Штопальщик времени

Конечно, этот совет был мудрым, хотя и продиктован отчасти эгоистическими соображениями: художник Ашот Баяндур мечтал побыть хоть немного в творческом одиночестве. И не ломать каждое утро голову над тем, что приготовить на обед родителям и племяннику с таким прекрасным аппетитом.

Ага так и сделал. Сходил в кассу Аэрофлота и купил билет. Попрощался с изумлёнными бабушкой и дедушкой, сухо кивнул Ашоту и поехал автобусом в аэропорт. Самостоятельно, первый раз в жизни совершил перелёт из Еревана в Москву.

Но как же он был разочарован!

Московский зоопарк возле метро Краснопресненская был закрыт. Собака Наташи Крымовой оказалась на даче, у Наташиной тётки. Хомячок сына Лены Мовчан зимой куда-то сбежал, вместо него у сына Лены появилась невеста.

На Птичьем рынке, прежде таком многолюдном, стоял один старичок с грязным аквариумом в руках, в котором еле-еле шевелились две ничем не примечательные рыбки гуппи.

На Измайловской толкучке, где раньше можно было увидеть рядом с картинами безвестных, но порой и талантливых художников, с неизменным упорством запечатлевающих бесчисленные церкви и виды Золотого кольца России, и продавцов щенят, сиамских кошек, черепах и даже ужей в плетёных корзинках, теперь было пусто. Лишь грохоча разъезжал трактор, снося забор, а на фонарном столбе был криво прибит щит с гордой надписью «Гольф-клуб».

– Мама, неужели в Москве не осталось никаких животных? – мрачно спросил Ага у матери, вернувшейся с головной болью и сердцебиением с сессии Верховного Совета СССР.

– Выйди на улицу, там полным-полно собак! – ответила Анаит, безуспешно разыскивая в холодильнике хоть какой-нибудь продукт, кружочек колбасы, кусочек масла.

– Это уже не собаки, это почти люди! – возразил Ага. – Они выходят на улицу только для того, чтобы сделать своё дело. Не прыгают, не скачут, не ведут себя как собаки – шагают смирно рядом со своими хозяевами, мрачные как люди, противно смотреть!

– Хочешь, в воскресенье сходим на ипподром? – спросила Анаит, нашедшая наконец банку с вареньем и пачку прошлогоднего печенья. – На лошадей посмотрим!

– На которых ездят, чтобы выиграть деньги? – спросил Ага. – Я слышал, некоторые жокеи нарочно придерживают своих лошадей, чтобы приз достался тем, с кем договорились! Из-за денег! Нет, по-моему, лошадь должна быть дикой, пастись на лугу или в саванне, или у неё должен быть один хозяин, который о ней заботится!

– Знаешь, скоро грачи прилетят! – сказала Анаит.

– Грачи ещё не скоро, – вздохнул Ага.

– Ну хорошо, завтра я еду на дачу к одному депутату, подписать важное письмо, у него есть сенбернар, поехали со мной? – предложила Анаит.

– Сенбернар? – обрадовался Ага.

На следующее утро поехали на Киевский вокзал. В вагоне метро напротив них оказался туркмен с оранжевым лицом в мохнатой шапке.

Ага залюбовался им. Наклонился к матери, шепнул: «Давай когда-нибудь поедем в Туркмению! Посмотрим на пустыню, на всяких змей, черепах, верблюдов!»

На остановке туркмен поднялся и направился к выходу. На отвороте его пальто блеснул значок.

– Депутатский! – опытным взглядом определила Анаит.

– Кругом одни депутаты! – вздохнул Ага.

На даче знакомого не оказалось. Калитка, закрывающая вход в сказочный заснеженный сад, была заперта на щеколду и красовалась записка: «Извините. Уехал на митинг».

Повернулись, побрели обратно к станции. Ага стал прыгать в подтаявшие сугробы по сторонам дороги, пытался сорвать веточку с сосны, передразнивал ворон, сидящих на заборах дач.

– Кар-р! Кар-р! Кар-рлуша! Папа Кар-рла! – кричал он.

– Кар-рабах! – ответила одна из ворон.

И Ага сразу притих. Понурившись, побрёл к станции.

В следующие два дня Ага не выходил из дома. Лежал на диване и листал книжки, доставая их с полок, из-под дивана, шкафа. Раскрывал на любой странице и читал Сеттон-Томпсона, Даррэла, Киплинга. Другие попадавшиеся ему книги, даже юмористические или детективные, безжалостно отбрасывал в сторону.

На третий день вышел погулять, поехал в центр.

И когда Анаит, вернувшись домой поздно вечером, ещё с порога прокричала: «Победа! Представляешь, они подписали декларацию!», – она заметила, что Ага понурившись сидит посреди комнаты в куртке, шапочке, мокрых ботинках, от них по полу растеклись лужи.

– Выходил на улицу? Гулял? – весело спросила она, снимая с его головы шапочку и протягивая бутерброд с колбасой, принесённой из буфета московского Белого дома.

Ага кивнул.

– Что интересного видел? – спросила Анаит так же весело.

– В Елисеевском видел медведя.

– Медведя? – удивилась Анаит.

– Северо-американский подвид бурого медведя, – пояснил Ага.

– Что ещё видел? – растерянно смотрела на него Анаит.

– Погулял по Тверскому. Видел там много стариков и старушек. На скамейке с ними посидел. На дереве увидел белку. Обыкновенную, с облезлым хвостом. Были бы у меня орешки, покормил бы. У Маяковского свернул во двор, оттуда выскочила собака, похожая на собаку Баскервилей. Прыгнула в чёрную «Волгу» и умчалась в сторону Кремля.

– Хватит! – нахмурилась Анаит.

– Почему? – пожал плечами Ага. – Ты же меня спрашиваешь, что я видел? Вот я и отвечаю. А когда проходил мимо какой-то компании, советско-индийской, там в витрине сидел человек с пёстрой лентой на голове.

– Конан Дойл! – улыбнулась Анаит. – А в метро спускался? Может, там ты увидел свою любимую Багиру? Чёрную как ночь?

– Нет, Багиру не видел, – покачал головой Ага. – Но видел птичку колибри, красно-сине-зелёную. Она влетела в туннель на станции метро Маяковская, а когда я поднялся в город на станции Свердлова, она уже была там, сидела на голове Карла Маркса.

– А на Манежной был? Митинг видел? Я там была…

– На Манежной был, митинг видел, но тебя не видел. И на Маяковской видел митинг, и на Пушкинской. Когда шёл по набережной, по Москва-реке плыли крокодилы, сто зелёных крокодилов плыли на митинг против серых крокодилов.

– По-моему, ты заболел! – Анаит подошла к нему, потрогала лоб. – Холодный. Что всё-таки с тобой?

– Мне плохо, – сказал Ага. – Не знаю, как жить дальше. С людьми очень трудно. Всех жаль. И армян, и азербайджанцев, и латышей, и литовцев, и москвичей – всех! С ума все посходили!