Школа боевой магии. Том 2
Шрифт:
Но и того, что я увидел, мне хватило — портал светился в ночи! Ярким голубым пламенем. Он не просто горел, как голубая светодиодная лампа, он мерцал. Очень специфически мерцал. По нему пробегали искорки — те, которые прожгли пространство.
Я уставился на портал и в отчаянии сел.
Это что получается? Если портал светился тут, в лесу, значит, он и в родительской квартире тоже… А я за своими переживаниями не обратил внимания. И портал всё время, пока я был там, светил в окно, как маяк, сообщая всем заинтересованным, что вот он я.
Вот он я — идиот и дурак!
Вот он я — тот,
А то, что окна были закрыты шторками, так это ничего не значит — свечение было слишком ярким!
То, что к ручью прибежали Агафья Ефимовна и Григорий Ефимович, меня не удивило.
Григорий Ефимович что-то кричал, тряс меня, но в ушах у меня стояло дребезжание звонка. А перед глазами — мама, подхватывающая Соньку, и серьёзный сосредоточенный отец, толкающий меня в портал. И в мыслях: «Это же не Сан Саныч? Не может же быть Сан Саныч?.. Он бы не стал звонить, он бы вынес дверь… Может, это просто соседи? Тётя Маша за солью пришла…»
Агафья Ефимовна, зачерпнув воды из ручья, плеснула мне в лицо.
Холодная вода отрезвила. Я увидел Агафью Ефимовну, Григория Ефимовича, всех наших — они толпились под деревьями. Марину — она стояла в первых рядах. В глазах её были испуг и восхищение.
Я смотрел на Марину, а до меня, как из ямы, едва доносился крик Григория Ефимовича.
— Влад! Влад! С тобой всё в порядке?!
Но крик летел так медленно, что я не знал, как на него отвечать.
Агафья Ефимовна снова окатила меня водой из ручья. И на этот раз воды было гораздо больше, чем могло вместиться в её ладони.
— Осторожно, тут хлеб, — сказал я и протянул ей пакет.
Она растерянно взяла продукты.
— Немного, правда, — добавил я и перевёл взгляд на Григория Ефимовича. — Здесь одежда… Вам и девушкам, — я снова посмотрел на Марину.
И тут я словил затрещину. Хорошую увесистую затрещину.
— Ты что наделал, придурок?! — прошипел Григорий Ефимович. — Ты всех нас подставил!
Я кивнул. Всё правильно. Я придурок. Я подставил своих родителей и сестру.
— Ты же без защиты своим порталом всем заинтересованным сообщил, где мы! — выговаривал Григорий Ефимович.
А я не знал, что делать. Стоял, держал ставший невыносимо тяжёлым узел с вещами и не смел поднять глаз.
И тут Марина шагнула вперёд. Он подошла, забрала у меня узел, вручила его Григорию Ефимовичу, потом взяла меня за руку и потянула за собой.
— Пойдём к костру, ты весь мокрый, простудишься ещё.
И я пошёл, видя и не видя, как парни расступились перед нами.
Остался стоять на пути только Николай.
— Что?! — жёстко спросила у него Марина.
— Ничего, — ответил Николай и шагнул в сторону.
Ночью я весь искрутился. Мысли скакали, как бешеные вороны. Я думал то о родителях и Соньке — может, нужно было их забрать сюда в лес или хотя бы Соньку, но потом вспоминал, что Григорий Ефимыч ещё раньше уговаривал их и они категорически отказались, то вспоминал о Сан Саныче, то, как Ефимычи с Борей и Игорем Петровичем совещаются в стороне… Как парни встревоженно гудели и косились на меня, как Марина взяла меня за руку — сама! То про вставшего на пути Николая, то снова про родителей и Сан Саныча. Уснул только когда Дёма пришёл откуда-то из леса, улёгся
мне под бок и затарахтел.Но спал всё равно недолго. Потому что замёрз, как собака. По-видимому, до конца у костра не обсох. А может, просто похолодало… А покрывало, в котором были, вещи отдали раненым — им нужнее, им сил набираться нужно.
Проснулся я среди ночи от того, что зуб на зуб не попадал. И чтобы не будить Арика, встал. Оставил ему Дёму и встал.
Полная луна клонилась к закату, но была ещё достаточно высоко и лес освещала хорошо, только странно — кусты в лунном свете стали прозрачными. Днём кусты стояли плотной стеной, а в лунном свете всё, что за ними, стало видно, словно листва частично исчезла и остались почти голые ветки.
Я сходил в туалет. Ноги сразу промокли. Выпала роса. Трава, камни, стол, брёвна — всё серебрилось.
На душе было тошно. Снова и снова вставали перед глазами встревоженные лица мамы, папы и Соньки. Не так остро, как вчера, но зато с большим количеством деталей. И от этого боль на душе становилась ноющей, саднящей.
Очень хотелось открыть портал домой, узнать, как у них дела, но я понимал, что не сделаю этого. Григорий Ефимыч вчера очень хорошо дал понять, что портал без защиты открывать нельзя. Он подробно расспросил меня, что было дома, про родителей и про звонок… Потом-то преподаватели и совещались…
Зря я всё-таки не забрал хотя бы Соньку. Ну, ничего, открою портал, как положено — днём под защитой — и уговорю родителей пойти со мной сюда, здесь всё-таки не так опасно, как дома, тут нет Сан Саныча.
«Пока не опасно! — подумал я и вздохнул. — Эх, был бы телефон!»
«И где б ты его заряжал?» — спросил я у себя.
Ответить себе мне было нечего.
Глава 12
Я подошёл к кострищу. Угли уже остыли. Посмотрел на недостроенную землянку — осталось перекрыть. Вполне возможно, завтра будем ночевать под крышей.
Ни радости, ни воодушевления по этому поводу я не испытал. Так, отметил информацию к сведению…
Все спали. Виднелись тёмными пятнами под соснами.
Снова ложиться спать мне не хотелось — я сильно продрог. И костёр не горит…
«Так зажги и не мучайся!» — проворчал Чёрный.
А как зажечь? Зажигалка у Агафьи Ефимовны, запасная — у девчонок в землянке.
«А как ты брал у костра огонь для портала? Так и отдай!» — ответил Чёрный.
Решил попробовать — покатать внутри себя огненный шарик.
Поначалу ничего не получалось. Когда ты замёрз, как не знаю кто, катать шарик — то ещё занятие. И шарик не шарик, да и не огненный вовсе. К тому же никак не получалось сосредоточиться — всё время думал о родных.
«Вот жрал бы мне больше, я б тебе помог!» — прокомментировал мои попытки Чёрный.
Я проигнорировал его слова. А смысл? Назад время не откатишь и не пожрёшь во славу великого Велеса, живущего во мне и откликающегося на имя Чёрный. И других косяков не поправишь…
Потихоньку то ли от размеренного дыхания, то ли от попыток расслабиться и сосредоточиться, то ли от того, что огненный шарик всё же время от времени собирался, дрожать я перестал. А потом и вовсе увидел, что внутри меня… не костёр, нет, костерок.