Шпеер
Шрифт:
— Уй! — взвилась Джинни. — Вот это романтика! Мой парень разве что чизбургер на середине Темзы подарит, — огорченно прибавила она. — И тот уже надкусить успеет.
Оба засмеялись, беспечно и по-детски, и, отдавшись музыке, закружились в танце — легкие и беззаботные, как подхваченные весенним ветром лепестки.
С лицом строгим и печальным, вступившая в должность главреда профессор Макгонагалл танцевала, мирно положив голову на обтянутую смокингом грудь теперь уже бывшего коллеги. Околдованный кошачьими чарами партнер поглядывал на развеселившегося Гарри и улыбался загадочной чеширской улыбкой.
* * *
—
Дикий женский визг (очевидно, голос народа) прервал торжественную речь вернувшегося в свои права директора.
Гости вскочили с мест.
— Мышь! Под столом! — вопила мадам Синистра, вспрыгнувшая на стул с проворством юной девочки.
— Черт, — фыркнул Артур Уизли. — Я уже было подумал, Риддл возродился.
— Или третью мировую развязали, — поддакнул Билл.
— Вот, вот она! — верещали женщины, показывая куда-то пальцем.
— Это он, а не она! Хомяк Луны!
Не успело затихнуть женское верещанье, как сидящая с ровной спиной миссис Макгонагалл внезапно резко нагнулась и метким движением поймала у ножки своего стула причину третьей мировой.
— Мисс Лавгуд, — она оглянулась, держа руки лодочкой. — Где эта безответственная девица?
Луна, во время речи Дамблдора неуважительно танцевавшая в углу сама с собой, бросилась к изловившей хомяка редакторше.
— Ой, бедный мой Усатик! — воскликнула она.
— Забирайте, и чтоб духу его тут не было! — возмущенно сказала Макгонагалл. — Все образцы изгрыз, а теперь, видите ли, в столовую перебрался!
Сотрудники столпились вокруг, разглядывая героического хомяка. Лавгуд благодарно забрала своего питомца из рук редакторши.
— А мистер Снейп не возражал, — грустно пробормотала она. — Усатик только «Историю Великобритании» погрыз. Северус сказал, правильно сделал, он бы и сам ее погрыз.
— Семнадцать томов «Истории Великобритании»?!
Стоны профессора Макгонагалл потонули в оглушительном смехе.
* * *
Праздник превратился в нечто невообразимое. Окна были распахнуты настежь, но ничто не охлаждало радостно охмелевший народ: казалось, в головы разошедшихся не на шутку «хоговцев» ударил жар и неуемное горячечное веселье — такого не было даже на рождественском маскараде.
Столики, все еще ломящиеся от несъеденного и невыпитого (на сей раз Г. Дж. не страдал над бюджетом издательства, а оплатил вакханалию из собственного кармана, не позволив Северусу вложить и фартинга), — столики оттащили к стенам, освобождая площадку для свежих безобразий. Сотрудники хлынули в вестибюль, заполонили коридоры, курили где попало и бесчинствовали счастливо и безнаказанно.
Г. Дж. Поттер, борец за моральный облик ИД «Хог», уставший от пляски, с видом полнейшего благоденствия развалился в пластиковом столовском кресле, подъедая закуски и без зазрения совести прикладываясь к Шато Латуру. От любезно предложенной Фредом (или Джорджем?) кубинской сигары экс-директор всё же отказался. Впрочем, никаких сигар у рыжего негодника и в помине не было — похлопав себя по
карманам клоунского полосатого пиджака, хитрец сообщил, что кто-то его подло ограбил, и спросил, не хочет ли мистер Поттер компенсировать убыток. Гарри метнул в нахала зонтиком-шпажкой, рыжий хохотнул и скрылся в толпе.Северус Снейп, гроза ИД «Хог», не походил на себя самого. Расталкивая танцующих, он несколько раз пробирался к бывшему директору и бесцеремонно целовал то в щеку, то в нос, а то и в губы.
— Шахор, Волк, покажем им! — вдруг донесся не слишком трезвый голос Сириуса. Не успел Г. Дж. и моргнуть, как из динамиков разудало грянул черт знает каких годков рок-н-ролл.
Вытаращив глаза и невежливо разинув рот, Гарри смотрел, как Сириус Блэк, Ремус Люпин и (о фердамт нох маль!) Северус Снейп пустились во все тяжкие, дружно вышивая вензеля по паркету.
«Класс!» — восхитился Гарри, разглядывая отточенные движения ног всех троих — казалось, веселая троица занимались рок-н-роллом всю жизнь.
— Вот козлы, — невесть откуда взявшаяся по соседству Роланда Хуч заботливо наполнила тарелку Г. Дж. бутербродами-канапе. — Мать твою, и старый дурак туда же!..
Гарри согнулся пополам, подвывая от смеха — к старым рок-н-рольщикам присоединился потряхивающий плечами и взбрыкивающий ногами профессор Дамблдор.
Взорвался последний аккорд, и зачинщики безобразия обнялись, хлопая друг друга по плечам и смеясь. Гарри довольно вздохнул — ему не хотелось, чтобы Северус и Сириус враждовали.
Уловив краем глаза какое-то движение, он перевел взгляд на «сцену» и обнаружил, что туда пробралась мисс Грейнджер и ее златовласая любовь. Любовь в белом костюме с серебристым отливом была определенно создана для эстрады, в чем Г. Дж. и не сомневался, зато Гермиона была неузнаваема — эффектная красавица в голубом шелковом платье ничем не напоминала Ученую Бобриху. Любовь творила чудеса — куда-то подевалась дикая шевелюра, уступив место элегантной гладкой прическе.
— Дорогие друзья, — звонким голосом начала Гермиона, крепко держа за руку явно смущенного писателя. — Сегодня мы все веселимся, чтобы не думать, какой на самом деле грустный этот вечер, ведь мы расстаемся с нашими дорогими и любимыми коллегами.
Гарри с легкой ревностью отметил, что его секретарша послала огорченный взгляд господину Снейпу, а отнюдь не своему бывшему шефу.
— И чтобы немного разбавить печаль радостью, мы с мистером Локхартом хотим поделиться с вами счастливым известием.
— Автобиографию Риддла издали где-то в Аргентине? — с набитым ртом пробурчала мадам Хуч.
— Да хватит вам, Роланда, — поморщился Гарри. Узнав, что мисс Грейнджер занялась книгой Риддла, половина «Хога» перестала с ней разговаривать. Как Гермиона справилась с бойкотом, Гарри не знал по сей день.
Локхарт, улыбающийся и отчего-то красный, как отварной рак, взял у ораторши микрофон.
— Мы хотим сообщить вам о нашей помолвке. Итак, счастлив представить вам моего ангела Гермиону, будущую жену, спутницу жизни, музу души моей, — он наклонился и театрально красиво поцеловал руку своей избраннице. В динамиках сочно чмокнуло.
Все зашумели и зааплодировали, хотя до признания господина редактора восторги не дотянули.
— Дура, — сурово сказала Хуч, и не думая хлопать в ладоши. — Он же старый! И мудак редкий. Бедный Рон.