Шмель

Я зашла за сосиской в тесте. В «Вольчеке» было пусто, только на барных стульях у окна сидели два полицейских, а в ногах у них крутилась служебная овчарка. Один что-то тихо рассказывал другому, улыбался глазами, а другой откусывал маленькие кусочки булки, не глядя опускал на ладони вниз, и собака аккуратно их съедала. Любовь к псу на секунду обнулила все, что эти парни делали вчера вечером, и мне стало противно от себя и от того, как это, оказывается, просто – покажи мне тирана с щенком, и все забудется. Возле Сенной, накрывшись дождевиками и подобравшись, похожие на огромных жуков, сидели старушки с цветами. У одной из них была табличка с номером для банковского перевода, и я купила у нее букет ромашек. Я полностью промокла, кеды хлюпали при каждом шаге, и я подумала, что Юлианна сейчас, наверное, едет домой на такси в своей непромокаемой ветровке, и заказать это такси было непросто, потому что сенсор телефона не слушается из-за капель, и таксист остановится прямо в луже, через нее придется перескакивать, искать ключи, и даже если я оставила в кабинете что-то не так, в суете она этого не заметит. Я представила, как выгляжу со стороны: в прилипающем зеленом платье, которое наверняка просвечивает, с букетом ромашек, я была счастливой, новой, свежей. И не так уж плохо, если скоро все правда закончится, если скоро все наладится, а людям вокруг станет спокойно, потому что мне будет спокойно вместе с ними.

Я шла быстро, и все вокруг шумело, проезжающие машины старались притормаживать, чтобы не облить меня, но у них ничего не получалось, и все казалось в самый раз заполненным и правильным, мне некуда было спешить. Мимо прошла пара: короткостриженая худая женщина, из тех, которые стареют резко, неожиданно, за год, а до того ходят неизменными, просто чуть более уставшими, и мужчина – старик с палочкой. Она вскипала: «Я хочу вернуться обратно!» Он успокаивал: «Ну давай дойдем до конца и сразу вернемся». Она кричала: «Нет, я тебе говорю, я хочу обратно прямо сейчас, я же сразу сказала, что не собираюсь туда идти». Завтра я проснусь, и в голове у меня будет идеальная идея для рассказа, я напишу его, и меня опубликуют. Ко мне подойдет в кофейне идеальный мальчик, а я скажу ему, что сейчас не хочу отношений, потому что главное – узнать себя, главное – понять, кто я, и не будет никакого сомнения, что впереди еще сотни таких же идеальных мальчиков. За уличным шумом почти не было слышно жужжания, из-за туч черно-желтым светило солнце, и мне изо всех сил не хотелось, чтобы улицы заканчивались и наступал дом, потому что, как только я останусь одна, жужжание вернется. Я дошла до парадной, села на ступени под козырек и стала свайпать:

…пять лет под разными одеялами с мужем…

…перестала смотреть короткие видео в интернете, и это перевернуло мою карьеру…

…еще год назад я сидел в маленьком городе…

…крик о помощи, важен каждый рубль…

…откройте наконец глаза…

…не допускают врача и адвоката, состояние критическое…

…страшная правда об обуви на плоской подошве…

…не ждите, что вам подарят цветы, девчонки, покупайте их сами, радуйте…

У меня на коленях лежат ромашки. Это хорошо.

4

В норме у человека должно выпадать от пятидесяти до ста пятидесяти волосков в день – равномерно, в течение дня, если ходить с распущенными, и разом, во время мытья или расчесывания, если с косичками или хвостом. Эндокринолог Анна с короткой каштановой стрижкой говорит, что лучше не тревожить волосы без необходимости и мыть прохладной водой, а если все-таки заметили, что выпадает больше нормы, нужно обратиться к врачу, например, в их клинику, которая давно и успешно работает с безоперационной… Я закрыла вкладку с видео. Через пятнадцать минут нужно обсуждать мох в зуме с Лидией. Я открыла окно, покружила по комнате. Жужжало. В холодильнике ничего не нашлось, кроме куска сыра, который засох, потому что я плохо завернула его в целлофан. Я съела сыр, залпом выпила стакан воды из-под крана, несколько раз прошлась из кухни в комнату.

В кабинете Юлианны женский голос плотно, монотонно что-то говорил, получалось почти по-церковному. Я задержала дыхание, подошла к двери и прислушалась. «С другой стороны, это полезно, да, ходить пешком и все такое, я же каждый день минимум четыре раза туда-обратно, но когда я подумаю, что это на всю жизнь, мне не по себе становится. Я не хочу так всю жизнь. Я даже риелтору позвонила, но она сказала, рынок сейчас в упадке из-за этого всего. Я на себя злюсь, не понимаю, кто меня дернул изначально эту квартиру покупать, я же рассказывала, да, что я с детства на лифтах не езжу, я в девятиэтажке жила в Екате и либо так же пешком ходила, но меня это очень бесило, либо ждала, что кто-то со мной в лифт зайдет. У меня никогда не было вот этого страха – что кто-то в лифте. А самой в лифте…» Женщина звучала истерично, натянуто, я подумала, что мы с ней очень похожи и я хорошо понимаю, как можно всю жизнь без причины бояться лифтов. Мне захотелось ворваться и накричать на нее. Я другая. Я не одна из них. Непонятно, почему натирающие кроссовки можно снять, подвигать пальцами, размять суставы, а из головы никуда не денешься ни на секундочку, никак от себя не отдохнешь, себя с себя не снимешь.

Я написала Лидии, что у меня проблемы с интернетом, и попросила перенести зум на два часа. Я никак не должна была этого делать, но теперь уже поздно – я почистила расческу, заперлась в ванной, потому что там над зеркалом есть яркий белый свет, и тщательно расчесалась. Я собрала все, что осталось на расческе, записала в новую заметку на телефоне: «57». Пятьдесят семь за раз, учитывая, что я мыла голову вчера вечером. Я рассмотрела виски, сняла на видео затылок и макушку. Либо все в порядке, либо я пытаюсь убедить себя, что все в порядке. Моей прекрасной будущей жизни не будет без густых волос. С другой стороны, если я облысею, из этого наверняка получится отличный рассказ или даже роман. Меня успокаивает, что любую катастрофу я могу превратить в текст, и успокаивало бы еще сильнее, если бы я это правда делала. Оставалось чуть больше часа, чтобы почитать на форумах о том, как волосы выпадали у других женщин. Пока я, может, и надумываю, но нужно быть начеку, нужно знать все первые признаки и намеки, чтобы не пропустить.

Июль стал жарким, душным, я убирала волосы в аккуратный, но не тугой пучок. Люди плавали в воздухе, с трудом разгребая его руками, и от этого казалось, что все только-только проснулись после дневного сна, не понимают еще, какой сейчас год и сколько времени, а когда поймут, загудят с новой силой. Кирилл любил спать днем, встал ли он рано, устал ли за день – было неважно: стоило отвернуться, он сворачивался на диване и мгновенно засыпал. Диван был слишком узкий, а Кирилл большой, поэтому его попа висела в воздухе, и я умилялась, накрывала его пледом, целовала в лоб, а потом ходила кругами, пытаясь поработать или почитать, но ничего в этой ленивой тишине не получалось. В детстве меня часто оставляли с бабушкой и она так же внезапно засыпала, усыпляя вслед и квартиру в хрущевке. Как невыносимо тоскливо мне было тогда, и каждый звук – крик во дворе или молоток соседа – был звуком потусторонним, и мы с бабушкой были в загробном мире, а все остальные – там, снаружи. Тогда я не могла ничего сделать – без бабушки нельзя было выходить из дома, нельзя было включать телевизор, чтобы ее не разбудить. Теперь я наматывала круги по Невскому и Лиговскому, потому что там шумно вне зависимости от погоды, считала волосы и деньги: нужно было уволиться, придумать что-то, чтобы не заниматься мхом до конца жизни. Я сидела в кофейне и листала вакансии: ищут редактора для корпоративного СМИ, это точно не то, ищут того, кто будет писать имейл-рассылку для доставки еды, ищут редактора для нейросетей, ищут автора для визуальных новелл, опыт не обязателен, тестовое задание – предложить идею для истории и написать два диалога. Звучит отлично, нужно только найти идею – вечером я разгребу стол, положу перед собой блокнот с чистым разворотом и посвящу этому два часа, за два часа точно что-то найдется.

Не отвлекаю?

Давно пора составить карту мест, между которыми циркулируют мои знакомые, и избегать их. Вику я знала из ее общей с Кириллом компании, знала, что она занимается дизайном, всегда верит в лучшее и разговаривать нам не о чем, но я улыбнулась, закрыла ноутбук и сказала: «Отвлекаешь, но я не против отвлечься». Я надеялась, что после этого она уйдет, но Вика осталась. Высокая, рыжая, с большими ладонями, всегда занимала много места и хохотала совершенно без повода, но теперь казалась сосредоточенной и задумчивой. Она рассказывала, как начала вязать и как это успокаивает, спрашивала про Кирилла и отвечала, что больше не верит в любовь, раз мы разводимся, жаловалась на недавно перенесенный ковид, про который все как будто забыли, а потом, словно перейдя к самому неинтересному, сказала, что уже несколько месяцев волонтерит в какой-то правозащитной организации.

Я первый месяц места себе не находила, поняла, что должна что-то делать, и вот теперь нормально. Сложно с работой совмещать, и вообще тяжело через себя пропускать все это, но я не знаю, как по-другому, чтобы собой оставаться, понимаешь?

Я понимала. Я дергала ногой. Вика сказала: «Это помогает чувствовать себя нужной и живой». Она ничего не предлагала и не давила, но внутри у меня разгорелась вина.

Первый месяц я тоже не находила себе места. У Кирилла было два больших проекта, и он зарабатывал достаточно, чтобы я могла взять паузу и писать, но я, конечно, не писала, потому что ни в чем не было смысла, я только читала и скроллила, пока не наткнулась на пост: «Мы ищем волонтеров». В маленькое независимое медиа нужен был редактор соцсетей – наконец-то мои общественно бесполезные навыки пригодятся. На собеседовании красивый кудрявый парень из Грузии спросил, не боюсь ли я заниматься таким, оставаясь в Питере, уточнил, что они рассчитывали найти кого-то за пределами страны, но я убедила его, что в этом нет никакой проблемы, и проблемы действительно не было – я не боялась. Это, наверное, и есть адреналин, на котором герои боевиков умудряются пробежать километр с простреленной грудью. Я теперь была не зря. Я знала, что Кирилл будет против: он просил ничего не выкладывать и не говорить, никуда не лезть, повторял, что мы семья, а семья – это ответственность не только за себя и ему проблемы не нужны. Он предложил мне теплый, надежный кокон, и я сделала вид, что приняла его, а сама вылезала оттуда по ночам в самое пекло. Я делала картинки, созванивалась по Фейстайму с женщиной из немецкого лагеря беженцев, запираясь для этого в туалете, потому что Кирилл был дома, а разговаривать о таком из кофейни мне было страшно, я вела гугл-таблицы и стала везде замечать свое имя, свою фотографию, свой след. На улицах не просто выло – визжало. Оказывается, почти на каждом доме в центре города висит камера. Я примерялась: если вчера я прошла под одной из них, переписываясь в рабочем чате, можно ли приблизить запись настолько, чтобы увидеть, что это за чат и что я там писала?

Прошла неделя или около того. Мы проснулись от звонка в домофон. Кирилл сказал: «Перепутали, не будем открывать». Мелодия прервалась, выждала полминуты и заиграла снова. Кирилл встал, поднял трубку, а вернулся растерянный, с тремя полицейскими, и ботинки у них были грязные, в питерской слякоти, они оставили большие серые следы на плитке в коридоре, у них не было собаки, они сказали взять паспорт и идти с ними, и Кирилл не стал помогать мне, потому что я его обманула, а мама каждый месяц писала письма, в которых рассказывала, во что верит теперь, я была одна, одна, одна. Кирилл вернулся и сказал: «Молчали. Наверное, дворник или почтальон». Он ушел чистить зубы, а я залезла с головой под одеяло и попробовала подумать о чем-то другом. Хлопнуло открытое окно от сквозняка. Это все только мои мысли, у меня даже нет настоящего повода бояться, мне должно быть стыдно – и мне стыдно.

Я уговаривала себя успокоиться, а люди смотрели. Женщина в очереди в овощном заглядывала в мой телефон. Мальчик, которого за руку вели из садика, все знал. Однажды вечером я вышла выбросить мусор. Во дворе-колодце возле мусорки курил парень в военной форме, курсант. Он улыбнулся и поздоровался, я поздоровалась тоже и отказалась от сигареты. Он был голубоглазый, с мягким лицом, рассказывал что-то про увал и про друга, который его предал, задавал много вопросов, на которые я отвечала либо односложно, либо неправду, потому что совсем не разбирала, что он говорит, а слышала только жужжание. Меня тошнило. Я вышла из дома с одними ключами, без телефона, буквально на секунду, но сказала парню, что была здесь в гостях у подруги, а теперь тороплюсь на встречу, и убежала. Он не должен был знать, где я живу. Я дошла до Некрасовского сквера и сидела там на траве. Рядом женщина выгуливала черную свинью. Свинья вскапывала землю, а вокруг собрались джек-расселы, чихуахуа и бульдоги, удивленные и напуганные. Это все было очень глупо. Я вернулась домой, написала кудрявому парню из Грузии большое сообщение о том, почему я не могу продолжать работать, трижды извинилась – в начале, в середине и в конце, отправила и заархивировала диалог, чтобы не видеть, что он мне ответил. У меня не получалось спасать людей. У меня вообще ничего не получалось, кроме беготни вокруг самой себя.