Шотландия: Путешествия по Британии

— Рано или поздно мы помрем, — говорила ткачиха со своим неповторимым шотландским акцентом, — и никого больше не останется. Ведь нонешняя молодежь не желает учиться ремеслу!

Она поведала мне, что полвека назад в Килбархане насчитывалось восемьсот ткацких станков, и все они день и ночь трудились над тартанами для шотландских кланов. Сегодня же таких станков осталось всего двадцать, и, что еще хуже, у старых мастеров совсем нет учеников. Сегодняшние юноши и девушки любят деньги и совсем не уважают тяжкий труд.

Поговорив с ткачихой, я отправился на поиски мистера Джона Борланда — человека, который знал все о ткачах Килбархана. Он оказался семидесятилетним стариком, чьи ярко-голубые глаза смотрели по-прежнему живо и ясно, как и сорок лет назад. Одет он был в твидовый пиджак, брюки с алым кантом и форменный жилет почтальона. Джон Борланд подтвердил мне, что все это правда. Очень скоро ручным тартанам придет конец — как только умрут двадцать мастеров из Килбархана. Пока еще в Шотландии есть «большие шишки» — хиеланмены, — которые желают во что бы то ни стало носить сделанные вручную тартаны. Они настаивают, чтобы все было, как во времена их отцов и дедов. Материя должна изготавливаться на ручных станках. И чтобы никакой химии, красители должны быть обязательно природного происхождения. Тогда и тартана выйдет на славу — плотная, прочная, вовек не сносится. Короче, не хуже, чем в старые времена.

Так говорил Джон Борланд.

Я с большим удовольствием вспоминаю свой визит к последним мастерам Килбархана. Это стало одним из самых приятных впечатлений за все путешествие по Шотландии.

Меня ввели в маленький домик. Гостиная была заполнена ткацкими станками. Хотя уже наступили сумерки, все они щелкали и клацали, как сумасшедшие. Ведь, как пояснила одна из старушек, «никто из ткачей не упустит дневного света». В углу сидела седовласая женщина (большинству местных ткачих от пятидесяти до семидесяти лет) и ловко крутила колесо прялки. Выходившая из-под ее рук шерстяная нить сразу поступала на ткацкий станок подруги.

Легкий характер, добрый юмор и ненавязчивая учтивость, равно как и простота этих людей навсегда завоевали мое сердце. Они знали лишь одно — как изготавливать тартаны, которые затем перейдут в руки торговца материей. Он был их заказчиком, он же снабжал их шерстью и образцами узоров. От ткачих требовалось точно следовать полученным инструкциям: столько-то нитей зеленого цвета, столько-то — красного, белого и так далее. Проворная мастерица обычно изготавливала от семи до десяти ярдов в день. Мисс Белла Борланд — одна из самых опытных ткачих — вырабатывала по десять ярдов ежедневно. За ярд платили одиннадцать с половиной долларов или один шиллинг.

Эта цифра показалась мне непомерно малой, ведь изготовленная вручную тартана уходит по цене пятнадцать или двадцать шиллингов за ярд, а может быть, и дороже. Однако здешние ткачихи не чувствовали себя обделенными.

— Это ведь самая лучшая мериносовая шерсть, — говорили они, — знаете, какая она дорогая! И потом, у нас ведь никакой ответственности. Знай себе сиди за станком и тки…

С заметной гордостью они выложили передо мной свою продукцию — пять различных кусков материи: тартаны кланов Манро, Маккензи, Маклинов из Дуарта, кричаще-желтый тартан Бьюкененов и самый сложный из всех — Огилви.

В тот день я познакомился с Сэнди Грэем — ткачом, которому уже перевалило за восемьдесят. Заниматься своим ремеслом он начал семьдесят лет назад. Грэй стоял на Челночной улице (лучше названия не придумаешь!) и рассказывал мне, как звучал Килбархан во времена его молодости, когда в городе работало восемьсот ткацких станков. «Шум стоял от зари до зари, — говорил он. — На каждой улице было слышно клак-клак, клак-клак…»

Также мне представили и «молодежь» Килбархана в лице Уильяма Мейкла, которому только-только исполнилось пятьдесят. Пройдет не так уж много лет — ткацкие станки один за другим умолкнут, и великое историческое производство неминуемо умрет.

— Да что там и говорить-то, — вздохнул Уильям Мейкл, — беда, да и только. Посудите сами, разве сыщется другое такое ремесло! Чтобы человек зарабатывал деньги прямо на дому: сидит себе у станка, одним глазом на работу поглядывает, а другим цветочками во дворе любуется…

С Уильямом Мейклом произошло нечто странное: искусству ткать тартаны он обучился лишь после войны. Вернувшись из армии — а служил он в частях горцев Аргайла и Сатерленда, — Уильям решил приобщиться к ремеслу своих предков. На сегодняшний день он является единственным человеком в Шотландии (а, возможно, и в целом мире), кто умеет ткать две тартаны одновременно.

Его «конек» — двусторонние дорожные пледы.

С одной стороны он выводит тартану мужа, а с другой — жены. Я наблюдал Мейкла за работой: он изготавливал плед с узором Грантов, а на изнанке получалась тартана Маклинов. Могу засвидетельствовать, это исключительно сложный процесс.

— Во имя всего святого, как вы это делаете? — поинтересовался я.

— Ну, я смотрю на узор Маклина, а в уме держу Гранта.

Полагаю, это одна из самых трудных операций в ремесле ткачей.

— Наш Килбархан во многих отношениях странное место, — разоткровенничался со мною Уильям Мейкл. — К примеру, если девушка из соседнего городка выйдет замуж за уроженца Килбархана, то она так и будет до конца своих дней считаться здесь чужой. Опять же, если кто из наших девушек выйдет замуж на сторону, то никто не станет ее называть по фамилии мужа. Где-то там она может быть миссис Блейк, но когда идет по улице Килбархана, все говорят: «О, смотрите, Джанет Мур вернулась домой…»

Мне довелось выслушать из уст Уильяма Мейкла немало обличительных речей в адрес больших городов. Наверняка подобные диатрибы порадовали бы тех патриотов, которые полагают, что нация черпает свою силу не в огромных мегаполисах-космополитах, а в исконных маленьких городках и деревеньках.

— Эти большие города пьют из нас все соки, — доказывал Уильям Мейкл. — Я помню время, когда мы устраивали у себя концерты, на которых выступали наши местные килбарханцы. До двадцати человек собирались запросто — пели песни, читали стихи и все такое прочее. А сейчас? Хорошо, если один такой артист сыщется… А посмотрите, что на уме у молодых парней и девушек! Им бы только на танцульки сбежать. Или вот еще… повадились кино смотреть, ездят за этим в Глазго или Пейсли. Теперь ведь все просто — трамваи до самого холма доходят, садись и езжай. Килбархан, видите ли, уже недостаточно хорош для молодежи. Работают на стороне, развлекаются там же, сюда только спать приходят. Я так думаю, в прежние времена люди были лучше. Мы, например, любили свой город и гордились им…

И Уильям Мейкл с досадой грохнул кулаком по столу.

Меня покорило то доверие и безудержное дружелюбие, которое я обнаружил в Килбархане. Я просто не находил в себе сил расстаться с ним и уехать в Глазго. Новые друзья повели меня смотреть гордость и красу Килбархана — древний пожарный насос. Это экспонат, доложу я вам, который не стыдно выставить в музее науки Южного Кенсингтона. Насос купили сто лет назад в Лондоне, и он до сих пор работает — на радость горожанам, почти его современникам. Насос можно перевозить вручную или при помощи лошади. И, как сказали мне, если приложить побольше рук и качать как следует, то ветеран пожарного дела выдает струю высотой до макушки самого Хэбби Симпсона!