Шоколад

— Он… бил тебя?

Резко забарабанило сердце, дышать стало трудно. Неужели паническая атака?

— Майя, просто кивни, когда я тебя спрошу. Пётр опасен для тебя?

Меня словно окатило ледяной волной. Боюсь ли я полковника? Он опасен? Ради этого вопроса надо было прийти сюда. Запястье отозвалось ноющей болью, я потёрла руку. Отрицательно махнула головой.

— У тебя стокгольмский синдром?

Вот уж нет. Злобно взглянула на дверь, куда вышел полковник. Любить своего надзирателя? Я съем кусок тухлого мяса, если это случится.

— Майя, хочу рассказать о моём методе. Всё просто. Тебе не придётся ничего говорить, только вспоминать. Я вместе с тобой погружусь в твои кошмары.

Зачем?

Мой взгляд на минуту его остановил.

— Такой метод. Процесс воспоминаний достаточно болезненный. Единственное условие, не стоит идти туда, где тебе будет совсем невыносимо.

Сколько раз я возвращалась назад в прошлое, вспоминала события, которые привели меня в сегодняшнюю точку бытия. Вчера я чуть не вышла из окна, не в состоянии справиться с отчаянием. Но ведь в яме я смогла найти силы и спастись. Если Назар видит перед собой испуганную, забитую женщину, он ошибается. У меня получится посмотреть в бездну, ещё раз шагнуть в неё.

Глава 14. Обратно

Назар сделал невозможное, каким-то образом облегчил моё состояние, уменьшил груз вины, тоски, ненависти, гнева, что-то подправив в моих извилинах, освободил из плена бессилия и злости, вывел за руку на новую дорогу.

Я вышла из «тёмной комнаты» как после наркоза. Немного посидела на диванчике около администратора, пока Пасечник общался с Назаром. Убегать, прятаться, просить о помощи не пришло в голову. Я сидела на диване, ощущая себя в каком-то ином теле, словно, Назар пересобрал меня из моих же частей и получил другую, обновлённую версию. Вскоре хмурый Пасечник покинул кабинет, и мы вышли на улицу. По бокам лестницы был устроен цветник из алисума, бархатцев и петуний. Когда мы заходили сюда, я их даже не заметила! От наслаждения густым медовым запахом алисума я прикрыла глаза.

— Майя, пожалуйста, не делай глупости. Мы сейчас поедем в суд, где ты напишешь заявление о пересмотре дела. Тебе надо снять судимость, у меня есть доказательства.

Который раз Пасечник бомбанул по мне без предупреждения. Я чуть не свалилась на ступеньках лестницы, он подхватил меня, удержал. Неужели это возможно? Неужели это случится сегодня? Неужели случится? Ужасы колонии померкли после слов полковника, я была готова упасть перед ним на колени, обливаясь слезами благодарности. Поддерживая меня словно больную, он аккуратно повёл меня к машине.

Мы приехали к зданию суда, где мне вынесли обвинительный приговор. Следующие два часа я писала заявление, делала ошибки, комкала листы, пила воду, которую носил Пасечник из автомата, дрожащей рукой выводила слова, путалась, ошибалась и вновь писала: указала время и место аварии, имя двоюродной сестры и её жениха, время вылета самолёта, погодные условия, причину, по которой взбесился муж и другие обстоятельства. Также написала, почему оговорила себя. Домохозяйка, нахожусь на содержании мужа, сын идёт в первый класс, планировала побыть этот год с ним.

Когда все процедуры были сделаны, до закрытия суда осталось десять минут. Я вышла следом за мужчиной из здания обессиленная, взмокшая и выжатая как лимон. Духота, волнение, слёзы сделали своё дело.

— Ты не думала развестись с Бортником? — спросил полковник, когда мы подошли к чёрному джипу.

Записка мужа покинула мой внутренний карман и легла в ладонь Петра. Он развернул её и прочитал. Со стороны могло показаться, что он остался безучастным, но я увидела, как напряглись широкие плечи, губы сжались чуть сильнее, пальцы стиснули мятый листок. Я быстро научилась различать эмоции на этой бесстрастной маске.

Кто-то стучал на меня из колонии

Глаза Пасечника полыхнули яростью.

— Разберёмся, — процедил сквозь зубы. — Я, конечно, понимаю, что ты не можешь говорить. Но почему заблокирован твой номер? С тобой невозможно связаться. Могут ведь позвонить из…, да хоть откуда.

Из органов опеки, чего уж. Если муж захотел лишить меня родительских прав, то будут проверять. У меня судимость, только что вышла на свободу, без жилья и работы — мне опасно доверять ребёнка, не на что его содержать.

— Можно писать, если не можешь говорить.

Разлука с телефоном меньшее, о чём можно жалеть. Без телефона, конечно, сначала было что-то вроде ломки, потом потребность исчезла. Только вот сын — моё солнышко…, его бы единственного я хотела услышать, получить от него весточку, но, скорее всего, муж давно позаботился о том, чтобы этого не случилось.

Наедине с собою я тупо расковыривала бесчисленные раны, и никто, ни один человечек из внешнего мира не мешал мне страдать. Словно через увеличительное стекло я рассматривала свою никчемную жизнь, гоняя туда — сюда кадры кино, ища причины и ошибки. Лежать в тишине, крутить как в центрифуге бесконечные образы, понимать насколько жалкое существование я вела и что в итоге получила, стало нескончаемой, мазохистской пыткой. Телефон стал не нужен.

Последнее время Пасечник как будто читал мои мысли. Покрутив в руках мой телефон, который я ему передала, он посмотрел на меня.

— Зарядки нет?

Я кивнула. Вопрос с зарядкой Пасечник решил быстро. Добравшись до дома, подключив мой почти три месяца немой телефон, мы сели ужинать шашлыками и пиццей. Забота Пасечника заставила меня напрячься, эйфория ушла, я не понимала с его стороны причины помогать мне. Кроме одной…

Тишину, царившую на кухне, разорвал звонок моего телефона. Звонил муж. Показала Пасечнику экран.

— Разблокируй. Я отвечу.

Приложила средний палец к сканеру, подала мужчине. Он нажал громкую связь.

— Алло.

Трубка молчала.

— Я же сказал тебе не приближаться. Это означает, не звонить и не писать. Тебе какую руку сломать? — посмотрев на меня, громко спросил, — он левша или правша?

С чего он взял, что я одобряю его вмешательство. Я не хочу, чтобы он ломал мужу руку. Пасечник оценил мои сведённые брови, резко оборвал разговор.

— Жди.

Сбросил звонок, положил телефон на стол и вгрызся в шашлык. Мне показалось, что я уже слышу звук треснувшей кости. Муж скажет, что по моей указке сломали руку, и ему поверят. Я взяла телефон, Пасечник перехватил мою ладонь.

— Стоп. Про членовредительство забудь, я просто пугал. Контакт мужа не удаляй. Он может понадобиться. Я сам буду с ним говорить. Завтра я уеду на целый день. Ключи оставлю, но из квартиры постарайся не выходить, дверь никому не открывай. Кухня, телевизор и всё остальное в твоём распоряжении.

*

Этой ночью я спала крепко без сновидений и проснулась, когда хлопнула входная дверь. Находится в обычной квартире, пусть полупустой, но с санузлом и ванной для меня было сродни фантастике. Убогие условия, в которых я провела последние месяцы, казалось, навсегда останутся в моей жизни. За неделю я смирилась с квартирой, куда выселил меня муж, предполагая, что следующее жильё, возможно, будет на улице.