Шпага императора

А жизнь-то налаживается! И продолжается.

Шустро выскочив в предбанник, я вылил в себя кружку восхитительного кваса и сел отдыхать, прихлёбывая этот напиток богов уже потихоньку. Тело наполнилось истомой и неземным блаженством.

Тихон тем временем терзал в парилке Алексея - вот же семижильный мужик! Он же в этой преисподней не просто сидит, а вениками размахивает...

Наконец из местного филиала Геенны Огненной вывалился исходящий паром и красный как варёный рак Лёшка. Вроде он перенёс 'пытки' полегче моего.

– Ваше благородие, не желаете ещё разок?..

Кружкой в него запустить, что ли?

– Изыди, сатана!

– Ну, тогда я пока сам попарюсь с вашего дозволения.

– Валяй!

Ни черта себе!
– Ему ещё не хватило! Ну и бес с ним, с этим мазохистом...

Вот и пролетел день. Поужинали и, через пару часов, на боковую.

Будь проклята эта война!.. Будь проклята любая война! Амбиции, понимаешь, монархи тешат, а я несколько месяцев не спал рядом со своей женой, не чувствовал рядом это родное и нежное тело. И неизвестно сколько ещё придётся быть вдалеке от моей Настёны... Ведь если ещё и заграничный поход организуется - вообще пару лет, а то и больше. И ведь эти годы прожить ещё надо, на войне прожить, что весьма проблематично, особенно когда уже 'зима катит в глаза...'

Неет! Боню нужно вязать как можно скорее...

Ишь ты - 'вязатель' выискался! Что ты можешь сделать для этого, капитанишка с профессорской степенью? Тем более находясь при Первом корпусе, прикрывающем Петербургское направление.

Так что просто служить, пакостить французам по максимуму и надеяться, что та дополнительная гирька, что я бросил на весы войны, сможет склонить их в нужную сторону поскорее.

Встречи приятные и не очень

А с утра уже в седле. Попрощался с Сергеем Васильевичем, безуспешно попытался губами высушить слёзы на глазах Насти... Но - пора. Пошли!

Глядя на своих орлов подумал, что командую отрядом 'крестоносцев'. В буквальном смысле - георгиевских крестов или, точнее 'знаков отличия Военного Ордена' не имели из пятнадцати человек, ехавших под моим началом только Тихон, Егорка и новый, взятый вместо убитого Малышко, минёр.

Вряд ли во всей армии имелось ещё одно такое 'кавалерственное' подразделение.

– А неплохо в седле держитесь, ваше благородие, - подъехал ко мне Егорка, когда усадьба скрылась за холмом.

– Тебе спасибо, Егор Пантелеевич, - кивнул я казаку.
– Да и сотни вёрст дороги кого угодно всадником сделают. С кавалеристами мне, конечно, не сравниться, но передвигаться на Афине уже худо-бедно умею.

– Я чего спросить-то хотел, - слегка засмущался уралец, - отряд уж больно у вас странный: пионеры верхами, егеря, басурманин этот, лучник... Что делать собираемся? Нет, я, конечно, с нашим удовольствием - что прикажете исполню, чтобы супостатам навредить. Но хотелось бы понять...

– Да что прикажут - то и будем делать. А вообще - почти казачий отряд. Именно вредить супостату. Всеми силами и средствами. Исподтишка. Не вступая, по возможности, в открытый бой. Из засад. Егеря у меня - лучшие стрелки в армии, минёры - тоже самые лучшие. Вот только лихих разведчиков, таких как ты, не хватало. Надеюсь, что командующий корпусом выделит ещё несколько казачков. Донцы, скорее всего, будут. Сойдётесь характерами?

– Понятно. А казак с казаком всегда договорится. Спасибо, ваше благородие!
– Егорка благодарно кивнул и отъехал ближе к Тихону.

А дальше: вёрсты и постоялые дворы, вёрсты и почтовые станции, вёрсты и ночлеги под открытым небом...

Это вам не на автобусе от Пскова до Себежа отмахать - трое суток добирались пока не встретили первый казачий разъезд. Причём ополченский.

Что и понятно - настоящих бойцов Витгенштейн держал на передовых позициях, а эти, 'серомундирные', как раз и подходили для контроля внутренних коммуникаций.

Именно такие мысли и возникли у меня сразу после общения с урядником, возглавлявшим разъезд.

А потом подумалось: 'Не 'зазвездил' ли ты, Вадим Фёдорович?
– люди по доброй воле в ополчение пошли. Никто их не гнал - сами. И ты, со своим мундиром, который тебя обязывает воевать по определению, будешь смотреть на них свысока?'.

Стыдно - оно всегда стыдно. Но если стыдно перед самим собой - вдвойне.

Единственное, что успокаивало: набьём мы с таким народом харю 'покорителю Европы'. Не можем не набить!

А потом была ещё одна радость: на последнем перед Себежем постоялом дворе, к нашему с Алексеем столу подошёл гусарский поручик в синем с серебром мундире - а кого из гусар тут ещё можно встретить - гродненцы.

– Разрешите представиться, господа: поручик Глебов. Не будете возражать, если составлю вам компанию?

– Милости просим, господин поручик, - мы с Лёшкой представились тоже.

– Не будет ли нескромно с моей стороны осведомиться: вы не из под Смоленска ли едете?

– Именно оттуда. А как вы догадались?

– Просто предположил - следуете с севера и с крестами оба... Хотя странно: пионеров с поручениями обычно не отправляют. Но не смею спрашивать о цели вашего визита в корпус.

– Благодарю вас за скромность, - слегка улыбнулся я.
– Тем более, что всё равно не имел бы возможности удовлетворить ваше любопытство.

– Разумеется. Но я скачу из Петербурга - совсем не знаю о последних новостях с московского направления. Чем закончилось дело под Смоленском?

Ну, об этом можно рассказывать кому угодно.

– Смоленск оставлен. Армия отступает к Москве. Но битву под его стенами можно смело считать победой нашего оружия: противник, имея вдвое большие силы, понёс вдвое большие потери, чем наши войска.

– Так почему же Барклай не дал ещё одного сражения под Смоленском, если всё сложилось так удачно?
– лицо молодого человека раскраснелось.

– Вы не по адресу задаёте вопрос, Иван Севастьянович. Я всего лишь капитан, и со мной не обсуждают стратегию ведения войны.

А про себя подумалось: 'Молодец Михаил Богданович, хорошо, что не повёлся на эмоции и не замутил генералку раньше времени - у Наполеона всё-таки значительно больше сил, чем у наших. Хотя и генералитет во главе с Багратионом его наверняка 'клюёт', и в низах, небось, недовольство то ещё...'