Шпион, которому изменила Родина
Шрифт:
Популярным занятием наших мальчишек было выбрасывание из окон чернильниц и других не слишком громоздких предметов прямо на головы прохожим. Один из аттракционов был выдающимся — балбес взобрался на подоконники стал писать на прохожих.
Но как бы там ни было скверно, были и радости: я занимался в изокружке, а потом и в студии. К рисованию я пристрастился рано и занимался с неизменным увеличением. Параллельно продолжал занятия спортом на стадионе, освоил вождение автомашины.
Годы учебы в школе на Большой Грузинской не оставили в памяти моей ни одного светлого воспоминания. Не могу припомнить даже никого из преподавателей. А вот два года, проведенные в немецкой школе, отчетливо помню по сей день.
Окончил я в этой школе седьмой класс и перешел в только что открытую новую школу, рядом с площадью Маяковского.
На одном этаже с нами находился седьмой «А» класс! Знаменит он сразу стал тем, что там училась главная достопримечательность нашей школы — первейшая девица-красавица Галина Вольпе, дочь начальника штаба Московского военного округа комдива Вольпе А. М. Впервые я увидел ее на перемене. Проходя мимо, она гордым движением головы откинула прядь темно-каштановых волос, спадающую на глаза. Со мной что-то произошло, и я не сразу смог определить, что именно… Я не ахнул, не остолбенел — я забыл на некоторое время, где нахожусь… Скорее всего, просто пришла пора!
Другой раз я увидел ее, когда она выходила из машины отца — ее подвезли и высаживали недалеко от школы — без головного убора, опять с той же спадающей на глаза прядью волос. Нет — это было неотразим о… Иногда она даже САМА УПРАВЛЯЛА ЭТОЙ БОЛЬШОЙ ЧЕРНОЙ МАШИНОЙ!.. Или мы это уже все вместе придумали?.. Всю зиму она ходила в своей черной кожаной куртке, без головного убора и все так же время от времени гордым движением головы откидывала непокорную прядь волос. Я знал, что в нее было влюблено чуть ли не все мужское население школы, начиная с опупелых первоклассников и кончая комсоргом школы Романом. Даже наш молодой директор Иван Петрович, как поговаривали, тоже был к ней неравнодушен.
Я долго сопротивлялся этому все сметающему чувству, убеждал себя в том, что недостоин ее, что не обладаю необходимыми достоинствами… С одной стороны— никакой надежды, а с другой… — все же написал ей записку. Ответа не последовало. Позже подруга Галины Шура Пахарева рассказывала: «Галина каждый день ворох этих записок выбрасывает в урну не читая».
Значит и мою записку постигла та же участь. «Ну и поделом, — корил я себя, — возомнил себя героем-любовником». И все же мое самолюбие было уязвлено. Заставлял себя не думать о ней и старался избегать встреч.
В дополнение к занятиям легкой атлетикой записался еще и в волейбольную секцию. Но однажды во время игры в спортзале появилась Галина. Я тут же вышел из зала и решил больше там не появляться. Прошло несколько дней, ко мне подошла Шура Пахарева и вручила маленькую записочку. Еле сдерживая волнение, я прочел: «Если тебе неприятно видеть меня, я больше не буду ходить в спортзал. Вот и все. Гали на В.».
После этой записки состоялось наше первое торжественное свидание. Мы вышагивали по малолюдной Брестской улице и боялись прикоснуться друг к другу. Шел снег, было холодно и скользко Мы никак не могли решиться даже толком взглянуть друг другу в глаза. Иногда звучал короткий вопрос и односложный ответ Наше первое свидание в заснеженных холодных сумерках скорее походило на прощание людей, готовых к разводу… В конце концов я проводил се до дома на Ва-сильсвской улице, и мы торжественно расстались.
Только когда она скрылась в подъезде, я почувствовал, что продрог до мозга костей — меня колотил озноб и еще преследовало ощущение яростного недовольства собой. Я нещадно ругал себя и повторял: «Вот так рушится все лучшее на земле, из-за глупой нерешительности!.. Размазня!»
Па следующий день, на перемене, Галина, проходя мимо, незаметно сунула мне в руку записку: «…! Извини, что все так нескладно получилось у нас с тобой. (Тут можно было бы потерять сознание, но я не потерял!..) Я очень волновалась и не могла говорить. Скажи, что не сердишься на меня. Жду ответ»..
Ничего более прекрасного в моей жизни не происходило…
Продолжение нашего романа развивалось бурно! Но главным образом в записках — мы им доверяли наши самые сокровенные и пылкие чувства. Дни не летели, а горели — это были самые счастливые дни, — и видите, они остались таковыми в памяти на протяжении всей жизни. Так что не надо шутить с юношескими романами.
Там были и огорчения, и обиды. Появились враги — на пути вырастали соперники и не раз пытались меня поколотить; поджидали после уроков, но друзья или сопереживающие
девчонки предупреждали, и я изменял маршрут, или эскорт сопровождающих увеличивался… В ту пору я крепко дружил с Ростиславом Шабадашем. Это был смелый и крепкий парень, и когда мы шли вместе, на нас не решались нападать. Но кольца опасности нарастали и растягивались, я стал, на всякий случай, носить в кармане раскладной перочинный ножик (потому что в мой адрес уже были серьезные угрозы. И когда однажды все-таки напали, сзади трое, я успел отскочить в сторону и раскрыл нож. Это было первое вооруженное столкновение, мой решительный отпор насилию и заявление о том, что я буду сражаться до конца. Нападающие отступили, и, видимо, этот эпизод послужил предостережением для других. Меня оставили в покое.Записки Галины я хранил дома в специальной коробке, оклеенной изнутри аж красным шелком. Раньше там лежали мамины духи с французским названием Коробка сохранила остатки волшебного запаха и напоминала о глубине чувств. Каждый раз. возвращаясь из школы, я доставал коробку и перечитывал записки. Каждое слово, каждая запятая, не говоря уже о многоточиях, имели для меня огромный смысл.
Забегая вперед, скажу, что, вернувшись домой через семнадцать лет, я нашел коробочку с записками там, где ее оставил, уходя в армию. И что удивительно — записки сохранили едва уловимый тончайший аромат маминых духов.
Коробка с записками уцелела даже при обыске в 1938 году, когда арестовывали моего отца.
Заканчивался 1936 год. В школе готовились к новогоднему маскараду. Мне поручили оформлять новогоднюю стенгазету. Под впечатлением прочитанного фантастического романа я изобразил на листе ватмана космический корабль, устремленный к звездам, а астронавтами представил, конечно, Галину и себя. Одновременно готовил маскарадный костюм. В день маскарада я пришел немного раньше назначенного времени. Зашел в пустой класс и начал облачаться Мушкетерский костюм я умудрился изготовить сам — кое. в чем помогала мама, она смастерила мне замечательную плащ накидку Я уже закреплял на поясе шпагу и только-только собирался надеть маску, как дверь приоткрылась, и в комнату осторожно вошла Галина.
— Как ты узнала, что я здесь?
— Разведка! Мне хотелось первой увидеть твой маскарадный костюм. И я хочу первая поздравить тебя с наступающим Новым годом…
Она двигалась мне навстречу. Меня тянуло к ней как мощным магнитом — мы подошли друг к другу вплотную. Никогда мы не стояли так близко-наши лица были совсем рядом, и я чувствовал тепло ее лица — мы прикоснулись друг к другу губами… Не успел я прийти в себя, как она уже выбежала из класса.
Не помню подробностей того предновогоднего вечера. Все мои мысли и ощущения поглотила она одна. Это был счастливейший праздник. И наш первый поцелуй… Если бы мы знали, что он был не только первым, но и последним.
Потом были каникулы. Галина с родителями уехала из Москвы. А я почти все каникулы провел на лыжах в Крылатском. Там в тиши, на безлюдных заснеженных холмах, я выбирал самые крутые спуски и одолевал их всегда в Ее честь!.. В последний день каникул я неудачно упал и несколько дней пролежал в постели. Когда снова начал ходить в школу, оказалось, что заболела Галина. Это уже было какое-то фатальное невезение. Прийти к ней домой без приглашения я не решался. Мы ведь не виделись уже больше месяца. Я послал с Шурой Пахаревой несколько записок, но ответа почему-то не было. Шура толком ничего не могла объяснить. Она часто подходила на переменах, надоедала пустыми разговорами. На собраниях садилась рядом со мной, поджидала после уроков, брала под руку и просила проводить ее домой. Несколько раз приглашала зайти посмотреть, как они живут. Рассказывала, какая у них огромная квартира, сколько комнат, — словом, говорила о том, что меня нисколько не интересовало. Она жила на улице Герцена. Ее отец был, как она мне поведала, дипломатическим работником и большую часть времени находился за границей. Наверное, это было правдой. На Шуре всегда были заграничные вещи, значительно отличавшиеся от наших, но эти красивые платья и кофточки не делали ее. привлекательнее, по крайней мере для меня, которому все остальные девчонки, кроме Галины, были безразличны. Я терпел Шурины выкрутасы лишь потому, что она была подругой Галины и нашим связным. Я начал понимать, что Шура что-то скрывает от меня, и заявил, что отправлюсь к Галине домой сам. И услышал в ответ: