Широки Поля Елисейские

– Отлично сгодится, чтобы снять кошку с дерева, - ухмыльнулся мой юный хозяин, проследив за тем, куда и с какой миной я смотрю. - Диван мудрейших получил эти штуковины от рутенцев по обмену культурами. Только вот блоки, которые вырубают в каменоломнях и везут к месту на катках, слишком велики, чтобы стальной подъёмник мог с ними справиться. Песчаная же насыпь обходится дёшево, не воняет переработанной нефтью и не засоряет окрестности, потому как служит хорошей подушкой для укладки мостового камня. Видишь, какой храм получился? Самый большой в Сконде, всё при нём. Его служительницам не приходится стоять на перекрёстках. А строили всего-то сорок лет.

– Это годится, если работников уйма, - заметил я. - И рабсила дешёвая. У вас она откуда? Рабы, что ли? Крепостные крестьяне?

– Да нет, - моё предположение, кажется, нисколько его не задело. - Селяне у нас вольные, сами порой рабов имеют. Да нет, я уже знаю, что рутенцы говорят о рабах, оттого сразу отвечу. Это, во-первых, если длится или завершилась череда сражений и побеждённой или виновной стороне приходится восполнять ущерб. Ведь лагерей для пленников у нас не построено. И, во-вторых, если кто уже в совершенных летах, а не умеет сам себя обеспечить. Всех таких разбирают по семьям на правах самых младших их членов. Даже если это человек моря, или морянин, который один стоит десяти сухопутных землянцев... Ну, с морянами была особь статья: их таким образом скрывали те, кто интриговал против последней с ними войны. А что до великих построек - туда все идут по доброй воле. Кто искупает грехи и спасает душу, кому охота приложить ум и сноровку к чему-нибудь необыкновенному, а большая часть горбатится за еду и кров над головой. Эти думают, что устроились лучше всех: сытно, тепло или там не жарко - и ни за что сам не отвечаешь.

– Любая работа кончается.

– Только не такая - и не в Сконде. Видел, какие у нас плиты от самой границы? Тянутся в два ряда до Белых Песков и сами положены на такой же песок. Раздваиваются, огибают его, идут побережьем и предгорьями - и снова сливаются в одну реку. Веками и на века укладывали. И здания такие же, от мала до велика. И мосты.

– Ну а время, силы и здоровье? - спросил я, примерно зная, как с такими проблемами справлялись у нас на Земле в старину.

– Их сколько ни экономь, а через смерть не перескочишь. Для чего нам работать легко и быстро? Копить время, чтобы потом не знать, куда его с толком израсходовать?

А уж как мои условные сопланетники фанатеют от спорта по телику и в натуре, от культуризма, научно сбалансированных диет и прочего здорового образа жизни, мелькнуло в моей голове, как властвует над их жизнью громоздкая индустрия развлечений... В самом деле - комфорт для нового поколения обеспечивается раньше, чем возникают и впрягаются в ту же лямку сами детки; оттого наша цивилизация расползается по лицу Земли, словно жирная плесень.

– Что же до силы, то чем больше её расходуешь, тем больше возрастает. И тем крепче телесный состав, - продолжал мой собеседник.

Я как раз припомнил, что допотопная деятельность - то же выжигание или выдалбливание лодки из цельного древесного ствола - на опыте оказалась куда более спорой, чем полагали чистые исследователи. Учёные теоретики первобытности долгое время делали ту же ошибку, что и античные натурфилософы: не догадывались поверить свои выкладки экспериментом. Хотя, прибавил я в уме, что бы стоило вторым поручить дело рабу, а первым - девочке-лаборантке или туземным рабочим?

За всеми этими рассуждениями я как-то забыл поточней расспросить о культовом или там культурном назначении здешних садов Семирамиды - и позже очень о том сокрушался. Хотя кое-что понял сразу, конечно.

Помешала мне, между прочим, вполне понятная нужда, ради которой я до поры до времени шнырял по кустикам и прочим укромным уголкам - под благосклонным взглядом Замиля. Наконец, он уточнил ситуацию:

– Ты ищешь где надо, Ильгизар, но тебе стоило раньше спросить. Видишь, повсюду небольшие глыбы - вроде как из туфа? Они впитывают всё лишнее, что скопилось в телесном хозяйстве, а наполнившись до отказа, рассыпаются в такой тучный прах. Это очень хорошее удобрение для садов - куда лучшее, чем сами... хм... помои. В наших домах такие же ночные вазы, но укрыты не за ветвями - иначе.

Ещё он мельком намекнул, что это снова рутенская технология, типа усовершенствованного торфяного туалета.

И вот мы шествовали по неправдоподобно чистым улицам, избавленным от извечного бича цивилизации, мимо на диво ухоженных садов, которые буквально вываливались из-за ограды. В них без конца что-то пололи, подрезали, окучивали и собирали урожай. Мне самому захотелось повозиться в одном из таких: публичное назначение места безошибочно угадывалось по тому, что здесь царила относительная пустыня. Солидных строений не было, одни хлипкие хибарки для инвентаря из решётчатых щитов, землю покрывал слой прошлогодних листьев и падалицы, неуставной хмель завивался вокруг высоких арок, злокозненно пытаясь перебраться на культурные стволы. Словом, именно о таких местах, где можно сразу поразмяться, поесть и посторожить, упоминали пограничники.

– Новая садоводческая мода, - пояснил Замиль.
– Вот как у вас бывают регулярные французские парки, где всё стригут разводами и узорами и лишнее выкорчёвывают, и английские, с руинами. Все ждут: вот уродится обильный плод, настанет время сбора, тогда и будем заодно приводить всё в порядок. А пока не стоит тревожить человека, что находится при деле.

Держу пари на что угодно: это он сад назвал "человеком".

Библиотека, в таком случае, была целым людским поселением. Град Книги, как мне её представили. Она рассыпалась на небольшие корпуса в соответствии то ли веку, то ли виду и, соответственно, способу сбережения. Я увидел здесь специальное пристанище для тиснёных кожаных свитков и скрученных в трубку пергаментов, для огромных фолиантов, которые, как в старину, держали на цепи, хотя, похоже, никто не покушался их украсть, да и они сами не помышляли о бегстве - так им было здесь хорошо. Было здесь укромное место для первопечатных листов из тяжёлой бомбицины, тряпичной бумаги, с вытисненными на них гравюрами и изречениями. Резные доски изысканной работы размещались тут же. Дерево вековой давности было таким твёрдым, что смогло бы выдержать по меньшей мере ещё сотню оттисков, разве что сама бумага не стерпела бы втиснутых откровений: ибо так, с иллюстрациями в три цвета, издавались медицинские трактаты, анатомические атласы, детальные инструкции новобрачным - и бунтовские прокламации с карикатурами...

Мимо приземистых казарм воинской школы, которые оцепляли мечеть несколько странного вида, мой друг протащил меня рысью. Может быть, из-за названия - их рубаки и едоки энергетической травы, если вдуматься - типичные наши ассасины со всем богатым букетом ассоциаций, хотя без сплетен. Но скорее всего, памятуя, как сам проходил там выучку внешнего круга. Оказывается, через школу проходят все крепкие юнцы - без этого их неохотно сватают и берут в мужья. Кроме виртуозного владения оружием и наукой рукопашного боя, что, в общем, сильно радует всех застоявшихся в конюшне лоботрясов, им щедрой рукой отсыпают философских знаний, что для незрелых мозгов почти нестерпимо.

– Мы знаем, - пояснил Замиль, - что одно немыслимо без другого, всё равно как тело без души. Но одно дело упражняться до седьмого пота, это весело. А другое - сушить мозги науками. Хафизат много смеялась - ей-то в своё время и то, и это давалось легко.

– А что за мечеть такая нарядная?

– Не мечеть - часовня. Тут рядом квартал, где живут йошиминэ, поклонники пророка Иешуа. Да, ты не запомнил с первого раза? Рутенцы зовут их христианами. А сама часовня поставлена в честь франзонской девушки-воина, Иоанны, или святой Юханны Тёмной. Она была мастером оружия в своём городе Вробург, вместе с воинами из скондского ополчения снимала с него неприятельскую осаду, а когда погибла - в столицу привезли её сердце, сюда же - части доспеха.

– Кто она была? Мусульманка или христианка?
– спросил я, слегка запутавшись. Как помнится, в виде на жительство моего папашу поименовали в точности так же, но ведь он был мужиком.

– В других землях Вертдома муслиминэ не очень много - что им там делать? Разве торговать, - отозвался Замиль.
– У Вробурга один христианский владетель шёл против другого, спор шёл о наследовании престола законным сыном, который не был признан отцом и его родичами, и самими родичами. Мы поддержали сына по дружбе: в детстве он укрывался и воспитывался скондцами, и друг его старшего друга Торригаль как раз и созвал наше войско.