Штопальщик времени

– Подожди! – вскочила Анаит и выбежала за дверь. Вернулась с котёночком на руках, рыженьким, в белых пятнышках.

– У Лакшиных взяла, – сказала она. – Налей ему молока.

Ага принёс блюдце, налил из пакета молока, стал смотреть, как котёнок аккуратно лакает с блюдца, сладко причмокивая.

– Смешной! – сказал Ага. – Но отнеси обратно, наверное, он Лакшиным самим нужен.

Вдруг скрипнула форточка. Анаит и Ага повернулись к окну. На форточке сидел воробей. Чирикнул, свистнул и улетел.

– По-моему, он как-то по особому, по-весеннему чирикнул! – сказал Ага.

– Именно – по-весеннему! – согласилась Анаит.

И оба наконец улыбнулись друг другу.

В час, когда я насмерть ранен

– Ага, посмотри, сколько на термометре? – осипшим голосом сказала Анаит, высовывая взлохмаченную кудрявую головку из-под старенькой мерлушковой шубы, под которой она проспала эту жутко холодную ночь.

– Опять я, всё я, – заворчал Ага, но всё же вылез из-под необъятного ватного одеяла, прошёлся ногами в шерстяных полосатых носках до книжной стенки, нашёл комнатный термометр, вгляделся. – Десять градусов выше нуля. Нет, девять!

– Вчера было восемь, уже теплее! – преувеличенно бодро сказала Анаит. – Теперь поставь чайник и посмотри, как там Маро и Серго.

Ага влез в расползающиеся, в серо-бурых пятнах валенки Серго, направился на кухню. По пути изобразил самолёт, терпящий катастрофу.

– Перестань! – прикрикнула на него Анаит. – Хватит с нас падающих самолётов!

Оказавшись на кухне, Ага зачерпнул ковшиком воды, припасённой ещё с вечера, налил в громадный алюминиевый чайник, зажёг газ импортной зажигалкой, подаренной недавно дворовым дружком Вартаном, поставил чайник на плиту.

Затем направился в комнату Серго, остановился возле вздыбленной горы из одеял, покрывал, пледов.

– Серго, проснись, я тебе валенки принёс, – и Ага вылез из бурых валенок, надел шлёпанцы Ашота. – Проснись, я чай поставил!

– А я и не сплю, – высунулся Серго из-под подушек. – Я уже два часа обдумываю начало статьи о лирике Ованеса Туманяна…

– Не обдумывай, сразу пиши, а то опять забудешь, – сказал Ага.

– Очки разбились, не вижу ничего, и руки мёрзнут, – Серго скинул последний плед и спустил ноги в толстых шерстяных носках на пол.

– Хочешь, я прочту строчку? «Так сделай, злобный человек, чтоб все живые жить могли. И сам живи, вкушая мир обильной благостной земли…»

– Ладно, за завтраком продолжишь, – улыбнулся Ага и направился в комнату бабушки.

Когда Ага вошёл, Маро, лежащая на тахте с обвязанной лиловым шарфом головой, не открывая глаз, сказала: «Не трогайте меня! Я вижу сон, будто я в отеле, в Нью-Йорке, разговариваю с Уильямом Сарояном!»

– Когда это было? Двадцать лет назад, когда ещё я не родился?! – покачал головой Ага. – Вставай, я яичницу сейчас сделаю, из десяти яиц!

– А что, у нас есть яйца? – удивилась Маро и открыла глаза.

– Гаяночка вчера принесла. Ей в консерватории дали. Заказ. Банку тушёнки и десять яиц. Гуманитарная помощь от музыкантов Калифорнии.

– Телефон работает? – совсем проснулась Маро. – Мне надо позвонить в Москву, в Союз писателей…

– Если телефон включили, я первая! – вскочила Анаит и зашлёпала босыми ногами по давно нечищенному паркету. – Мне в постпредство надо позвонить…

Она подняла трубку, подождала.

– Нет, не включили…

– А свет? – поинтересовалась Маро из своей комнаты.

– Холодильник не работает, значит, света нет. Вчера говорили, что сегодня включат…

На кухне запел чайник.

– Идите все на кухню! А то сам съем всю яичницу! – закричал Ага.

Через пять минут все собрались за столом. Не снимая пальто и шуб, стали потягивать горячий чай, заедая бутербродами с яичницей.

Вдруг у Серго выпал из рук стакан, раскололся на две половинки.

– Ничего, – Ага подобрал осколки и выбросил в ведро. – У нас ещё целых три стакана есть.

– Хоть бы Ашот скорее вернулся из Канады, привёз бы нам красивый чайный сервиз, – сказала Анаит.

– Размечтались! – фыркнул Ага. – Не помнишь, как он привёз из Парижа какие-то небьющиеся дебильные бокалы? Художник называется! Разве настоящий художник может привезти небьющуюся некрасивую посуду вместо бьющейся, но красивой?

Анаит хмыкнула.

– Но вообще-то пусть приезжает скорей, – продолжал Ага, откусывая от огромного двухэтажного бутерброда. – Пусть приезжает и готовит обеды и ужины. А то всё я да я! Одна – поэтесса, вторая – депутат, третий статьи во сне сочиняет, а на кухне работать никто не хочет! Мне заниматься надо! Если, конечно, вы хотите, чтобы я поступал на биологический!

– Занимайся, пожалуйста! – развела руками Маро. – Я сама сегодня приготовлю обед. Открою банку тушёнки, смешаю с макаронами… Как, согласны?

– Пойдёт, – махнул рукой Ага.

Серго, прищурившись, смотрел на крошечный рисунок, пришпиленный к стене кухни рядом с посудным шкафом.

– Нет, я не согласен насчёт Ашота, посмотрите, какой изящный рисунок! Надеюсь, в Канаде он тоже работает, а не разъезжает по гостям!

– Ну, Маленькая Мароша не даст ему особенно разъезжать! – сказала Анаит.

– Да, Мароша у нас умница! За неё я совершенно спокойна! – закивала Маро (которую называли Большой Маро). – Она и в колледже будет хорошо учиться, и в университете…

– А Арч, думаете, хуже? – вступился за младшую внучку Серго. – Да она в пять лет наизусть Чаренца читала!

– Эх, заработал бы сейчас телефон, заказали бы международный, – сказала, вздыхая, Маро, – узнали бы, как там они, что делают…

– Ну да, а потом придёт счёт на тысячу рублей! – фыркнул Ага. – Нет уж, пусть сами звонят, сами приезжают… Если хотят нас видеть!

– Как они могут сейчас приехать?! – покачала головой Маро. – Пусть лучше живут там, в тепле и уюте… А вернётся Ашот, расскажет, как там они…

– Ашоту теперь вернуться – сто тысяч на билет надо найти! – рассудительно сказал Ага. – Кто придумал такие дикие цены на билеты?

– Известно кто – ненормальный! – вздохнула Анаит.

Все помолчали.

– У Ованеса Туманяна есть такая строчка, – протирая глаза указательными пальцами, произнёс Серго. – «Лунный луч – твоя улыбка на лице моём скользит. В час, когда я насмерть ранен, вижу смерти лик вблизи». А что, Грант Матевосян сейчас пишет что-нибудь? – обратился он к дочери.