Школа террористов

– И невеста, - соглашается Скородумов.
– А хотите, я продам вам секрет, кто написал письмо в редакцию?

– Интересно... И сколько же будет это стоить?

– Сущий пустяк. Ко всему, я избавлю вас от хлопот при выезде из Молдовы.

– Совсем подходяще. Я слушаю.

– Отдайте мне красного "жигуленка".

– Губа не дура. Но дареного не дарят. А это подарок Альбины. Я не хочу терять память о ней.
– Смотрю на Альбину. Глаза её сверкают молниями, ноздри раздуваются, как у взнузданной дикой лошади. Скородумов делает вид, что не замечает её гнева, и мне вспоминается беседа с ним, его признание: "Жадность фраера сгубила". Видно, урок не пошел ему впрок.

– Ко всему, я узнал, кто написал письмо. Раньше сомневался, а теперь - нет.
– И смотрю обличительно ему в глаза.

– Да, я написал, - признается со злостью Скородумов.
– Потому что Вайкулевич - сволочь, за чепуху отстранил меня от полетов. Да черт с ним, он свое ещё получит... Так как насчет "жигуленка"?

– Прекрати!
– взвизгивает Альбина.
– Как базарная торговка!

– Вот видишь, - констатирую я.
– Тебе мало, что уступил Альбину? Разве она дешевле стоит?
– поворачиваюсь и иду к двери.

В комнате телохранителей быстро переодеваюсь в свою родную форму...

Иона Георгиевич сидел на прежнем месте, вжавшись в угол и опустив на грудь голову. Видно, невеселые думы обуяли его, нежданно, негаданно свалились известия о событиях в Москве, которые перевернут всю его жизнь.

Я открыл дверцу и коротко доложил:

– Все в порядке, Иона Георгиевич.

– Поехали к дому, - приказал он.

Останавливаю машину у самого подъезда. Он и Руссу вылезают.

– В случае чего, просигналишь: два коротких и один длинный, предупреждает Петрунеску.
– Мы скоро вернемся.

"Самый подходящий момент смываться, - мелькает сокровенная мысль, когда босс и Руссу скрываются в подъезде.
– Прихлопнуть Саракуцу труда не составит... А как с Доничем? Вдруг он ничего не передал нашим?.. Не пора ли самому начинать действовать?"

– О, черт, забыл Альбину предупредить, - говорю вслух и открываю дверцу.
– Пойду, звякну ей.

Телефонная будка через дорогу. Иду туда и набираю "аварийный" номер, который дал Донич на самый крайний случай. Сразу же отвечает мужской голос:

– Фирма "Каштан". Вас слушают.

– Говорит Семиречин. Я от шефа. Он, по-моему, собирается в командировку. Какие будут указания.

– Ему никаких. А вам - ждать.
– И в трубке раздаются короткие гудки.

Что ж, подождем ещё немного...

Иона Георгиевич и Руссу вернулись минут через пятнадцать. Телохранитель принес большой увесистый чемодан. Я открыл багажник.

– Сходи к Альбине, возьми бутылку "Камю" и чего-нибудь перекусить, обедать теперь нескоро придется, - приказал мне Петрунеску.

Скородумов все ещё был у Альбины.

– Ты вернулся сказать, что передумал?
– наконец-то осмелился он меня "тыкнуть" и острить.

– Угадал. Только если ответишь на второй вопрос: кто и за что убил Андрея?

– Это не по моей части, - посерьезнел Скородумов.
– Могу поклясться, что я к этому никакого отношения не имею.

– Может, вдова его что-нибудь узнала?
– глянул я в глаза Альбине, тут же вспыхнувшие негодованием.

– Убирайся, - прошипела она.
– Меньше будешь знать, дольше проживешь.

– Я пришел по поручению отца, он просил дать ему бутылку "Камю" и закуску.

Альбина ушла на кухню, быстро вернулась с полным полиэтиленовым пакетом.

– Я ж предлагала ему.

– При виде твоего нового возлюбленного у него пропал аппетит и память, - позлил я напоследок свою недавнюю любовницу и захлопнул за собой дверь. Но сообщение Альбины, что она предлагала папаше провизию, натолкнуло меня на мысль о преднамеренном удалении меня из машины. Видимо Ионе Георгиевичу надо было дать телохранителям какие-то секретные указания, вероятнее всего касающиеся меня...

– На Центральную и по Котовского, - скомандовал Хозяин, доставая из пакета пузатую бутылку.

Похоже, мы возвращаемся на виллу. Около поста ГАИ снова остановились. Теперь в будке находилось человек пять. Один капитан, в котором я признал того самого, кто допрашивал меня после аварии, вышел к нам и Иона Георгиевич, поздоровавшись с ним за руку, повел в сторону от машины. Что-то внушительно стал ему втолковывать, размашисто жестикулируя. Тот виновато кивал.

"Да, на Петрунеску работает не только школа террористов, - убеждался я.
– Медлительность наших органов дала ему возможность многих поднять на ноги, и теперь просто так его не возьмешь"...

Когда мы тронулись от поста ГАИ, за нами покатили "Мерседес" с мигалкой и желтый "жигуленок", в которых сидели по трое полицейских. "Мерседес" тут же обогнал нас и пошел впереди.

– Держись за ним, - приказал Петрунеску.

Дорога была уже запружена автобусами, грузовыми и легковыми машинами. По-прежнему на перекрестках стояли бронетранспортеры, а около них небольшими группами - солдаты. Все было тихо и спокойно, и это радовало: значит, народ правильно воспринял введение чрезвычайного положения. Но народ, как утверждают некоторые политики, это стадо. А вот как поведут себя пастухи?..

Иона Георгиевич по-прежнему молчалив и задумчив. Его телохранители Руссу и Саракуца, как часовые на посту, не перебросятся и словом, пристально осматривают каждую встречную и обгоняющую машину, готовые в любую секунду открыть огонь из лежащих на коленях автоматов.

Чем дальше отъезжаем от Кишинева, тем свободнее становится дорога. И в проносившихся мимо селах людей не видно, словно они попрятались и затаились в ожидании опасности. Тишина настораживала и давила. Так было в Афганистане, когда, пробираясь по горам, мы за каждым камнем ждали засаду. А здесь без засады справа и сзади сидят мои враги, готовые по первому знаку пустить мне пулю в затылок... Я загнан в угол, но почему-то пока меня не трогали, для какой-то цели держали. Петрунеску даже не спрашивал о Мирче, в убийстве которого, несомненно, подозревал меня. Правда, торопиться им некуда, расправиться со мной они успеют в любую минуту...

Мы мчались на юг, по автостраде на Болград. Но у Чимишлия "Мерседес" свернул направо, и мое предположение, что едем на виллу, оказалось ошибочным. Уж не надеется ли Петрунеску днем пересечь румынскую границу?.. Все возможно...

Минут через сорок мы свернули налево на малоезженую грунтовую дорогу, засыпанную лишь в низинах гравием. Виноградники и сады по обочинам сменились лесом, поначалу молодым и редким, но по мере продвижения вперед деревья крупнели, сплетались наверху кронами, образуя своеобразный тоннель, прохладный, манящий к отдыху.

К лесу у меня было особое, благоговейное отношение; я любил его больше, чем море и предпочитал проводить отпуск в Подмосковье, а не на Черноморском побережье, куда многие москвичи устремлялись летом. Но то было другое время и другие обстоятельства...

Еще минут двадцать ехали по узкой лесной просеке и, наконец, перед анми открылась небольшая поляна, на которой слева возвышался двухэтажный деревянный терем, какие мне доводилось видеть лишь на картинках: резное крыльцо с витыми колоннами, резные наличники окон, резные карнизы. Все однотонное, чистое, словно выточенное из янтаря; и солнце, отражаясь от стены, слепило огненным бликом.