Школа 1-4

– Вот сволочь!
– ахает Жанна.

Люба растерянно смотрит на Наташу.

– Да поразит их всех светом черным, - шепчет Наташа, для примера раскрывая ладонь, на которой ничего нет.

– Да поразит их всех светом черным, - повторяет Люба, тоже раскрывая ладонь и блеснув кольцом на пальце. Прямо из середины ее руки выходит маленькое черное пламя и сразу гаснет.

– Слава вечная!
– набожно восклицает Валентина Горлова и размашисто крестится.

Алексей Яковлевич становится на колени загодя и уже на них подползает к Любе, сочась скупой старческой слезой.

– Жизнь прожил, внучка, войну прошел, дозволь, милая, сына родного прибить и ордена с медалями, кровью заслуженные, обратно забрать! А то продаст, сволочь, нумизматам!

Люба задумалась.

– Можно я скажу?
– спрашивает Жанна. Люба кивает.
– Пока награды твои, дедушка, у сына - ты их не трожь, пусть имя твое вспоминают, а как продаст он их кому, так на того порчу напустить позволено, гниль в тело, а после того придешь к нему и скажешь: мне - ордена, тебе - гниль вон. Будет так? спрашивает она Любу.

– Пусть, - соглашается Люба.

– Ты - торжество наше!
– кланяется Алексей Яковлевич.

Из толпы выбивается девушка с длинными рыжими волосами и выступающими вперед, как у зайца, верхними зубами. Она с размаху ударяется худыми коленями в землю.

– Старик, тот, что триста лет лежит, послал, - выдыхает она.
– Девчонку унять просит, Раечку, чтоб ножками столько не топала, а то носится между могилами, что курица, а старику от того покоя нет и досада.

– Ребенок ведь, - пожимает плечами Люба, поглядев на Раечку.
– Что ей втолкуешь?

– Старик говорит - головку ей разбить, чтоб не бегала. За ножки - и об памятник каменный, головкой, - девушка кивает и улыбается простоте такого решения.

– Нет, пусть себе бегает, - отвечает Люба.
– Ее дело молодое.

– Слава вечная, - покорно склоняется девушка.
– Слава вечная.

– Все!
– решает Люба.
– Довольно. Устала я от вас.

Мертвецы зашевелились. Слышится неясный шепчущий ропот.

– Наместника, - только и может разобрать Люба.
– Наместника.

– Назначь им наместника, - говорит Жанна.
– Могильного старосту.

– Я не знаю кого.

– А вон его хоть, - Жанна указывает на деда Григория.
– Бойкий старик, и за дело общее переживает.

– Хорошо.

– Ты, старик!
– окликает деда Григория Жанна.
– Ты назначен могильным старостой!

– Слава вечная!
– воют покойники, опускаясь на землю.
– Ночь просветленная!

Только одна какая-то старуха остается стоять, согнувшись, правда, в три погибели.

– Куда этого старостой, он же дурень полный!
– сипит старуха.
– Соседка я его, жисть рядом с ним прожила и большего дурака не видела! Помилуй, матушка!

Прочие покойники умолкают, припав к земле. Люба ощущает их единый, животных страх. Она смотрит на Жанну, та зло поджимает губы и отрицательно качает головой. Рука Любы сжимается, и старуху у каменного креста сметает вихрь темного пламени, разрывая ее гнилое тело на бешено выедаемые разложением части, которые обваливаются в листву.

– Гнилая молния, черный огнь, всесжигающий!
– слышится в толпе суеверный шепот, прерываемый всхлипываниями и дрожащим молитвами.

– Слава вечная!
– рявкает дед Григорий. И все подхватывают за ним, даже маленькая Раечка кланяется, тычась лбом в опавшую листву, и тонким голосом причитает: - Слава вечная! Слава вечная!

Вдруг ликование умолкает, и Любины подданные бесшумно растворяются, попрятавшись, словно развеянные осенним ветром, тем, навевающим грусть, что щербит по утрам брошенные посреди дорог лужи. На кладбищенской аллее появляются люди - несколько мужчин и женщина. На мужчинах похожие стеганные куртки темных цветов и сапоги, а женщина в осеннем пальто. Как раз, когда они выходят на аллею, сквозь листву пробиваются первые лучи солнца.

– Что, это опять они?
– испуганным шепотом спрашивает Люба у Наташи.

– Нет, это люди. И живые. Они идут из церкви, я слышу запах ладана. Это слуги Мертвого Бога.

Люди подходят совсем близко, и на какое-то мгновение кажется, что они так и пройдут мимо по усыпанной листьями и солнечными пятнами аллее, пройдут и покинут кладбище, чтобы не возвратиться сюда никогда.

– Пойдем с нами, девочка, - вдруг обращается к Наташе женщина, остановившись, словно что-то вспомнив.
– Сотворим молитву, покаемся в грехах наших.

– У меня нет грехов, - нараспев отвечает Наташа.

– Разве?
– насмешливо не соглашается женщина.
– А я по глазам твоим вижу, что ты - маленькая грешница. Что, к примеру, делаешь ты на кладбище, так рано? И что это за книжка?

– Я иду в школу, - застенчиво лжет Наташа.
– А это - учебник, и яблоко на завтрак.

– Яблоко на завтрак!
– умиленно восклицает женщина.
– Какая прелесть! Пойдем с нами, девочка, мы проводим тебя до школы.

– Я и сама дойду.

– Пойдем, пойдем, - ласково говорит женщина, беря Наташу за руку.
– Не надо противиться.

Наташа заметно бледнеет, Люба замечает нечто странное у нее в глазах.

– Послушайте, - вмешивается Жанна.
– Может, вы оставите девочку в покое?

– А вам, товарищ Петухова, - серьезно оборачивается к ней женщина.
– Я бы посоветовала обдумать свое поведение. В свете сегодняшней обстановки в мире.

– Что, война началась?

– Еще нет, - женщина уклончиво опускает веки.
– Но все может случиться.

– Люба, - сдавленно говорит Наташа. Она хочет что-то добавить, но не может. И тут Люба узнает женщину, хотя та совершенно изменила свою внешность, одно только невозможно было скрыть - тень червоточины на нижнем веке, тень зрачка, утекшего в небытие. Со вскриком Люба отступает на шаг в сторону, сердце неистово колотится в ней, как прорвавшийся из шланга родничок.

– Эта девочка, - говорит женщина в наступившей тишине, после того, как пахнущее мертвой листвой кладбище будто провалилось сквозь слух Любы невесть куда, может быть, туда, где оно и находится на самом деле, - эта девочка, - говорит она, показывая своим спутникам Наташу, - и есть та самая, о которой дух святой говорил нам.