Шизофрения. Том 2

На смену ему пришёл некто из-за океана, о котором, как выяснилось, никто до тех пор ничего ровным счётом не слышал, но опытному подчинённому достаточно иногда знать национальность, чтобы с высокой долей вероятности представить возможные последствия. У страха, конечно, глаза велики, но, узнав в протокольном отделе, что едет к ним не кто иной как чистокровный норвежец, судя по фото в паспорте – классический двухметровый массивный блондин, Михаил откровенно приуныл. Такой вот викинг – это, как правило, прусская дотошность и основательность без каких-либо признаков немецкой логики и здравого смысла, но не в силу этнической ущербности, а по той простой и очевидной причине, что неполным пяти миллионам гражданам, купающимся в шельфовой нефти страны, с громадным рынком сбыта под боком в принципе не требуется думать или тем паче работать, чтобы процветать: как в масштабах государства, так и по отдельности. Среди скандинавов они, что чукчи в русских анекдотах, но с тех пор как многие поколения доисторических мамонтов решили избрать себе кладбищем дно Северного моря, ситуация изменилась кардинально. Как-то заспорив, кто из них является истиной столицей Скандинавии, шведы схлестнулись с остальными, и как мастера хоккея, производители самых безопасных машин, нобелевские хозяева и вообще самые красивые девушки Европы – порешили утвердить это звание за собой. Финны то ли не полезли в глупый спор, то ли спьяну и не поняли о чём речь, но как-то стушевались. Датчане, надо признаться, сдаваться не хотели, но кроме Андерсена, русалочки да Христиании ничего совершенно придумать не смогли, но зато уж на том встали насмерть. И вот пестрят форумы перечислением многочисленных достоинств, спор не утихает, но лишь больше разгорается, и все как-то в пылу битвы забывают про норвегов. У тех и правда, кроме фьoрдов да коров, живописно пасущихся на склонах гор, за что хозяева животных получают, кстати, пару тысяч евро в год за каждую особь, лишь девственная пустота – что в пейзажах, что в головах, но вчерашние герои анекдотов, совершенно этим не смущаясь, заявляют: чихать мы хотели на всякую там богатую культуру, зато на нефтяные деньги купим на фиг всю вашу вшивую Данию, закатаем её асфальтом, сделаем автобан и по нему станем возить миллионами немецких туристов мимо Швеции любоваться красотами нашей природы. Аргумент оказался грубым, как поросший рыжим мхом кулак оленевода-великана, но уж и в основательности подобного довода сомневаться не приходилось. В результате соревнование прекратилось, а к северным соседям принято с тех пор относиться с уважением: на всякий случай, неровен час, и правда – скупят всё вокруг чертовы шейхи и нагонят повсюду бурёнок, так лучше уж не будить спящего зверя.

Лично для Михаила перспектива вырисовывалась не из приятных, но отчасти радовало то, что ему, как мелкой сошке, вряд ли придётся слишком часто пересекаться по долгу службы с новым верховным финансистом, так что следовало лишь не портить настроение излишне жизнерадостному шефу, а в остальном надеяться на лучшее. И в любом случае ожидалось привычное во время смены власти закручивание гаек, брожение всего и вся, попытки особо предприимчивых сыграть на предпочтениях или антипатиях благословленного на царство, и прочие неприятности бытового характера, успешно отравляющие жизнь не одному уже поколению конторских служащих. Страха за потерю должности он не испытывал, поскольку накопленная режимом экономии кубышка – много ли надо скромному алкоголику, позволяла ему в случае неудачи как минимум полгода, не спеша, заниматься поиском новой работы, а то и вовсе перейти в группу на полную ставку, тем успешнее продвигая её к цели.

Последнее воспоминание вывело его из задумчивости, и он поспешил на встречу с прямым менеджером, несчастным британцем, который со дня на день ждал окончания процедуры перевода и, ясное дело, знать не хотел ни о каких норманнах, свалившихся на его бедную голову. Шеф, как-никак потомственный лондонец, недолюбливал всех, проживающих севернее Карлайла, а потому и к новому назначению отнёсся без энтузиазма. Распорядившись вынюхать в отделе персонала, как скоро провидению угодно будет явить смиренным труженикам нового пастыря, он отправил новоявленного разведчика восвояси, попросив для проформы лишний раз удостовериться, что всё в порядке во вверенном ему судьбой подразделении. Решив, кстати, воспользовавшись случаем, проверить, насколько порядочным на деле окажется недавно обратившийся за помощью мсье Ронуальд, Михаил, набрав номер, испросил позволения занять две-три минуты времени могущественного hr-щика по одному весьма значительному для его покорного слуги делу. Последний, видимо, обрадовавшись возможности не откладывать в долгий парижский ящик благодарность за мелкую услугу и будучи явно не отягощен какой-либо деятельностью, весьма радушно принял в меру подобострастно улыбавшегося просителя.

Chere directeur не был знаком с норманнской теорией, а потому явно недооценивал возможные губительные последствия скандинавской начальственной экспансии на просторы матушки Руси. Он вообще, как всякий уважающий себя француз, не интересовался историей других народов и плевать хотел на всё, что происходит за пределами административной границы горячо любимой родины, но будущего финансиста знал очень даже неплохо. Очередная необъяснимая галльская хитрость: никогда не высовывать носа дальше сугубо национального кружка и при этом всегда быть лучше всех осведомлённым обо всём сколько-нибудь важном. Полученная информация не больно-таки утешала: новоприбывший слыл за человека принципиального, решительного, готового на всякий конфликт, если что-либо, как правило, лишь на просторах его не всегда здорового воображения, посягает на интересы, – здесь Михаил уже собрался понимающе кивнуть, – компании, которой отдал двадцать с лишним лет жизни. То был первый и последний работодатель идейного варяга, раз и навсегда, по-видимому, решившего поклоняться одному единственному богу и за все годы, весьма возможно, ни разу не нарушившего ни единого пункта внушительной по объёму корпоративной политики, посему оную священную книгу настоятельно рекомендовано было перечитать на досуге всем без исключения осчастливленным подчинённым.

– Удивительный человек и удивительная карьера, – отчего-то по-французски закончил мсье Ронуальд, отвечая на немой, повисший в воздухе вопрос, как с такой прямолинейностью можно умудриться чего-то в принципе добиться в жизни, а уж тем более на работе.

– Как Вы думаете, предстоят ли какие-нибудь кадровые перестановки? – задал последний, но не по важности вопрос Михаил.

– Непременно, однако при должном умении и старании, – далее последовало едва заметное многоточие. – Наш общий друг не больно-таки сходится с людьми и потому вынужден подбирать себе команду близких по духу сотрудников на месте, а это открывает способным молодым людям ряд возможностей, – завершающее напутствие, к счастью, было произнесено на привычном английском, иначе смысл рисковал ускользнуть от слушателя.

Поблагодарив старшего товарища на его родном языке и тем вызвав на лице улыбку одобрения, озадаченный разведчик продолжил выяснять личность завоевателя. «Скажи мне, кто твоя жена, и я скажу, кто ты», – гласила только что выдуманная Михаилом истина, и, вооружившись ею, он отправился в отдел выяснять подробности семейной жизни объекта.

На пути, впрочем, оказалось ставшее уже привычным препятствие в виде супервайзера, заведовавшего всеми передислокациями в и из московского офиса, relocation, хорошо известное экспатам слово, но несчастный Николай, менее полугода как назначенный на столь блестящую для него позицию, до сих пор, говорят, не мог справиться с переводом на русский язык названия собственной должности, в результате чего, по слухам, заказал два комплекта визиток с двумя, соответственно, вариантами: «Руководитель отдела релокации» и «Супервайзер подразделения перевода». Обе версии с головой выдавали отчаянное скудоумие носителя высокого звания, помимо того, что вносили некоторый сумбур, поскольку, так и не склонившись окончательно ни к одной их них, тот принял истинно соломоново решение: перетасовав их подобно картам в колоде, раздавал кому какую придётся, видимо, рассчитывая, что коллективный разум подскажет ему, как было бы почётнее называться молодому успешному руководителю.

В последнем Николай не сомневался ни на йоту, благо судьба подбросила ему не самый трудоёмкий участок работы, и, купаясь в грубой лести многочисленных полуголодных подрядчиков, он с каждым днём убеждался в исключительности собственной роли в компании. Отчасти этому способствовало то объективное обстоятельство, что, будь ты хоть трижды руководитель целого регионального представительства с тысячами сотрудников, рано или поздно тебе захочется взять с собой в рабочую поездку какую-нибудь не слишком взрослую местную даму с девственно чистым загранпаспортом, и тогда, к примеру, столь необходимый шенген ей светит лишь по приглашению соответствующего европейского, да в сопровождении letter of employment отечественного офиса, а вот здесь-то услужливый неболтливый Колян к вашим услугам. Запросит у иностранных коллег необходимое, подпишет у российских, что требуется и, подобострастно выгнув спину, положит без лишних слов обновлённый проездной документ на стол, удалившись молчаливо. Он и так-то в глубочайшем образе, а тут с ним ещё лично за руку здоровается первое лицо: как тут не потерять голову вчерашнему студенту.

К несчастью, лишь этот божок протокола имел возможность проникнуть в сокрытые от посторонних глаз семейные тайны, а потому требовалось навестить его лично. Особенных препятствий здесь не ожидалось, поскольку у каждого, имеющего подрядчиков, хоть иногда, но появляется необходимость или оплатить счёт побыстрее, или не слишком вдаваться в детали, а значит и отказать в небольшом содействии Михаилу не было причин, но фигура именно этого коллеги раздражала его особенно. Каждого гостя тот любил усадить напротив себя в тесном кабинете, многозначительно прикрыв дверь, вникнуть в обстоятельства, долго и нудно описывать подвиг, который он сейчас для Вас совершит, и лишь наигравшись вдоволь в начальника, отпускал с богом. Всё это время страждущий, если, конечно, ему не посчастливилось оказаться хотя бы на ступень выше по служебной лестнице, вынужден был давиться запахом одеколона, щедро вылитого на явно отечественного покроя пиджак, наблюдая перед собой рыхлое в пятнах раздражения от тупой бритвы лицо с рядом кривых, почти не знавших щётки зубов. Картина, способная испортить настроение на весь оставшийся день, и поднимавшийся по лестнице Михаил настраивал себя на как можно более отрешённо-философский лад, когда прямо в коридоре столкнулся с погруженным в служебное рвение Николаем. Что-то там не срослось в административных недрах, потому что, выслушав почти на ходу его короткую просьбу, он коротко ответил: «Хорошо, подойди к Тане, она всё распечатает» и стремительно умчался вниз по лестнице, впервые, может быть, проигнорировав очевидные удобства неторопливого лифта.

Привитая двумя годами работы административная смекалка, однако, не подвела его и здесь, поскольку происхождение распечатанной копии установить в отличие от присланной по e-mail гораздо сложнее. Кто знает, быть может, имел место тот редкий случай, когда должность и человек были предназначены друг другу самой судьбой. Любуясь декольте исполнительной сотрудницы, пока та отправляла на принтер желанный документ, он в очередной раз подумал, как часто имя женщины отражает её сущность. К примеру, Татьяна со времён Пушкина, как правило, серьёзная, лишь в самой ранней юности ветреная барышня, не слишком, впрочем, удачливая в любви, но зато и последовательно несгибаемая, ради достижения гармонии семейного счастья не брезгующая подчас и некоторой жертвенностью, если объект таковой представляется ей достойным. Даже и вступив в угоду обстоятельствам в брак по расчёту, она, подобно одноимённой героине поэта, станет верной женой и ласковой подругой, но та единственная, а она не разменивается на несколько сильных увлечений, любовь не покинет это сердце до самого, может, быть конца. Её стихия – страдание. Лишения и жестокие компромиссы раскрывают одухотворённость этой натуры, в тихом же недолгом счастье с любимым она обыденна до пошлости, что закономерно и делает радость взаимной привязанности непродолжительной: порывистая, жадно манящая её страсть отчего-то неизменно засыпает рядом с мужчиной, которого определила она в спутники жизни, и та, что ещё вчера поражала контрастом решительной смелости и нежной женственности, вдруг превращается в унылую податливую куклу, чуть лениво поглядывающую вперёд на расстилающуюся перед ней прямую нехитрую дорогу.

– Ещё что-нибудь нужно? – стянутая в приятную ложбинку грудь вдруг оказалась почти у самых глаз, и, превозмогая здоровое мужское желание честно и прямо, несмотря на обстоятельства, ответить на двусмысленный вопрос, Михаил отрицательно покачал головой, вздохнул, заставив девушку невольно усмехнуться такой хотя и молчаливой, но всё же откровенности, и, развернувшись, отправился докладывать представителю Её Величества о проделанной нелёгкой работе. С фотографии в паспорте на него взирала некогда красивая истая нормандка, родившаяся в таинственном месте под названием Ternopol, и хотя это открытие и не добавило сколько-нибудь радости, головоломка, по крайней, мере разрешилась. Мудрая супруга не оставила и следа от девичьей фамилии, так что редкий европеец смог бы теперь связать имя Olessya с какой-нибудь Маслюк или Дыбенко, и лишь предательски неистребимый след родного города выдавал, откуда на её милой головке взялись по-скандинавски светлые, благо копия оказалась цветная, длинные волосы.

Провинциальное честолюбие, как правило, не знает границ, тем более когда её обладательнице ради достижения непременно высокого положения в обществе нужно лишь регулярно капать на мозг несчастному супругу, имевшему однажды неосторожность, прельстившись южнославянской красотой, связать себя с нею навеки. Отсчитывая часы по ежедневным мыльным операм, так приятно укорять мужа в отсутствии целеустремленности, эгоистичности по отношению к взрослеющим детям и лично горячо любимой жене, вынужденной довольствоваться семейным автомобилем вместо более подходящего её неземной красоте персонального седана. Потомок викингов, одумавшись, кто знает, может давно и утопил бы благоверную в каком-нибудь живописном озере, но целых три плода нежной любви примирили его с горькой действительностью, и перевод в Россию стал для него очевидно величайшим событием, призванным, сбросив привитую тихой семейной жизнью сонливость, ещё раз почувствовать себя красивым успешным мужчиной в окружении юных жаждущих дев. Бедняге суждено было вскоре узнать, что со времён жизнерадостных девяностых, когда любая из бесчисленных симпатичных киевлянок готова была, не задумываясь, броситься в Днепр, чтобы, рискуя жизнью, но переплыть на другой берег, откуда манил её пальцем холёной руки молодой иностранец, отечественные девушки освоились в мире развитого капитализма и превратились из лёгкой добычи в самых что ни на есть хищниц, часто более опасных, чем последствия самого поспешного брака.