Шоу в жанре триллера
Шрифт:
– Марк, – пришла я на помощь профессору, – поверь опыту Эрика Эриковича – нужно что-то предпринять. Зою убили!
– И ты туда же, Фима, – поморщился режиссер. – Вы что, сговорились? Я сам знаю, что именно надо делать, – ответил он, открыл дверь в коридор и вызвал одного из администраторов, на которого временно были возложены функции умершей Зои.
– Завтра Юлиану Генриховну выписывают, – заявил он. – Врачи хотели бы подержать ее еще здесь, но мы и так выбились из графика. Так вот, завтра вечером будет прием. Праздник в честь возвращения моей жены из больницы. Займись этим. Пригласи отцов города, нескольких проверенных журналюг из Экареста, таких, которые могут написать
– Марк! – захлопала в ладоши Понятовская. – Как я тебя люблю! Я не знала, что ты хочешь устроить праздник из моего возвращения. Но я так ужасно выгляжу… У меня нет приличного платья…
– Любой модельер из Варжовцов будет прыгать до потолка, если ты закажешь у него наряд, – ответил довольный Михасевич. – Ты и так самая красивая, тебе лишний раз не требуется подчеркивать это…
– Где мои безделушки? – Юлиана потянулась за кожаным сундучком с драгоценностями. – Мне нужно уже сейчас решить, что я надену…
– Вместо того чтобы дрожать, я устрою прием, – заметил режиссер. – Фима, я понимаю, что ты хочешь как лучше. Но я давно убедился, что лучшее – враг хорошего. Убийца и автор анонимок – Зоя. Точка, абзац! А раз она мертва, то почему бы нам не повеселиться…
Он взглянул на отца Сильвестра, который, поглаживая рыжеватую бороду, сидел на стуле.
– Наверное, вы не одобряете то, что я так рад смерти этой дряни? Но с ней умерли все мои страхи. Послезавтра начнем снимать. Я чувствую прилив сил, мы наверстаем упущенное время, в декабре состоится премьера сериала…
Дверь открылась, в палату влетела Настя. Она бросилась к матери, которая примеряла очередное украшение. Я в раздражении подумала о том, что в Варжовцах мне больше делать нечего. Сегодня же на поезд, под вечер буду в Экаресте… Может, я на самом деле все драматизирую? Михасевич прав. Он может сам решать, как ему быть.
– Фима, – словно читая мои мысли, произнес режиссер, – ты, я смотрю, собралась нас покинуть? Никуда ты не поедешь, пока сама не убедишься в том, что с Юлианой все в порядке. Так что сядешь на свой поезд завтра. А пока иди и развлекайся со своим профессором… Тебе это только на пользу!
Вот ведь хам! Мне стало не по себе, но не от бестактных слов Марка, а совсем по иной причине: если режиссер так упорно отказывается рассматривать версию об убийстве Зои, не значит ли это, что он сам… причастен к ее гибели? Он ведь пять минут назад во всеуслышание заявил, что убил бы ее собственными руками. Может, он так и сделал? У него была великолепная возможность скрыться на полчаса из больницы, пробраться незамеченным в свой собственный особняк и осуществить план мести в отношении Зои. А теперь он разыгрывает из себя справедливо разгневанного мужа… Я ведь знаю, что Марк – отличный актер!
Едва я подумала об этом, как в палату вошел полковник Порох. Он стал настоящим другом для режиссера, они уже перешли на «ты». Было заметно, что Порох гордится тем, что может запросто беседовать со знаменитым человеком и его не менее знаменитой женой.
– Марк, все в порядке, – сказал он, недобро посмотрев на меня и профессора. – Теперь никаких сомнений в виновности секретарши нет. На журналах обнаружены ее смазанные отпечатки. Кроме того, волоски от садовых перчаток, которые мы нашли у нее в шкафу, идентичны тем, что имеются на месте преступления. Говорил я и с медиками, у них тоже нет никаких сомнений в причине ее смерти. Типичное самоубийство.
Я уже была в курсе, что самоубийство
как раз вызывает вопросы, но полковник, скорее всего, предпочел принести своему другу Михасевичу радостную весть.– Я так и знал, – ответил Марк. – А то здесь некоторые пытаются мне внушить, что убийца на самом деле гуляет на свободе, а бедняжка Зоя ни в чем не виновата. Она была продажная, завистливая, заслуживающая смерти дрянь. Ее сраная мамаша звонила и хотела узнать, когда может забрать тело дочурки-самоубийцы… Я не хочу о родственниках этой швали больше ничего знать…
– Я все улажу, – услужливо ответил Порох. – Уверен, ее родственники не имеют никаких претензий и будут очень рады, если историю замнут.
– Так, ну что же, – провозгласил Михасевич. – Завтра ты мой самый важный друг. После Юлианы, разумеется…
Я, потащив за собой обескураженного профессора, вышла из палаты. Хватит с меня атмосферы взаимного самовосхваления – прямо как на Двадцать пятом съезде Коммунистической партии Герцословакии!
Артисты в коридоре уже вовсю обсуждали весть о том, что завтра будет вечеринка, где можно задарма напиться. Вслед за нами из палаты Юлианы вышел отец Сильвестр. Он подошел ко мне и сказал:
– Кажется, нам по пути.
Я с интересом посмотрела на священника. Я никогда не понимала тех людей, которые издеваются над собой, терзают себя обрядами, обетами безбрачия, самовоздержанием, постами и подобными ужасами. Знавала я одного молодого человека, который намеревался подстричься в монахи, – боже, что за шикарный мужчина, я едва не плакала, представляя, что великолепный человеческий экземплярец, полный плоти и крови, да еще какой, пропадет заживо в монастыре! Хотя, как я понимала, отец Сильвестр был вполне доволен жизнью, своим положением и кругом общения.
– Не хотите зайти в храм? – спросил он меня и профессора, когда мы вышли на улицу. – Я раньше тоже был человеком с очень сложным отношением к богу. Но в один поистине прекрасный момент понял, что призван навсегда уйти из мирской жизни. Конечно, есть монастырь, где полностью отрешаешься от забот и суеты, но мне хотелось спасти не только себя, но помочь и другим спастись.
Тирлим-бом-бом, да священник рассматривает меня как потенциальный объект спасения. Не обижать же беднягу, не говорить ему, что мой образ жизни, с точки зрения церкви, без сомнения, порочный, вполне меня устраивает. Я как-то попробовала поститься и не потреблять мясо, это, уверяла меня одна знакомая, помешанная на соблюдении обрядов, должно было принести в мой бренный организм легкость и чистоту, но вместо ожидаемого «очищения» в моем животе на вторые же сутки забурчало и заклокотало, на этом эксперимент бесславно закончился.
– Вы верите в то, что человек убивает из-за влияния сил зла? – задал вопрос любопытный профессор кислых щей.
– Я верю в то, что человек совершает добро по милости божьей, – ответил отец Сильвестр. – Вы все о той легенде про тень Каина. Каин, убивший брата Авеля… Было бы нелепо сваливать все грехи на врага рода человеческого. Конечно, темные силы никогда не упустят возможности заполучить душу, но… В современной церкви очень много тех, кто не верит ни в бога, ни в дьявола. Мне кажется, что человек сам ответственен за то, что творит. Иногда легче прикрыться именем сатаны, чем признать – это я совершил грех, я сам, и никто меня не принуждал к этому! – Помолчав, он добавил: – Поэтому я и служу в Варжовцах. Тот, кто хочет сделать карьеру и получить приход в большом городе, должен слушать начальство. А что думаете вы? Что, по-вашему, толкает человека на преступление? Точнее, на убийство, один из тягчайших грехов?