Школа
Шрифт:
– Ну пошли.
Мы идем обратно. За нами хотят протиснуться двое малолеток, но Куля ревет на них:
– Куда прете, салабоны?
Они отваливают.
В столовой все танцуют под «Ласковый май». Мы садимся ка свои места, наливаем водяры, чокаемся.
– Ну, за Йогана.
Выпиваем и идем танцевать.
Светка прыгает посредине круга, держит руками длинное платье, чтоб не наступить на край. Йогана нигде не видно.
– А где жених? – орет Куля, перекрикивая музыку.
– Не знаю, – отвечает Зеня.
– Пошли
Мы с Зеней идем за загородку, к кухне – оттуда носят жрачку. Навстречу – мамаша Йогана.
– А где Сергей? – спрашивает Зеня.
– Там. – Она машет рукой. – Только вы, хлопцы, не трогайте яго, няхай он атдахнеть.
Йоган сидит на стуле. Рубашка расстегнута, без галстука. Морда белая, губы синие.
– Э, Йоган. – Зеня трясет его за плечи.
– Не трогай его – бесполезно, – говорю я. – Пусть посидит – может, отойдет.
Музыку вырубают, все опять садятся.
Светка надела поверх белого платья куртку и стоит около дверей с Ленкой и шаферкой. Тут же трутся Йоганов друг с учила и еще один пацан.
– Куля, пошли спросим, куда они намылились, – говорю я.
Мы подходим.
– Э, вы куда?
– Так, прогуляться – надоело здесь сидеть.
Если хочете, пошлите с нами.
– Ну пошлите.
Идем к пятиэтажке, где аптека. Светкины белые туфли все в грязи, у остальных – тоже, но не так заметно. Заходим в Ленкин подъезд, поднимаемся на второй. Ленка открывает ключом дверь и говорит:
– Проходите. Можете не разбуваться.
Садимся на диван. Светка достает из куртки два пузыря водяры, Ленка приносит стаканы. Разливаем, пьем.
Я показываю Куле на пацана, который приперся с нами. Он сейчас сидит со Светкой на одном кресле, и они трындят между собой.
– А это что за хер?
– Светкин бывший пацан, – говорит Куля. – Может, она еще и сейчас с ним крутит. Бабам верить нельзя, все они – бляди.
Я пересаживаюсь к Светкиной подруге, шаферке.
– Привет.
– Привет. Сигареты есть?
– На, держи.
Я сую ей «космосину» и зажигалку. Она подкуривает, потом я. Я трогаю ее груди.
– Как тебя зовут?
– Алла. А тебя?
– Сергей.
Баба хохочет.
– Чего ты лахаешь?
– Так просто. А что, мне и посмеяться нельзя? Ладно, давай еще выпьем.
– Давай.
Я наливаю себе и ей.
Куля трындит с Ленкой, Светка и ее бывший пацан сосутся.
Я выпиваю свою водку, опять трогаю ее груди. Говорю:
– Пошли в другую комнату.
Она выпивает водку, сует в рюмку бычок.
– А чего это я должна с тобой идти? Ты мне скажи, а? Ты, может быть, еще молодо выглядишь.
Я молчу.
– Ладно, черт с тобой, пошли.
Я встаю, цепляюсь за угол дивана, падаю, поднимаюсь. Двери в другую комнату нет, одна занавеска. В комнате – кровать, на ней две подушки одна на одной, под кружевной накидкой.
– Смотри, у меня
колготок разорвался, – говорит Алла.– А?
– Хуй на.
Она задирает платье и стаскивает колготки с трусами.
– Ну что, особое приглашение надо?
Я расстегиваю ширинку, вынимаю хуй – он мягкий, как сосиска. Начинаю дрочить – все равно не встает.
– Ладно, хватит, – говорит Алла. – Давай лучше еще выпьем.
– Давай.
– Я принесу.
– Ага.
Она подтягивает колготки, выходит и приносит бутылку с водярой – в ней грамм пятьдесят. Я отпиваю из горла, потом она.
– Дай еще сигарету.
Ищу пачку – нигде нет.
– Наверно, там осталась. Иди посмотри.
– Ага.
Она выходит, я вырубаюсь. Куля толкает меня в плечо.
– Вставай, идем назад в столовую. Водяра кончилась.
– А?
– Ага. Поднимайся.
Я встаю, выхожу в прихожую – все уже там. Одеваю туфли – на них засохла грязь.
– Куля, ты не помнишь, я в куртке был?
– Не помню.
Вижу свою куртку на вешалке, одеваю и выхожу со всеми.
На улице темно. Друг Йогана тошнит под деревом, Алка цепляется за бордюр и падает в лужу. Куля берет ее за руки и поднимает.
В столовой половина людей танцует, половина сидит за столами. Я сажусь на первый стул с краю. Куля наливает водки мне и себе. Выпиваем. Я вырубаюсь.
Куля с Зеней волокут меня к дому.
– Ну ты, Бурый, заебал, – бухтит Куля. – Из-за тебя баб прощелкали: они куда-нибудь сбегут, пока мы тебя домой затянем.
– Все нормально, пацаны, спасибо… Я налью вам, все как надо… Пошлите в пивбар.
– Какой, нахуй, пивбар? Двенадцать ночи. По лестнице сам подымешься?
– Ага.
– Ну ладно тогда. Мы порыли – может, еще успеем баб схватить, вдруг они еще там.
– Давайте.
Поднимаюсь по лестнице – трусь о стены, цепляюсь за перила. Звоню в дверь. Мамаша открывает, смотрит на меня, ничего не говорит.
Стягиваю грязные «саламандеры» – один об один, швыряю куртку на пол – и на диван.
Алгебра. Математица сидит, раздвинув ноги – видны длинные голубые «репетузы». Вообще, она баба нормальная, только что колхозница. До девятого иногда дрыгалась, могла двойку поставить, а сейчас – никому. Говорит:
– Вы уже ребята взрослые, я вас пасти не собираюсь и гонять тоже. Кому математика нужна – сами будете учить, а кому не нужна, тех я все равно не заставлю.
Ее заговорить, чтоб никого не вызывала, – как нечего делать. Особенно, когда самой лень вести урок. Сидит, смотрит в окно, вздыхает, глядит на часы. Коноплева просекает малину и спрашивает:
– Раиса Федотовна, а вы бы в какой институт посоветовали поступать?
Математица отворачивается от окна, зевает, смотрит на Коноплеву: