Шпион Темучина
Шрифт:
Гамильдэ-Ичен вздохнул:
– Все равно бы не успели уйти, верно, Сухэ?
Ничего не ответив, Сухэ лишь вздохнул – скорее всего, согласился.
– Смотрите, они и сзади, – оглянувшись, негромко произнес нойон. – Попались птички. Ладно, подъедем ближе, подумаем, что будем делать. В конце концов – хур и бубен при нас, а странствующие музыканты – везде желанные гости. Талант не пропьешь!
Подъехав ближе, Баурджин и его спутники приветствовали неизвестных всадников учтивыми полупоклонами:
– Сонин юу байнау? Какие новости?
– Вы – те самые хогжимчи-музыканты, про которых
– О, да, – услыхав вопрос, важно приосанился Баурджин. – Мы – они и есть. Те самые.
– Следуйте за нами, хогжимчи. – Десятник махнул рукой и заворотил коня. Впрочем, тут же обернулся: – Я вижу, вы при саблях? Не советую пускать в ход.
– Что ты, что ты, уважаемый! Даже и не думаем.
В окружении молчаливых воинов в панцирях из дубленых бычьих кож, хогжимчи направились к основным силам… гм-гм… врагов? Нет, воины не проявляли особой враждебности, впрочем, как и дружелюбия. Проехав мимо тяжелой конницы, десятник спешился и жестом приказал невольным гостям сделать то же самое, после чего повел их в березовую рощицу, живописно кудрявившуюся кронами неподалеку. У рощицы, на небольшой полянке, был разбит походный шатер из черного войлока, цвета, традиционно считавшегося у кочевников нехорошим. Перед шатром горели очистительные костры, вокруг которых вслед за десятником и сопровождавшими его воинами Баурджин с компанией обошли ровно девять раз, после чего им было приказало ждать.
Десятник скрылся в шатре и, немного погодя, вышел, сразу же ткнув пальцем в грудь Баурджина:
– Ты – старший хогжимчи?
– Допустим, я, – пожал плечами нойон.
– Тогда заходи первый, – воин кивнул на шатер, – там тебя ждут.
– Ждут?! Интересно, кто же?
– Увидишь. – В усмешке, промелькнувшей на тонких губах десятника, Баурджин не заметил ничего ободряющего.
– Саблю! – Воин протянул руку, и нойон, отцепив от пояса ножны, передал их ему, после чего откинул полог шатра.
Внутри тускло горел светильник, пахло курдючным жиром и какими-то сладковатыми благовониями. С непривычки закашлявшись, Баурджин протер глаза… и, разглядев сидевшего на кошме человека, закашлял снова. Хозяином шатра оказался сам Кара-Мерген, Черный Охотник, о чем, наверное, можно было бы догадаться и раньше.
– Ты – музыкант? – жестом пригласив сесть, осведомился хозяин шатра.
Невысокий, но крепкий и жилистый, с желтым лицом и узкими пронзительно черными глазами, он походил скорее на татарина или тангута, нежели на обитателя северных монгольских сопок. Над правой бровью – белесый шрам. Ага! И меч самурая – вот он, в изголовье! Короткий офицерский меч… Честно говоря, так себе меч – фабричный. Да, похоже, и владелец относился к этой вещице без особого почтения, видно сразу – сняв, небрежно бросил куда ни попадя. А если попробовать дотяну… А смысл? То-то и оно, что никакого.
Кара-Мерген вдруг усмехнулся:
– Не понимаю, как может быть музыкантом глухой?
А ведь он точно не местный, южанин. Слишком растягивает слова – именно так говорят на юге, в Гоби, и в тангутских степях.
– Я
не совсем музыкант, – негромко промолвил нойон. – Скорее улигерчи – сказитель.– Замечательно! – Черный Охотник явно обрадовался. – Сказители – это как раз то, что нужно.
– Кому нужно? И что?
– Не спеши – замерзнешь, улигерчи, – надменно хохотнул Кара-Мерген. – И не задавай лишних вопросов, ты получишь вполне достаточные пояснения. В общем, дело несложное…
Примерно через час Баурджин покинул черный шатер и, подойдя к своим, натянуто улыбнулся:
– Дальше едем с ними.
– Хорошо, едем. – Гамильдэ-Ичен вскинул глаза. – Только хотелось бы поточнее узнать, что это за люди?
– Догадайся.
– Джамухи? Вижу, что угадал. Ну, кому тут еще быть-то?
Пристроившись позади главных сил сотни, «господа артисты» – куда деваться? – поехали следом. Не своею, конечно, волей, но… утешало одно – направлялись они, по всей видимости, в очень нужном для порученного дела направлении – в стан Джамухи!
А предложенное – точнее, навязанное – Черным Охотником дело и впрямь оказалось не таким уж и сложным. Просто нужно было сочинять и распространять всяческие гнусности о Темучине и его людях – как в стихах, так и в прозе. Поездить по кочевьям, так сказать, просветить аратов… под чутким присмотром доверенных воинов Кара-Мергена. Такой вот получался агитпроп. Наверняка сия задача был поручена не только группе Баурджина, но и всем прочим странствующим певцам, кои попадались на глаза людям Черного Охотника.
Рассказывать гнусные страшилки о Темучине? Плевое дело. Только вот как быть с понятием чести? Этот вопрос почему-то сильно интересовал Гамильдэ-Ичена.
Баурджин усмехнулся:
– Честь? А мы с тобой кто, Гамильдэ? Может, ты забыл, зачем мы едем к врагам?
– Нет, а что?
– А то, что для нас главное – выполнить задание. А для этого нужно использовать все подручные средства. Как вот – предложение Кара-Мергена. Надо сказать, очень даже настойчивое предложение, из тех, от которых невозможно отказаться.
А Алтансух вообще ничего не спрашивал – молчал всю дорогу. Наверное, следовал пословице про молчаливого дурня. Хотя, наверное, зря так о парне…
Между тем дорога расширялась, лес, росший по ее краям, редел, а сопки становились все ниже и ниже, пока наконец не превратились в просторную долину, тянувшуюся вдоль реки. Сразу, едва только выехали из леса, бросилась в глаза изумрудная зелень трав. Подул медвяной ветер, гоняя по траве светло-зелено-голубые волны, тысячи цветов вспыхнули разноцветными россыпями, радуя душу и сердце.
Баурджин невольно поискал глазами любимые цветы. Нашел! Вон они, взорвались огненно-алыми брызгами на пологом склоне. Ну, точно…
– Клод Моне, – тихо произнес нойон.
Едущий чуть впереди Гамильдэ-Ичен тут же обернулся в седле:
– Что?
– Так… ничего. Смотри-ка, кажется, гроза собирается!
Баурджин кивнул на синие тучки, бегающие по краю неба.
– Не-а, не будет дождя, – беспечно рассмеялся Гамильдэ-Ичен. – Ветер разгонит. Эх… – Юноша вдруг помрачнел. – Все бы хорошо, да только б нам Барсэлука не встретить! Ну, этого…