Шпион Темучина

– Смотрите! – едущий впереди Гамильдэ-Ичен резко придержал коня. – Вон там, впереди!

– Что? Что? – заволновался Сухэ. – Что такое?

– Вон, на ветках.

Баурджин всмотрелся вперед – на раскидистых ветвях какого-то дерева висели черные шелковые полоски.

– Черный цвет… – встревоженно прошептал Гамильдэ-Ичен. – Цвет мрака, коварства, несчастья. Видно, здесь живет какой-то злой духа. Нехорошее, гнусное место! Давайте лучше вернемся!

Лет пять назад Баурджин, скорее всего, просто высмеял бы подобные детские суеверия – «поповские антинаучные сказки», однако за последнее время он привык доверять своим чувствам, а они прямо-таки требовали держаться подальше от этого места. В конце концов, есть и вторая тропа, не так далеко они и отъехали.

– Поворачиваем, – махнув рукой, распорядился нойон.

Парни облегченно перевели дух, выбираясь назад со всей возможною скоростью. Впереди показался просвет, заголубело небо, вот она – дорожка…

Другая, дальняя тропка оказалась заметно лучше той, «злобной». Во-первых, не такая крутая, во-вторых – не такая темная, поскольку была куда шире.

– Ой, и тут! – изумленно воскликнул Сухэ.

Да, и здесь, за изгибом тропы, на кустах можжевельника светились в солнечных лучах узкие шелковые ленточки приятного ярко-голубого цвета, цвета верности и спокойствия.

– Ну, вот, – взглянув на ленточки, удовлетворенно кивнул Гамильдэ-Ичен. – Я ведь сразу говорил – надо именно здесь ехать!

Баурджин усмехнулся, поскольку точно помнил, что ничего подобного парень не утверждал, а как и все, склонился к той, первой тропке. Проезжая мимо кустов, нойон ухватил ленточку, протянул между пальцами… новая, гладкая, ничуть не выцветшая, видать, недавно повесили. Значит, тропою активно пользуются… ну, еще бы, иначе б она давно уже заросла.

Ехали долго, может быть, час, а может, и два. Деревья то сгущались, так, что едва провести коня, то снова расходились, открывая широкий коридор радостно-золотистому солнечному свету. В светлых местах буйной порослью зеленел густой подлесок – можжевельник, шиповник, малина. На солнечных открытых полянках цвели синие колокольчики и незабудки, а в тенечке – фиалки и иван-чай. Высокие – выше колен – заросли пастушьей сумки щекотали брюхо коней. В кустах и на ветках деревьев весело щебетали птицы.

Баурджин умиротворенно улыбался, любуясь лесной красотою, а вот его спутники – это было заметно – чувствовали себя скованно, настороженно, что и понятно – кругом не расстилалась привычная с детства степь.

– И все равно, не очень-то хорошо здесь, – зябко передернул плечами Гамильдэ-Ичен. – Сумрачно и нет простора глазам.

– Подожди, – обернувшись, засмеялся нойон. – Выберемся к вершине – будет тебе простор.

И снова развилка. Тропа ветвилась – и кто знает, по какой повертке ехать?

– Конечно, по той! – хором произнесли парни.

Баурджин усмехнулся: «Ну, конечно, а как же – там, на березке, голубели ленточки».

– Видать, это хорошая, добрая тропа, – заулыбался Гамильдэ-Ичен. – По ней и поедем.

Нойон махнул рукой – в конце концов, почему бы и нет?

Свернули, поехали…

Тропинка постепенно сужалась, делалась круче, и вот уже кони шли с трудом. Пришлось спешиться, взять лошадей под уздцы. Высокие деревья сменились какими-то колючими развесистыми кустами, все чаще попадались камни, и становилась реже трава. Баурджин чувствовал, как звенело в ушах и бешено колотилось сердце. Позади, тяжело дыша, поднимались парни. Нойон знал – они ни за что не попросят отдыха. А вообще-то пора бы и отдохнуть, устроив короткий привал. Вот хотя бы за теми кустами… нет, за тем большим серым камнем…

Впереди вдруг резко посветлело, и неожиданно для всех показалась вершина с одинокой корявой сосною. Путники радостно улыбнулись и прибавили шагу – наконец-то, ну, наконец-то, вот теперь и можно устроить отдых, пустив пастись лошадей.

– Коней лучше оставить здесь. – Баурджин кивнул на заросли высокой травы у большого черного валуна. – Нечего им делать на открытом месте. Да и нам не стоит идти туда шагом.

– Как – не стоит?

– Ползком, только ползком!

Вообще-то, заметить их от подножья горы или с вершин соседних сопок можно было бы только в хороший бинокль. Однако Баурджин помнил о великолепном зрении кочевников. Разглядят, никакого бинокля не надо.

Оставив Сухэ присматривать за лошадьми – да и так, на всякий случай, – Баурджин с Гамильдэ-Иченом подползли к сосне и, затаившись в корнях, подняли головы. Осмотрелись… Господи, от открывшейся панорамы просто захватило дух!

С вершины сопки открывался вид, наверное, километров на полсотни, а то и больше. Внизу, сколько хватало глаз, голубели леса, матово блестела серебристая лента реки, на излучинах которой белели маленькие кругляшки – гэры.

– Вон там – кочевье Хоттончога, – шепнул Гамильдэ-Ичен. – А вот там, чуть дальше – гэры Чэрэна Синие Усы…

Юноша замолчал, видать, вспомнил свою зазнобу – внучку Чэрэна, Боргэ.

– Гамильдэ, видишь во-он тот лесочек у черной скалы? – Баурджин показал рукою.

Парень кивнул:

– Вижу. Мы там чуть было не столкнулись с Черным Охотником и лазутчиком Барсэлуком, или, как его там…

– Игдорж Собака, – с усмешкой напомнил нойон. – Люди Джамухи стакнулись с разбойниками – натравливают их на роды, потом делают вид, что наводят порядок. Неплохо придумано – всем есть за что благодарить верховного хана.

– Смотри, нойон! – прижимаясь к земле, вдруг прошептал юноша. – Во-он, на соседней вершине.

Баурджин повернул голову и замер: на вершине соседней сопки, голой, поросшей лишь чахлыми кустиками, виднелся черный всадник на вороном коне.

– Кара-Мерген, – тихо произнес Гамильдэ-Ичен. – Черный Охотник. Видать, замыслил какую-то пакость.

– Ты думаешь, это – Черный Охотник? – Баурджин с сомнением покачал головой. – Я бы не утверждал это с определенностью. Всякое может быть, не очень-то хорошо отсюда и видно. Мало ли вороных коней и черных тэрлэков?

Юноша упрямо сдвинул брови:

– Нет, князь. Вороных коней и в самом деле много, но вот черный тэрлэк может надеть только уж совсем плохой человек. Или, по крайней мере, тот, кто хочет, чтоб его боялись. Кара-Мерген! Точно он. Больше некому. Значит, и Барсэлук – Игдорж Собака – рыщет где-то поблизости. Что они задумали? Вот бы узнать… Хотя это, конечно, вряд ли возможно. Тогда, в урочище, нам удалось подслушать их разговор, потому что там эти черти никого не опасались – в кочевье Хоттончога мне сказали, что те места считаются нехорошими, проклятыми.

– То-то они себя там так спокойно чувствовали, – усмехнулся нойон, не отрывая взгляда от черного всадника. – Интересно, зачем столь открыто маячит?

– Может быть, подает кому-то знак?

– Может быть… Смотри-ка, скрылся…

– Да, спустился на тропинку… во-он… Послушай-ка, нойон, – Гамильдэ-Ичен встревоженно повысил голос, – мне кажется, я знаю, по какой тропе он поехал. По той самой, на которую чуть было не свернули мы! И свернули бы, если бы не черные ленточки.

– Думаю, Кара-Мерген – если это все-таки он – охотно пользуется всякими проклятыми местами. Ему там спокойнее – меньше чужого народу.