Шизофреник на капитанском мостике

6. Незваный гость

На седьмые сутки сказал себе: "Хочу умереть" и дал клятву погибнуть с голода и жажды, не притрагиваясь к тем останкам пищи, которые оставались. Вечером (по свету из наклонной вентиляционной трубы я определял время суток), услыхал глухой шум за стеной. То было равномерное поскрёбывание по камню, производимое либо огромным когтем, либо каким-нибудь орудием. Я начал отбивать черепками, размягчённую штукатурку и копать навстречу, горько жалея, что не употребил на эту работу минувшие бесконечные часы, которые были потрачены даром на пустые надежды и отчаяние.

– Боже мой, боже мой, - вскричал я, - сжалься надо мной, боже, не дай умереть в отчаянии!

– Кто в таком порыве говорит о боге и об отчаянии?
– произнёс голос, доносившийся, словно из-под земли. Заглушённый толщею стен, он звучал как из могилы.

– Несчастный узник, - отвечал я.

– Какой нации?

– Русский.

– Имя?

– Александр.

– Твоё звание?

– Моряк.

– Давно ты здесь?

– Шесть дней. А вы сколько?

– Десять.

Я вздрогнул. Этот человек находился в темнице на четыре дня больше. За стеной раздался скрежет и тотчас земля, на которую опирался обеими руками поддалась; я отпрянул. В тот же миг груда земли и камней посыпалась в яму, открывшуюся под вырытым отверстием. Из тёмной глубины показалась голова, плечи и, наконец, весь человек, который не без ловкости выбрался из пролома, с рычагом в руках.

Я сжал в своих объятиях нового друга, и подвёл его к свету вентиляционной трубы. Это был человек невысокого роста, с волосами, поседевшими от пыли, с проницательными глазами, с двухнедельной щетиной на лице. По лбу его струился пот. На вид ему казалось не более 24-х лет. Он подошёл с рычагом к железной двери моего каземата и сказал, что дверь мы вскроем за четыре часа. Я с восхищением смотрел на героя.

– Скажите, кто вы?
– восторженно спросил его.

Новый товарищ-узник снисходительно улыбнулся.

– Аббат Фариа, Игорь Вячеславович, - пошутил он. Потом добавил,

– Маралов Игорь, курсант-выпускник Рязанского воздушно-десантного училища.

С Игорем начали ломать дверь камеры.

Игорь знал всё. Как-то я сказал ему, что счастье быть таким учёным, как он. Игорь улыбнулся и спросил, - но ты ещё о чём-то подумал?

– Да.

– О чём?

– Есть у меня дружок, - обиженно начал я повествование, - он предлагает бежать из Советского союза за границу, не знаю, как быть. Бежать с ним не хочу, и обидеть его боюсь. Не понимаю, почему он хочет бежать за границу?

– А как фамилия дружка?

– Гаус Андрий.

– Гаус!
– повторил Игорь.
– Гаус! Знавал я одного Гауса, преподавателя военного училища.

– У Гауса двойная фамилия, - добавил я. Вообще-то он Гаус-Швабрин.

Курсант Маралов расхохотался. Я посмотрел на него с изумлением.

– Что с вами?
– спросил я его.

– Видишь этот лучик света?
– вопросил он в ответ.

– Вижу.

– Ну так вот: твоё дело для меня яснее луча. Гаус сын дипломатов Швабриных, которые работают на ГРУ. Швабрин хочет вербануть клиента для обеспечения карьеры! Он вверх, тебя в подземную тюрьму!

Примечание эксперта: Гаусы-Швабрины работали на Первое главное управление КГБ СССР, а не на ГРУ. Агентом, сотрудником нейролингвистического отдела ГРУ был их сын Андрий.

Архив ГРУ. СР-Л27Э. Архив КГБ. КК-Л54О.

– Что такое ГРУ?

– Эти три буквы знать не положено.

– Откуда вы знаете?

– Курсант-десантник знает всё, - отвечал Маралов, в последний раз налегая на рычаг и ломая дужку замка темницы.

Было утро 16 апреля 1973 года.

Тогда я Игорю не поверил.

7. ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Я был батальонный разведчик,

А он - особист был штабной.

Я был за Россию ответчик,

А он спал с моею женой.

Солдатская песня.

Слова Алексея Охрименко.

Через два с половиною месяца, 7 июля 1973 года, будучи матросом пассажирского лайнера Балтийского морского пароходства "Поэт Лермонтов", в Нью-Йорке, заметил, что наш официальный особист судна, по французской фамилии П'Оганофф Г.Б., в сторонке разговаривает с каким-то человеком, который летом! оделся в гороховое пальто. Это был Гаус-Швабрин! А в экипаже теплохода "Поэт Лермонтов" его не было! Ослепительный свет озарил мои мысли. Всё, что прежде казалось тёмным, внезапно засияло в ярких лучах. Я понял, что Андрий Гаус провокатор. Чрезвычайное волнение сбило меня с правильного пути.

Мне нужно было побыть одному. Отбившись от своей группы на Орчер стрит, свернул в сторону, долго шёл на юг, юго-запад, плутал где-то в районе нижнего Манхэттена. Пересёк улицы Джон стрит, Пайн стрит, пошлялся по Уолл-стрит, и, в каком-то баре, напился. В хмельном виде позвонил в ФБР. На ломаном английском, по телефону умудрился объяснить, что я русский. Приехавший ФеБеэРовец, потомок русских эмигрантов, презрительно разрешил мне говорить.

В пьяном виде, плача и жалуясь, рассказал агенту ФБР, что меня какое-то ГРУ заставляет предать Родину.

– Э, брат, - отвечал представитель спецслужб США, - да ты параноик! Крези! Тем лучше! Через месяц и двенадцать дней твой пароход-лайнер придёт некст тайм в Нью-Йорк. С тобой поговорят ребята из Ленгли. Из ЦРУ. ГРУ это их бизнес. Позвонишь по телефону, колл хим, ту мит хим, встретишь их на Бруклинском мосту. Бруклин бридж. А ю андестенд?

После спича ФеБеэРовец представился и сказал, что его зовут Джеймс Калстрайм. Прадеда фамилия - Костромин. Представитель спецслужб США дал карточку, на которой свободно и динамично был нарисован мост через речку. Внизу карточки на английском языке было приписано: "Джон Марин, акварель Бруклинский мост". Вверху акварели разведчики ЦРУ начертали рекламный номер телефона антикварного магазина.

Мой первый агент, агент ФБР Костромин-Калстрайм удалился восвояси, качая головой, удивлённо хмыкая и приговаривая,

– Сумасшедшие! Крези!

8. Пассажирский лайнер "Поэт Лермонтов"

Глупая читательница знает, что на каждом пассажирском теплоходе есть салон красоты. В салоне можно сделать маникюр, сбрить шерсть с ног. Впрочем, не все волосаты, и не всем нравится читать муру про бабские салоны.

Настало время объяснить умному, нелюбезному, любопытному и любознательному читателю, что такое теплоход "Поэт Лермонтов".

"Лермонтов" строился по советскому проекту пассажирского судна, проекту конца 50-х годов 20-го века. Судно строили немцы, в Ростоке. Русский пассажирский лайнер устарел уже на стапеле. Военное министерство наложило лапу на проект. Судно превосходно было приспособлено для плавучего госпиталя, но не для иноземного избалованного пассажира.

Качество стали было русское, русские, как обычно, не подумали, что морская вода содержит агрессивную соль. Новый "Лермонтов" был уже старым от ржавчины, как его матросы не красили и не перекрашивали.