Штосс (сборник)
Шрифт:
– В район! – рявкнул Егор Никанорыч так, что задрожали стекла. – В милицию, в райисполком! Всех на ноги подниму!
Вспарывая светом фар темноту ночи, «Жигули» выехали с ухабистого проселка на шоссе и покатили к райцентру Быкохвостов. Благодаря пойманному с поличным Чубей-Оторвину каждый хотел разыграть свою карту. Льняной спешил продемонстрировать районному начальству рвение в борьбе с несунами, Порядкин – поднять свои, слишком уж низкие, показатели по раскрываемости.
Ничего не хотел только сам Мишка. Всхлипывая, он мысленно прощался со своими теперь уже осиротевшими коровами, с родными Нижними Чмырями и с белым светом. Оторвин не мог знать, что эта поездка в милицию станет первым шагом на его пути к вершинам власти. Мутный поток интриг уже подхватил Мишку и понес его навстречу судьбе, вписывая имя простого пастуха
Глава четвертая,
в которой Мишка становится сексотом, голкипером и получает удар мячом промеж ушей.
На полдороге к райцентру, Порядкина сморило так, что он позабыл о своем священном долге, откинулся на спинку сиденья и издал такой сочный храп, что шофер Бабин с перепугу резко вывернул руль и едва не съехал в кювет. От верной смерти путешественников спас Льняной, который перехватил руль и вернул «Жигули» на середину дороги. Между водителем и председателем разгорелась ссора, больше напоминавшая перепалку между нерадивой женой и грозным супругом. В итоге Игорек начал хныкать и Льняному пришлось успокаивать его ласковыми потрепываниями по худенькому загривку.
– Ну не обижайся! Я ж не со зла!
– А чего он? – Бабин указал на участкового подергиванием худенького, как у цыпленка плечика. – Пугает…
– Так мент же! Что с него, храпоидола возьмешь?
Эта семейная сцена вывела Оторвина из ступора. Он вернулся в суровую реальность, а возвратившись, принялся осматриваться. Первым делом его внимание привлекло вздутие кармана на спинке водительского сиденья. Очертания вздутия были настолько знакомыми, что Миня не сдержался. В последующую минуту его вел инстинкт, или скорее условный рефлекс, хороший знакомый собакам Павлова. Под храп участкового, Чубей извернулся как угорь, просунул связанные руки в карман и вытащил оттуда до половины наполненную бутылку. Не забывая об осторожности, Чубей не сразу рванулся к пробке. Он бросил взор между сидений и убедился, что Никанорыч не интересуется ничем, кроме колена Игорька, которое он поглаживал с невыразимой нежностью. Мишка впился зубами в винтовую пробку и отчаянно мотая головой, ухитрился сделать несколько оборотов. Пробка упала. В ноздри ударил ни с чем не сравнимый запах давленых клопов.
Сделавшись председателем, Льняной совершенно охладел к студеной колодезной воде, которая хоть и обладала многими целебными свойствами, но с коньяком ни в какое сравнение не шла.
Выезжая на поля сельхозкооператива в жару и холод, Егор Никанорович, в зависимости от обстоятельств, согревался или утолял жажду первоклассным «Белым аистом». Теперь до неприкосновенного председательского запаса добрался Чубей. После первых двух, несмелых глотков, Оторвин так увлекся, что продолжал всасывать содержимое бутылки даже после того, как в ней остался лишь вакуум. Пустая бутылка тихо упала на сиденье, рядом с подрагивающей от храпа рукой инспектора. В полной тишине прошло несколько минут. Мишка блаженствовал. Все присутствующие вдруг показались ему удивительно милыми людьми, а наша галактика – не самой дрянной во Вселенной.
Над темными силуэтами домов райцентра занималось серое марево рассвета. Монотонно шуршали по асфальту шины. Чубей откашлялся, собираясь разбудить участкового и попросить закурить, но вместо этого вдруг затянул:
– Клен ты мой а-а-апавший, клен обледе-е-е-нелый! Что стоишь, нагнувшись под метелью белой?
– Э-э, ты чего?
На лице Льняного было написано такое недоумение, что Оторвин с трудом удержался от хохота и продолжал петь.
– Спрашиваю, жук навозный, ты чево ревешь?!
– Кто ревет, а кто и поет! – отрезал Миня. – И утр-р-р-ратив совесть, одуревший в доску, как жену чужую обнимал бери-о-озку!
К концу куплета, «Жигули» резко затормозили у обочины, где, как раз росли две березки. Порядкин, привычный ко всему, успел не только проснуться, но и оценить ситуацию. Он выпрыгнул из машины, выволок размякшего, пытавшегося обниматься Чубея и несколько раз хорошенько приложил его поочередно к каждому из белоснежных стволов.
Пение плавно перешло в стоны. Притихшего Мишку водворили на прежнее место.
– Ишь, чего удумал! – Льняной грозил Чубею толстым и коротким, как сарделька пальцем. –
Я тебе, сучье вымя, покажу, как мой коньяк лакать!– Спокойно, Егор Никанорыч, разберемся, – Порядкин провел пятерней по своей опухшей роже, стараясь придать ей подобие благопристойности. – Въезжаем. А начальник уже здесь! Эх, ворюга и влепят же тебе по полной программе!
Иннокентий ошибался. Его начальник Максим Максимыч Мелкокалиберный никуда не уезжал. Причиной тому был компьютер, недавно установленный в его кабинете. К новым технологиям, которых в силу своего врожденного невежества Максим Максимыч понять не мог, он относился с подозрением в стиле «Немцы придумают, а русскому человеку мучайся». И в требованиях областного начальства установить в своем кабинете компьютер видел происки врагов. Весь день он, то ударял негнущимся пальцем по кнопкам клавиатуры, то вставал с кресла и, глядя на монитор, с ненавистью шипел:
– У-у, сучара!
Настроение начальнику РОВД поднял начальник штаба Сергей Дуплетов. Сочувствуя мучениям Максимыча, он приволок откуда-то диск в яркой упаковке и, поколдовав минут двадцать, воскликнул:
– Милости прошу, Максим Максимыч! Добро пожаловать в «Кол оф дьюти»!
Мелкокалиберный с видом вдовы, которой давно опостылел белый свет, посмотрел на монитор и спросил:
– А чегой-то там горит?
– Немецкий танк, товарищ подполковник!
– Танк… А люди?
– Советские солдаты!
– Ясно и как этими солдатами управлять?
– Садитесь. Покажу.
Через полчаса Мелкокалиберный довольно уверенно управлялся с тремя основными кнопками клавиатуры, матерился так, что подпрыгивал графин на столе и почти не отпускал клавишу мыши, отвечающую за огонь по противнику. К вечеру взмокший от пота полковник, отменил все совещания, приемы граждан, прочую ерундень и выполнил две миссии. Домой он не поехал, благодаря чему нанес сокрушительное поражение фашистам под Сталинградом. В общем, к прибытию Чубей-Оторвина Мелкокалиберный настолько слился с виртуальной реальностью, что с трудом понял, чего от него хотят. Однако увидев в кабинете Льняного, все же опустился на грешную землю.
– Чего прилетели гуси-лебеди?
– Вора изловили! – доложил Порядкин, щелкнув каблуками. – Лично, Егор Никанорыч эту паскуду взял!
– Ага! – сурово нахмурил брови подполковник. – Значит в «Красном пахаре» по-прежнему воруют?
– Так поймали же! – возмутился Льняной. – Боремся!
– А вас не спрашивают! – вдруг рявкнул Мелкокалиберный. – У себя в Нижних Чмырях будете языком трепать, а тут… Главная задача не ловля преступников, а профилактика!
Ненависть Максима Максимыча к Льняному была значительно сильнее, чем ненависть недавнего победителя фельдмаршала Паулюса к внуку полицая. Дело в том, что Мелкокалиберный приложил немало усилий для того, чтобы дискредитировать и сместить бывшего председателя «Красного пахаря». Рвение начальника РОВД в изобличении преступника объяснялось просто: у Максима Максимыча имелся племянник Петька Гектаров, который благодаря мощным связям дяди за десять лет успешно закончил главное учебное заведение страны – Быкохвостовскую трижды краснознаменную сельхозакадемию. Молодой специалист был уже не молод, с трудом отличал центнер от тонны, но упорно не желал начинать свою карьеру с должности рядового агронома. Талант руководителя пер из бывшего студента-двоечника через все дыры.
– Будущее – за молодыми и инициативными! – вопил Гектаров обычно после третьей рюмки. – Подходы надо менять! Мы должны выйти со своей продукцией на европейский рынок!
Мелкокалиберный с нежностью смотрел на родственника и клялся, что обязательно даст ему на растерзание один из колхозов. Однако неожиданно выскочивший на дорогу Льняной, спутал полковнику все карты и занял место, будто бы созданное для Петьки. Пришлось начинать все сначала. Максим Максимыч принялся собирать компромат на Льняного. От зоркого взгляда подполковника не ускользала ни одна шалость новоиспеченного председателя. В толстой папке имелись и фотографии строящегося Егором Никанорычем дома, и пейзажи нижнечмыринских полей, где не росло ничего кроме сорняков. Однако венцом коллекции был снимок самого Льняного в полный рост и со спущенными до колен штанами. Фотография была сделана в тот момент, когда Льняной уложил Бабина на капот «Жигулей» животом вниз и пристроился шоферу с тыла. Начальник РОВД не раз рассматривал одухотворенное лицо Никанорыча и злобно шептал: