Школа террористов

Альбина, горделиво взглянув на меня - знай, мол, наших, - тоже полезла на вышку. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней.

Потом мы минут пятнадцать плавали в освежающей, живительнободрящей воде, подтрунивая весело друг над другом, забыв о прошлом и не думая о предстоящем - эта сказочная идиллия будто смыла все мои прежние муки, обиды и подозрения, - и когда Иона Георгиевич скомандовал нам вылезать, мы последовали за ним, как послушные и любящие дети.

– А теперь в сауну, - сказал он многозначительно и многообещающе. Ты, Альбиночка, ступай в номер и готовься к банкету. Там тебе будет поинтереснее.

Сауна располагалась в другом ответвлении здания. В предбаннике за длинным столом сидело шестеро мужчин, голых, с распаренными, красными телами. Перед ними стояли графин с пивом, бутылки с водкой и коньяком, закуски.

– А мы уже по рюмочке пропустили, - весело объявил один из мужчин с лысой головой и с изящным бериевском пенсне на крючковатом носу. Он и в самом деле очень походил на бывшего страшного наркома КГБ. Жестом хозяина очкарик указал Ионе Георгиевичу место рядом с собой. Петрунеску кивнул мне на край стола, а сам протопал к повелителю: по всему было видно, что тот здесь царь и Бог.

– На здоровье, Михал Михалыч, - присаживаясь с ним рядом, сказал Иона Георгиевич. Налил себе рюмку коньяку, встал.
– Прошу извинить меня за опоздание, дал вам возможность поближе познакомиться друг с другом, обговорить местные проблемы. А теперь предлагаю выпить за наше общее дело. Чтобы оно доставляло нам не только заботы и тревоги, а и радости и удовольствия.
– Он выпил неторопливо, маленькими глотками, словно дегустировал коньяк, и, облизнув толстые губы, довольный поставил рюмку. А теперь в сауну, массажистки к вашим услугам.

Мужчины возбужденно загалдели, Иона Георгиевич, не обращая на них внимания, направился в парилку. Я пошел за ним.

Меня обдало раскаленным, сухим воздухом, опалившим все мое тело и перехватившим дыхание. Я закашлялся, прикрыл рот рукой. А Иона Георгиевич, не останавливаясь, полез наверх, постанывая и покряхтывая. Растянулся на верхней полке, похлопал себя по жирным ягодицам.

– Хорошо-то как!
– воскликнул от удовольствия.

Я еле отдышался, пока тело освоилось с непривычной температурой. Окинул взглядом баню. Стены, потолок, пол - все из сосновых досок, ещё не потемневших от жары и времени, источавших сладковатый запах хвои. Слева от двери располагалась выложенная белым кафелем печка, дышащая жаром, с раскаленными внутри до красна булыжниками.

Забирайся на верхотуру, - подбодрил меня Иона Георгиевич.
– Пар костей не ломит, а перед массажем их надо размягчить. Ты любишь массаж?

Я подумал, стоит ли ему признаваться, что только в кино о Штирлице видел как делают массаж, когда дверь отворилась и вместе с паром в сауну не вошла, а вплыла сказочная фея, будто вынырнувшая из морской пены, стройная, красивая, в чем мать родила, только с красным тюрбаном на голове. Окинула меня насмешливым взглядом и прошла мимо, излучая невидимую энергию, повергая в смятение.

– Не желаете, Иона Георгиевич, вначале веничком омолодиться?
– пропела фея сладким голосом.

– С удовольствием, Томочка. Ты, как всегда, вовремя. Березовым, дубовым?

– Каким пожелаете. Любые есть.

– Тогда дубовым. А ты чего растерялся, Игорек? Лезь на полку, а хочешь, позови девушку. Кого посоветуешь ему, Тома?

– Да он, Иона Георгиевич, наверное, не видел голой девушки: так испугался, что сдвинуться с места не может. Ему не девушку надо, а инструкторшу.

– И они оба громко захохотали.

Откровенный цинизм девицы и бесстыдство Ионы Георгиевича, не постеснявшегося меня, приятеля его дочери, которую он своим поведением вольно или невольно выставлял не в лучшем свете, покоробили меня; и я, сославшись на непривычную жару, поспешил в предбанник. На выходе повстречал друзей Ионы Георгиевича в сопровождении молоденьких амазонок-массажисток. Веселенькая компания. Надо быстрее выбраться из этого общества.

Вернулся в бассейн, окунулся в прохладной водице и поднялся на второй этаж. Постучал к Альбине.

– Заходи, - ответила она, словно ждала меня. И когда я вошел, спросила насмешливо, без удивления: - Почему так быстро? Не понравились массажистки?

– Ты знала?
– опешил я.

Она кокетливо пожала плечиками.

– Я рада, что ты пришел ко мне.
– Обхватила за шею руками и крепко поцеловала. Потянула за собой в спальную комнату.
– Раздевайся.
– Сняла руки с шеи и распахнула халатик, под которым ничего не было...

В любовной утехе она оказалась такой ненасытной и изобретательной, что измотала меня до изнеможения. И сама обмякла, устало раскинулась на кровати. Попросила:

– Налей коньяку. И посмотри, сколько времени.

– Начало десятого.

– Ого! Мы уже опаздываем, - подхватилась и поспешила в ванну.
– Иди к себе и переодевайся. Жду.

Я неторопливо стал натягивать спортивные брюки одной рукой, а другой открыл лежавшую на тумбочке кожаную сумку и почти сразу наткнулся на холодную сталь маленького пистолета. Правда, это ещё ни о чем не говорило: ныне многие состоятельные люди обзавелись оружием, чтобы защитить себя от бандитов, которых развелось, как паразитов на теле бомжа.

А вот небольшой блокнотик в красочном переплете может рассказать что-то более интересное... Телефоны, адреса с незнакомыми именами и фамилиями. Парфюмерные штучки, ключи, водительское удостоверение.

Ничего существенного. Я закрыл сумку и натянул футболку. А чтобы ещё я хотел увидеть? Вещественные доказательства, что она меня подставила? Или удостоверение шпионки, работающей на одну из капиталистических стран? Я грустно усмехнулся над собой: тоже мне Штирлиц... Но пистолетик уже засел в сознании, и недоверие к Альбине возросло ещё больше. Я пожалел, что поспешил уйти из парилки: там возможно удалось бы кое-что услышать от спортивных боссов, друзей Ионы Георгиевича. Хотя вряд ли: с такими массажистками у них разговор будет не о служебных делах. А вот на банкете...

10

Когда мы спустились в ресторан, освещенный громадной хрустальной люстрой и канделябрами вдоль стен, за длинным столом, уставленным винами и яствами, сидели знакомые мне мужчины и девицы, принаряженные, раскрашенные, словно позирующие перед кинокамерой. Во главе стола - Иона Георгиевич, один, - его пассию я увидел позже - она появилась со стороны буфета вместе с официантом, разносящим шашлыки, - и по тому, как он держался, как мужчины внимали ему, в том числе и Михаил Михайлович, мнение мое о центральной фигуре здешнего собрания изменилось: ею, несомненно, являлся Петрунеску.