Широки Поля Елисейские

Вот с таким напутствием я отправился дальше. Сейчас, оглядываясь назад, не перестаю удивляться тому, что прошлую жизнь как бы стёрло или затуманило. Видимо, Тор мельком позаботился о том, чтобы я невзначай не выдал о себе больше, чем самому хочется.

Городок впереди уж точно был не столицей. За невысокими глинобитными оградами сплошные сады, в которых прячутся небольшие белые дома, Над головой - арки цветущих ветвей и нити с яркими флажками. Чистенько и пустынно. Встречались мне в основном мужчины, причём старики, в блаженном раздумье сидящие либо на лавочке у калитки, либо в позе лотоса - посреди цветущей клумбы. У них мне как-то неудобно было спрашивать, где тут можно заночевать и кстати подкормиться. Таблички и щиты с надписями-то были, но русского подстрочника к ним не прилагалось.

"Если с подачи Фила Родакова наш язык употребляется повсеместно - стало быть, он в своём роде эсперанто", - сообразил я.

В то же время здешний мирок не пытался изобразить из себя ребус, но раскрывался более-менее охотно. Я заприметил широкое в кости зданьице, которое факт было дармовой ночлежкой - от него так и веяло чистотой. Вполне предметно: горьковато-едким полынным дымом. Ах, емшан - запах дома, аромат скитаний! Плюс неплохое народное средство от клопов и тараканов.

Рядом с обителью странников высился павильон с галереей и выходящими на неё подслеповатыми оконцами - они были полуоткрыты, в них, выхлёстывая наружу, клубился пар с лёгкой примесью лаванды, лабазника и гвоздики. Без комментариев: снова налицо визитная карточка. (И не говорите мне, что пар незаметен, а цветок и его запах - разные вещи.)

А далее высились тонкие стрелы, направленные в полуденное солнце. Каждая была похожа на космический корабль, стартующий из облака раскалённой, клубящейся пыли, только вот пыль успела застыть и сформироваться в нечто резное и по виду лёгкое. Мечеть с четырьмя минаретами? Разумеется. Но какая удивительная архитектура... Муж в своё время говорил, что дома Аллаха в каждой стране легко узнаются и в то же время уникальны.

Так вот. Как только я это вспомнил - с ближней башни воспарил голос, сильный, грудной, медовый, - расправил крылья в облаках, разрывая смурную пелену, и в щель между ними обильно хлынуло солнце.

Я и позабыл в своём низу, что так бывает. Оттого не сразу понял, что светило не восходящее, а низкое, вечернее. Оно было цветом как апельсин-королёк моего детства, и его лучи проницали через каждую травинку, высвечивая её суть.

На зов муэдзина, выпевающего вечерний азан, изо всех дверей вышли люди - в большинстве молодые и нарядно одетые. Я без особых дум последовал за ними, по ходу соображая, что в них такого странного.

Это были мужчины. То меньшинство, что было не таким пёстрым, составляли дамы - их возраст определить мог, наверное, только намётанный глаз. Полупрозрачная серая вуаль окутывала каждый стройный стан, серебрила в равной мере седину, русые косы и смоляные кудри, умеряла блеск очей. Осанка всех женщин показалась мне царственной.

Аллах знает, какие тут были религиозные обычаи. Впрочем, Тор дал мне понять, что в Сконде рулят свободомыслие, веротерпимость и вообще всё, что я могу вообразить себе нестандартно-маргинального.

Поэтому, когда все прибывшие на молитву стали дружно разуваться у порога, я последовал общему примеру. Башмаки у меня крепкие, удобные, но если украдут - особо жаль не будет, прикинул я. И так и эдак менять обличье. Вот кошелёк - фиг вам, упрячу за пазуху, рядом с паспортом, пазуха у меня глубже некуда. И берет натяну покрепче: хорошо, что убор без полей или козырька, сойдёт за тафью, какие тут у всех мужиков.

Внутри расстилался гигантский зелено-золотой ковёр, похожий на весеннюю лужайку. Дамы сразу покинули собрание и по лестнице с двумя крыльями забрались на верхотуру, поближе к сановного вида люстре с хрустальными цепями и висюльками. Я подумал - чтобы удобней было плевать свысока на остальную половину человечества.

Но это была последняя моя связная мысль. Ибо нет инструмента более завораживающего, чем хорошо поставленный голос, выпевающий стихи.

Я исправно кланялся, поднимался, снова падал на колени, касаясь лбом ворса, и ощущал себя насосом, который исправно перекачивает благодать с неба на землю.

Когда молебствие пришло к концу и все начали расходиться по направлению к своей обувке, я с удивлением заметил, что многие вытаскивают на свет короткие кривые клинки, которые до того прятались в складках одежды, и цепляют к поясу. Вроде бы христианство запрещает приходить в церковь с оружием? Положим, тут не христианство и не церковь...

Симпатичный юноша, стоящий рядом со мной, прочёл мою мысль и улыбнулся:

– На диркхами наши любуешься? Мы их носим ради наших женщин, в знак того, что готовы их защищать пред лицом неба и земли. Вот бахвалиться погибельной сталью и вправду не полагается.

"Вот оно что, - вдруг осенило меня.
– Дирк - это, похоже, кинжал. Я-то посчитал, что военное звание. Но ведь Торригаль принял кликуху на свой счёт. И ему не возразили, так?"

– Уж коль я заговорил с тобой - имя моё Замиль.

И протянул руку. Я пожал её.

– А я - Исидор. Можно Исидри.

– Красиво звучит. Но ты из йошиминэ? А, не понимаешь. Христианин? Знаешь, почему я с тобой заговорил: ты хорошо держался на молитве.

Что "йошиминэ" вообще приволокся в мечеть, его, похоже, нисколько не напрягло.

Стоя плечом к плечу, мы отыскали нашу обувь и по очереди обулись. В этот момент со своей верхотуры как раз подоспели дамы. Заморачиваться с поисками им, в отличие от нас, не пришлось: каждая достала из тех же недр, что и мужчины - свои клинки, пару тонких подошв с перемычками и мигом нацепила поверх носков. При этом ни одна вроде как не сгибалась в талии и не подбирала под себя ногу на манер аиста: такой вот фокус, однако.

Потом дамы взяли под руку каждая своего павлина и величаво прошествовали мимо нас.

– Ты где ночуешь, Исидор-Исидри? - спросил мой новый знакомец.

– Пока присматриваюсь. А что, есть проблемы?

– Проблемы? Не понял. Понял. Трудности. Нет, можно в доме странников, а то и прямо здесь, рядом с залом для намаза. Только не сейчас, когда только что прошла салят-аль магриб, молитва сумерек, а сразу после салят аль-`иша, ночной молитвы. Чай заваривает сторож, а еду мы с тобой можем поискать на улицах.

Замиль нерешительно помолчал, а потом как-то сразу предложил:

– Только зачем тебе хлопотать на ночь глядя? Мои родители, Музаффар-аби и Нариман-або, рады будут, если я приведу знакомого. Тоскуют после ухода моей сестрёнки Хафизат, её комната с той поры пустует.

Мне бы стоило сразу поинтересоваться насчёт сестры, но из-за того, что на меня обрушилась такая уйма имён, я спросил только:

– Как называют ваш город? Я видел надписи, но как-то не очень силён в здешней грамоте.

– Город? Вот так сразу, не пройдя хоть половину и не познакомившись хорошенько? По-нашему Му`аррам, а заморские гости могут назвать Сам`айн.