитая губа. Точно так же, как он поступил со всеми этими женщинами. Затем я немного душил его, давая ему подумать, что он может сразиться со мной за унцию воздуха. «Не делай этого», — умолял голос матери. Я сжимала и разжимала пальцы в кулак. Я хотел это сделать. Его конец был в пределах досягаемости. Мой гнев подгонял меня. — Поверь мне, Мусуко .

Я замер. Она никогда не называла меня сыном по-японски. Она приберегла это для Амона.

Оттолкнув его через стол, он упал обратно на стул.

— Увидимся завтра у Амона. Счастливого рождества, отец.

ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

ДАНТЕ

Т

Эта возможность практически упала мне в руки через две недели после Нового года.

Мой отец умер, пусть он гниет в аду, и единственное, что меня чертовски разозлило, это то, что не я его прикончил. Мне хотелось услышать его крики, почувствовать его боль и страдания.

Мой разум отказывался помнить о моих страданиях, но мое тело помнило. Доказательства этого были по всему моему телу — карта шрамов и ожогов. Последствием этого стало мое отвращение к прикосновениям. Или, может быть, это был механизм самозащиты, зная, что никто не захочет трогать или видеть такие шрамы.

«Теперь ты глава Омерты семьи Леоне», — заметил Амон.

Я кивнул, не зная, что с этим делать. Казалось, он не возражал, но Амон хорошо умел скрывать свои истинные эмоции.

Мы оба были в нашем замке в Триесте и собирались отправиться на встречу с участием всех семей Омерта. Мы задержались в кабинете отца, который я уже начал разбирать, раскрывая все его тайны.

Я бросил любопытный взгляд на брата. — А ты бы предпочел, чтобы это было так?

"Нет."

Я поверил ему.

Он уже не был прежним с тех пор, как расстался с Рейной. Я пытался это понять, но не смог. Это он оттолкнул ее, но он валялся так, словно она его бросила. Его отношения с матерью тоже пошли в ад, и я не мог не заподозрить подозрения. Возможно, она не одобряла Рейну, хотя мой брат был не из тех, кто позволял кому-либо указывать ему, что делать.

— Вы собираетесь разобраться в том, что с ней случилось? — спросил я его, вспоминая, какой разбитой она выглядела, когда мы увидели ее несколько дней назад. Естественно, той ночью я проверил Феникса. У нее не было синяков и пятен, но она спала в комнате сестры.

В последнее время она делала это часто. Меня это раздражало. Она должна быть в своей постели, чтобы я мог часами наблюдать за ней, гадая, снится ли она мне. Или, что еще лучше, ей следует воспользоваться одной из игрушек, которые я ей купил. Я еще не видел, чтобы она использовала его, хотя знание того, что я наблюдаю за ней, могло иметь к этому какое-то отношение.

Цезарь назвал это нездоровым. Я не согласился. Это помогло мне сохранить то здравомыслие, которое у меня осталось. В противном случае я бы неистовствовал, как и мой брат, и ни Парижу, ни миру не нужны были два сумасшедших брата Леоне, устраивающих убийственную серию.

Можно было подумать, что я усвою урок после того, как она в меня выстрелила. Конечно нет. Хотя я все еще не думал, что она хотела мне причинить настоящий вред.

Мой вывод: я ей понравился.

«Я уже это сделал», — ответил он. «Я не могу получить никакой информации по этому поводу. Девочки гуляли в канун Нового года».

«Как вы думаете, кто-то напал на нее во время празднования Нового года?»

Он покачал головой. — Она не пошла с ними.

Я кивнул. «Она только что вернулась из Англии, так что я бы сказал, что она не была готова к этому».

Его глаза молча бродили по комнате, изучая беспорядок. Я просмотрел записи, книги отца и даже некоторые отвратительные фотографии, которые он хранил. Он был больным ублюдком.

«Вы делаете ремонт?»

Я кинул на него взгляд. "Вам нравится это?"

Уголок его губ дернулся впервые за несколько месяцев. «Все лучше, чем то, что было у Отца».

Я провел рукой по лицу. «Никогда не думал, что скажу это, но эта амнезия в некоторой степени удобна, когда дело касается определенных вещей».

Как будто мой разум стер все, с чем не мог справиться. Я знал, что ненавижу отца, но не помнил ярких подробностей его избиений, как мой брат. Да, воспоминания отчасти вернулись, но остались смутными. Я вспомнил, как отец превратил жизнь матери в ад, но опять же не так подробно, как Амон. Хотя я помнил достаточно, чтобы знать, что она страдала. Мы все это сделали.

Я не помнил, что произошло в течение нескольких недель после моего похищения или за несколько месяцев до него. Я знал, что провожу время в Калифорнии только потому, что мне рассказал Амон. Я знал, что мне нужно собрать урожай винограда, только потому, что мне сказал Амон. Тем не менее, были моменты, когда мне казалось, что мне чего-то не хватает. Важные вещи.

«Оно вернется», — сухо сказал он. "В конце концов."

Мои кишки скрутило. Я не был уверен, хочу ли я этого. Инстинктивно я знал, что в тенях моей памяти скрываются неприятные вещи. Иногда ночами я чувствовал, как эти силы терзают мой разум. Я боролся с ними, убеждая себя, что они нереальны.

Жизнь стала более терпимой, когда мой разум отвергал призраков. Я слегка покачал головой. Иисус Х. Христос. Я говорил как слабак. Я постучал ручкой по столу, откинулся назад и встретился взглядом с братом.

— Пусть эти чертовы воспоминания придут, — сказал я, стиснув зубы. — Я бы их тоже раздавил.

Он разгладил галстук и поднялся на ноги, застегивая пиджак. — Просто скажи мне, когда я понадоблюсь. Я кивнул. Я любил своего брата. Знание того, что он был здесь ради меня, несмотря на свое дерьмо, значило очень многое, и мне хотелось сделать что-нибудь, чтобы отплатить за услугу. «Готов, босс Леоне-Омерта?»

Я поднялся на ноги и застегнул свою куртку. "Я. Но сначала мне нужно остановиться.