Шпионы «Маджонга»
Шрифт:
И тут Цю осенило: за такие трапезы положено расплачиваться, и не обязательно монетой. Такого рода приглашения означали что-то важное.
Он доехал до Северных ворот бывшего Зимнего дворца, что обошлось ему в пять фэней, и пошел через парк. Время у него еще было. Стояла поздняя осень, но несмотря на прохладные дни, в парке было полно народу. Детей уже обряжали в ватные курточки. Цю дошел до Стены Девяти Драконов и мрачно уставился на длинную вереницу детей, которых вели на экскурсию. Дети шли парами, связанные веревочкой, конец которой держал шедший впереди учитель. Девочки, которые шли в парах слева, были привязаны за правую кисть, а мальчики за левую. Детей одели нарядно, и вся стайка «птенцов на привязи» пестрела красным, желтым, синим. Кое у кого одежда была расшита аппликациями
Он остановился у стены, за спиной у него был Императорский дворец, а перед глазами — продолговатая стела, отделенная от пешеходных дорожек металлическими прутьями, преграждавшими с обеих сторон подход к этому произведению искусства. Он любил Стену Девяти Драконов еще с детства. На синем фоне девять пятилапых мифических существ, причудливо извиваясь в вечной пляске, потешали восхищенных зрителей, стоявших на дозволенном расстоянии. Техника исполнения мозаичного панно поражала совершенством: драконы были как живые — чешуя на свитых в кольца или изгибающихся хвостах горела как холодное пламя, расцвеченное голубыми, серебряными и тускло-золотыми языками. Казалось, чудища вот-вот спрыгнут со стены, обуянные жаждой пожирания. Разверстые пасти словно изрыгали: «Однажды мы как прыгнем, как сожрем тебя!» Цю нравились их головы и рожи: все девять существ были преданы делу партии, и глазницы их горели энтузиазмом.
Цю вздохнул и двинулся дальше. «Девять драконов» — по-кантонски звучит как «коулун». Часть Гонконга тоже называется Коулун. Вспомнив об этом, Цю внезапно помрачнел. Его знобило. Зима не за горами: гололед, гололедица, а может, и снег. Он ускорил шаг, почти запыхался. В стылом осеннем воздухе он добрался до причала и, заплатив еще пять фэней, взошел на двухпалубную баржу для экскурсий, доставлявшую туристов на Цинхуадао — Остров цветов.
День выдался превосходный, один из тех, что наступают в Пекине только осенью, да и то не всегда. Над почти лазурными водами озера повисла зыбкая дымка, окутав Цинхуадао волшебным туманом, напоминавшим тончайшую кисею. Цю стоял в носовой части и смотрел, как остров медленно вырастает перед ним, закрывая горизонт. Весельных лодок на озере было уже маловато — сезон прошел, вода стала холодной. Однако самые стойкие из пекинцев еще бороздили спокойные воды, предаваясь философическому созерцанию и медитации на лоне прекрасного. Большей частью это были молодые парочки, искавшие способ уединиться вдвоем, что само по себе стоило некоторого труда в густонаселенном пространстве.
Цю вздохнул. Сам он был теперь избавлен от всех житейских проблем, но это не принесло ему никакого облегчения и радости.
Он никак не мог избавиться от чувства боязни, его пожирал страх, что он может сделать ошибку, и тогда эта новая жизнь развеется, как сон, который спугнули предрассветные лучи. За последние месяцы он многому научился, приобрел практические навыки в новом ремесле, но все же не вполне освоился со своей новой должностью. Цю мечтал о библиотеке с центральным отоплением; да, о библиотеке и кабинете со столом и креслом, и чтобы на столе лежала стопка статистических отчетов и кипы бумаги, на которой он писал бы статьи в научные журналы…
Он встряхнулся, безуспешно пытаясь прогнать уныние, и снова устремил хмурый взор на Цинхуадао.
Над лесистым островом возвышалась пагода Байта, изящный силуэт которой белел на фоне чистого, безоблачного неба. Ребенком Цю много раз бывал здесь, и одним из самых ранних воспоминаний его детства была эта многоярусная белая башня, подле которой любили сидеть его отец и мать, любуясь по воскресеньям на лодочки, плававшие по озеру далеко внизу. В течение всей его жизни воскресенья олицетворяли собой краткие периоды отдыха, редко выпадавшие его семье. Став взрослым, Цю в это время дня среди рабочей недели находился в учреждении. При мысли о своих
бывших коллегах, согнувшихся за письменными столами, он ощутил легкий укол совести.Настроение у него не улучшилось. Зачем это Сунь пригласил его сюда?
Цю сошел на берег и направился к закусочной. У него все еще оставалось время до встречи, а прогулка по воде разожгла аппетит. Он заказал горячие пампушки из сдобного теста, которые в свое время Вдовствующая Императрица [13] запретила своим подданным, превратив их в деликатес придворной кухни.
Он сел на ближайшую скамейку и, осторожно держа в розовой салфетке лакомство, отламывал по кусочку. Его настроение начало улучшаться — сидеть на солнышке было очень приятно. Поев, он задремал.
13
Имеется в виду императрица Цыси, бывшая наложница скончавшегося императора Ичжу, занявшая престол в ноябре 1861 г. после переворота, совершенного ею и ее сыном — князем Гуном.
— А, Младший брат, так вот ты где!
При звуках этого голоса Цю вздрогнул и вернулся к действительности. Интересно, сколько времени прошло?
Он вскочил и, обменявшись рукопожатием с Сунем, попытался украдкой взглянуть на часы.
— Рад видеть тебя, Старший брат. Надеюсь, я не опоздал еще…
— Вовсе нет, это я заставил тебя ждать.
— Ничего страшного!
— Может, поедим?
Съеденные пампушки нисколько не заглушили чувство голода. Цю все еще хотел есть.
— Только если вы сами хотите, товарищ Сунь.
— Хочу, хочу.
Цю плелся вслед за Сунем к ресторану «Фаншань», — павильону, живописно расположенному на склоне холма, поросшего лесом, который щедрая осень раскрасила в великолепные золотые тона.
Из ресторана открывался чудесный вид на озеро. Наступил полдень, и солнце уже сверкало на озерной глади, превратив ее в ослепительное зеркало. Цю достал из кармана солнечные очки, купленные в Гонконге.
— Очень красивые, Младший брат.
Губы Цю искривились в его знаменитой уклончивой улыбке.
— Боюсь, я похож в них на капиталистического хищника.
— А почему бы и нет?
Цю решил в самое ближайшее время проверить свой слух у врача — ему показалось, что он ослышался.
— Все эти нынешние перемены, новые веяния… Повсюду возникают частные предприятия. Неплохой способ борьбы с безработицей, а?
Цю с опаской огляделся по сторонам. Они сидели в обеденном зале под названием «Башня лазурного света». В этот час зал оказался полупустым, но все равно Сунь говорил недопустимые вещи.
— Ха-ха, удивительно, товарищ Сунь.
— Удивительно? — Сунь глянул на него поверх меню. Его глаза за стеклами очков заморгали — он изобразил на лице абсолютное непонимание.
— Я насчет безработицы… Ведь в Китае нет безработных.
Пару секунд Сунь продолжал молча рассматривать своего спутника, а затем отложил меню и опустил руки на стол, покрытый скатертью.
— Чушь! — отреагировал он.
Глаза Цю едва не вывалились из орбит.
— Я знаю, — пояснил Сунь, — этих людей принято называть «ожидающие работы». Такова благозвучная официальная формулировка, но я называю их безработными. С этого дня такой термин должен употреблять и ты. Иногда мне кажется, Младший брат, что ты забываешь о своем новом ранге Красного Дракона. Между прочим, ты получаешь выпуски телеграфных новостей, то есть сводки агентств?
Цю вскрикнул и мгновенно умолк. «Телеграфные бюллетени» представляли собой подборку материалов для партийных руководителей высшего звена и ежедневно распространялись среди членов ЦК КПК и руководства военных округов, являясь этаким аналогом сводки новостей, которую получает на утренних брифингах президент США. В стране, где основная масса населения была лишена доступа к сведениям о самих себе, оставаясь отгороженными от внешнего мира, эти документы являлись далеко не безобидным источником информации. В них таился огромный вред, ибо знания о внешнем мире несли в себе угрозу перерождения и превращения во «вредного элемента».