Шпион, который явился под Рождество

Задрав манжет лыжной куртки, Андрей взглянул на циферблат электронных часов. По усвоенной еще в армии привычке он прикрыл дисплей рукой, и только потом нажал на кнопку подсветки. И моментально отпустил, погасив вспыхнувшие красным цифры.

Девять сорок одна, значилось на дисплее.

Если хозяин дома человек пожилой, то он вполне естественно мог уже и на боковую отправиться. Судя по мерцанию телевизора, так, наверное, и есть — небось смотрит какой-нибудь сопливый рождественский фильм типа «Эта замечательная жизнь». Андрея от этого названия всегда передергивало.

Замечательная? Единственный правдоподобный момент в фильме, это когда старик теряет деньги, которые нужно положить в банк, а богатый злодей хочет прибрать банк к рукам, чтобы ввести грабительские проценты и отобрать у людей жилье. Если бы фильм имел хоть что-то общее с реальностью, главный герой — как его? Джеймс Стюарт, короче, — сиганул бы себе с моста и благополучно упокоился на дне полузамерзшей реки.

«И потом, почему он такой тощий? — недоуменно размышлял Андрей. — Морил себя голодом? Только в Америке, где такая прорва еды, можно голодать специально, чтобы похудеть. Ехали бы в Чечню, сражались с боевиками, сидя на половинном пайке. Очень скоро всякую дурь насчет похудения из башки вышибло бы».

Из наушника под плотно натянутой шапкой вдруг загремел голос Пахана.

— Ну что, нашел?

— Нет еще, — как можно тише и незаметнее проговорил Андрей в микрофон.

— Когда клиенты узнают, что оплаченного груза нет…

— Мы ищем изо всех сил.

— Если мне придется вернуть деньги, честное слово, я им помогу тебя отыскать.

— Ты уже говорил. Я помню.

«Я ведь тебя никогда не кидал. Всегда делал, что велено, и даже больше».

— Мне нужно еще немного времени, — произнес он вслух, стараясь не выдать горечи.

— Koshkayob, ты что, не понимаешь, что времени в обрез?

У Андрея свело живот. Оскорбления, да еще с угрозами, приводили его в бешенство — но самое убойное, что Пахан чужаков ставит превыше своего.

— Больше говорить не могу, — Андрей дал отбой скорее от злости, чем по необходимости, и повернул кругом.

Перед ним тянулся заснеженный проулок. Андрей зашагал обратно, понимая, что надо торопиться, найти Михаила с Яковом, с удвоенной силой прочесать кварталы, восполняя потраченное впустую время.

Но какое-то шестое чувство советовало ему поспешать медленнее.

Снова показался тот дом, теперь уже справа. Снова Андрей разглядывал его на ходу, держась в этот раз ближе к забору, чтобы рассмотреть получше в темноте. Мерцающие отсветы от телевизора. Огни на елке. Догорающее пламя в камине. Следы туда и обратно. Калитка.

Калитка.

Что-то с ней не то, чем-то она его цепляет… чем, не поймешь. Он прошел дальше, выходя за пределы поля зрения жильцов. Потом замедлил шаг, развернулся и, пригнувшись, чтобы голова не высовывалась из-за забора, подкрался обратно к калитке.

Снег сыпал за ворот куртки, холодя оголенный затылок. Но Андрей почти не чувствовал холода, все его мысли сосредоточились на калитке. Он подобрался ближе, и прямо перед ним потянулись к небу кедровые сучья. Что-то в них не то. Что-то неправильное. Он не мог уйти, не проверив.

Подкравшись к самой калитке, Андрей опустился коленями в снег. Ноги тут же заледенели, однако он, не обращая внимания, почти прилип взглядом к калитке и коре на сучьях. Потом поднял глаза и осмотрел снежные шапки на ровно отпиленных верхушках штакетин.

Местами снег осыпался, когда открывали и закрывали калитку. Это понятно. Тот, кто ее открывал, наверное, даже рукой должен был задеть — вот снег и стряхнулся…

«Задеть рукой», — повторил про себя Андрей.

Он напряг зрение, пытаясь рассмотреть поближе в бледном свете, отраженном снегом. Калитка открывалась внутрь, на левую сторону. Значит, входящий вполне мог обтереться об нее левым боком.

Присмотревшись, Андрей обнаружил темное пятно рядом с запирающей щеколдой.

Его охватило возбуждение. Пятно как раз на уровне руки взрослого мужчины. Проходя мимо, он этот отпечаток едва заметил и не придал значения, списав на неравномерную окраску дерева.

По нервам как будто электрический ток пропустили. Андрей коснулся пятна пальцем в перчатке и почувствовал, что оно мажется. Темная, густая полузамерзшая субстанция.

Цвет Андрею в полумраке разобрать не удалось, однако сомнений быть не могло: это кровь.

* * *

— Исламские террористы, Пол, благодарили Аллаха, когда вышли на русскую мафию. В странах Ближнего Востока боевики «Аль-Каеды» внешне ничем не отличаются от остального населения, которое всего-то и хочет, чтобы им дали жить в мире и спокойствии. Однако за пределами региона, когда они совершают операции в западных странах, им трудно слиться с толпой.

До одиннадцатого сентября они перемещались свободно. Мы привечали гостей. Мы были чисты и наивны. Теперь же ближневосточные террористы знают: любое мало-мальски подозрительное движение, и заводится досье. Поэтому им нужен кто-то, кто может делать грязную работу, при этом не выделяясь внешне.

Найти сообщников среди западных криминальных элементов не представлялось возможным. В конце концов, даже самый бездушный преступник инстинктивно старается в собственном гнезде не гадить. Я не о патриотизме говорю, Пол. Для такого контингента это слишком благородное понятие. И все же практически никто, насколько низко бы он ни опустился, не станет подвергать опасности свой родной угол — район, улицу, дом, квартиру. Элементарный инстинкт самосохранения.

Никто, Пол. Кроме одесской мафии. Связи со своей новой родиной они не чувствуют, поэтому на здешние свои дома им плевать. Если отвалят круглую сумму за подкладывание ядерной бомбы на Манхэттене — то есть заражение радиацией дойдет и до их Брайтона, — они просто снимутся с места и уедут, прежде чем взрывать. За деньги они готовы на все.

Да, работают они не только на «Аль-Каеду». «Хамасом» тоже не брезгуют.

* * *

— Там, за забором, какой-то мужчина, — подал голос Коул.

Каган застыл, не застегнув до конца рубашку. Вряд ли его видно снаружи, учитывая тусклый свет ночника и задернутые занавески. Однако на всякий случай он отошел в глубь комнаты.

Обычно его пульс составлял около шестидесяти пяти ударов в минуту. Теперь же дошел до ста десяти и еще ускорялся. В груди теснило. Каган взял со стола парку, ощущая надежную тяжесть пистолета в правом кармане, и встал в арке между кухней и комнатой.