Штосс (сборник)
Шрифт:
Хряков поманил прыгающего от нетерпения Петьку пальцем. Однако в назначение неожиданно вмешался Бурый. Он толкнул Гектарова в грудь.
– Тормозни, пацан.
– Да как ты смеешь?!
В ответ Бурый с разворота врезал Петьке в морду и тот плюхнулся задницей на траву. Хряков попятился, а Мелкокалиберный потянулся к кобуре. Однако тут же вернул руку в прежнее положение – перестрелка могла закончиться плохо, не только для взбунтовавшихся нижнечмыринцев.
– Товарищи, – запинаясь, бормотал Хряков, отступая к своей машине. – Я лишь хотел представить вам нового председателя. Если у кого-то есть другие кандидатуры…
– Есть! – гаркнул Гриня. – Как не бывать? На хрена нам этот гусь лапчатый? Мишку на царство! Правильно я базарю, братва?
Все дальнейшее Чубей-Оторвин видел как тумане. Улыбающиеся
Так в Нижних Чмырях наступила славная эра Чубей-Оторвина. Когда Мишка пришел в себя, он показал сподвижникам, что терпеть панибратства не намерен. На требование Кулачкова незамедлительно пропить премию, председатель сунул ему под нос кукиш.
– Деньги будут храниться в партийной кассе.
– Это как?
– Каком кверху. Мы останавливаться на достигнутом не собираемся. Гриня, метнись к продавщице и скажи, чтоб сельмаг открыла. Мне срочно обувка нужна. А вы что стоите? Быстро по домам!
Глава шестая,
в которой Мишка, подобно Соломону вершит суд и находит оптимальный выход из весьма щекотливой ситуации.
Первый трудовой день в новой должности Мишка начал с осмотра доставшегося от Льняного кабинета. Он расхаживал по мягкому ковру, поскрипывая новыми, купленными на деньги из партийной кассы ботинками. Сегодня Чубей встал в четыре утра и довел мамашу до слез своим требованием выгладить ему китель и штаны. В конце концов, мадам Оторвиной пришлось разбудить соседку и выпросить у нее утюг. Ровно в пять выглаженный и выбритый Мишка шел по безлюдной деревне к конторе. Нижние Чмыри еще отдыхали после вчерашних треволнений, поэтому на дороге Чубея приветствовали только куры, возившиеся у коровьих лепешек. Оторвин смотрел на знакомый пейзаж взглядом хозяина и мысленно отмечал все недостатки, которые собирался исправить в ближайшее время. Дремавший у конторы Феоктистыч, остававшийся по совместительству и сторожем, подобострастно отдал ключи новому председателю и хотел выдать, приличествующее случаю напутствие, но Чубей захлопнул перед носом старика дверь.
В кабинете Мишку радовала любая мелочь. Он ласково поглаживал кнопочный телефон, нежно касался письменного прибора, состоявшего из трех шариковых ручек, проводил ладонью по корешкам запылившихся от бездействия книг по агрономии. Сделав по кабинету не меньше десяти кругов, Оторвин уселся за стол, взял в руки печать и ударил ею по чистому листу бумаги.
– Вот так!
Через час к конторе начал стекаться народ. Первой появилась Нюрка. Делая вид, что не замечает нового председателя, она, покачивая пышными бедрами, прошлась у окна, вернулась и прошлась вновь. Странно, но эта демонстрация прелестей не произвела на Мишку никакого впечатления. Еще вчера он был готов отдать полжизни за возможность потрогать нюркину грудь, а сегодня… Сегодня Михаил Фомич Чубей-Оторвин был холоден, решителен и готов к борьбе.
Перво-наперво он вызвал к себе Сеньку. Главный инженер по своей давней традиции заявился с большого помелья и наполнил кабинет густым запахом перегара. Он не знал чего ждать от нового председателя, поэтому молчал и робко комкал в руках свою и без того, мятую кепку.
– Ты у нас главный инженер или хрен с бугра, который только и умеет, что в складах ночевать?! – рявкнул Оторвин так, что Безшапко от испуга бросило в пот.
– Гла… Главный инженер. Я… Ага…
– Раз ты главный инженер. Пока, по крайней мере. То знаешь ли о том, что такое линейка готовности? – Оторвин считал себя руководителем новой формации и подчеркивая это, взгромоздил ноги в блестящих ботинках на стол. – В глаза смотреть, инженерская твоя морда!
– Не знаю, Михал Фомич, – набравшись духа, признался Безшапко. – Не имею ни малейшего понятия!
– То-то и оно, что не имеешь, – смягчился Чубей, понижая голос. – А надо бы иметь. Техника на линейке готовности должна стоять так, чтобы было видно – она готова выехать в поле и пахать, пахать, пахать! До полного посинения! Сечешь, Сеня?
– Ага. Только комбайн ремонтировать надо, а у самосвала
рессора полетела. Какая уж там готовность…– Ты Сенька специально под дурачка косишь или напрашиваешься, чтоб я эту рессору тебе в задний проход запихал?
Безшапко, как видно представил себя с рессорой в заднице и побледнел.
– Значит все, что есть на линейку?
– И даже то, чего нет! – подчеркнул Мишка. – Мы в передовые пахари выходить не через поле собираемся. Хлопотное это дело – через поле. Гораздо проще убедить народ и начальство в том, что у нас все тип-топ. А уж, что там на самом деле… Короче, Сеня, чтоб сегодня к обеду вся техника стояла на линейке готовности и блестела, как у кота яйца. Если, не приведи Господь, найду там хоть соломинку, считай себя коммунистом. Будешь расстрелян на мехдворе при большом скоплении народа. Вон из кабинета и Феоктистыча позови.
Сенька растворился в воздухе, а в кабинет, грохоча костылями по доскам пола, влетел Феоктистыч.
– Какие будут указания, Михаил Фомич? Может от Леокадии первачка притаранить? Знатный первачок, скажу я вам. Чистый, как слезинка. Уже пробовал! – бодро отрапортовал старик.
Мишка помолчал, наблюдая в окно за тем, как группа мужиков, кряхтя от натуги, толкает наполовину разукомлектованный комбайн к линейке готовности. Потом перевел взгляд на Феоктистыча.
– Я тебя, старый перец, вместе с Леокадией заставлю вместо сивухи дерьмо лаптем хлебать! Устроили мне тут бардак! Народ на прием есть?
– Бабка одна, – трясясь от ужаса, промямлил Феоктистыч. – Так она уже вторую неделю ходит. Со своей ерундой…
Чубей встал, застегнул верхнюю пуговицу кителя и вперился в деда горящим взором.
– Запомни, придурок – у народа ерунды не бывает! Любое обращение должно быть рассмотрено в сроки, установленные законом. Люди к нам, власти, со своими бедами и чаяниями идут, а вы, говнюки… Эх! Чтобы сейчас же на доске объявлений повесил: завтра руководство хозяйства проводит прямую телефонную линию. Послезавтра – горячую! И смотри, не спутай. Прямая – завтра, горячая – послезавтра! Зови бабку, идиот!
Вошедшая в кабинет старушка смотрела на Чубея с благоговением, с которым обычно глядят на своих деревянных идолов дикари племени Мумба-Юмба. Она прекрасно знала послужной список бывшего пастуха, но будучи забитой, как все сельчанки, свято верила в то, что облеченный властью человек, каким бы придурком он не был раньше, приобретает новые, не свойственные простым смертным способности.
– Спасай, председатель. Была у меня коза…
В течение получаса бабка, рыдая и воздевая сухонькие ручонки к небесам, рассказывала о горькой участи своей козы. Главную роль в этой истории играл хорошо знакомый Мишке Мамед Култуяров. То ли узбек, о ли таджик, в общем, лицо кавказской национальности, он попал в Нижние Чмыри после очередной отсидки. Поразмыслив, Мамед решил, что останется жить и воровать в умеренном климате. Переселенцу-урке предоставили жилье, а «Быкохвостовский вестник», пользуясь случаем, придал факту эмиграции Мамеда политическую окраску. В длинной статье обличалась неправильная политика руководителей соседних стран, приведшая к резкому падению уровня жизни населения. Суть публикации сводилась к тому, что обездоленные народы, почти в чем мать родила, бегут в процветающую Белибердусь в поисках лучшей доли. Сам Култуяров даже не подозревал о том, что стал фигурой в политической игре. Горький пьяница, он зарабатывал на жизнь тем, что воровал все, что плохо лежит. Поскольку трезвым Мамед на дело не ходил, то всегда попадался. Сидел и возвращался в ставшие родными Нижнее Чмыри. Оторвину не раз доводилось выпивать с Култуяровым бутылочку на двоих. Однако из бабкиного рассказа он узнал Мамеда с совершенно новой стороны.
– Меня дома не было, – захлебываясь от слез, говорила старушка. – А этот ирод из сарая козу вывел и …
Дело, которое пришлось рассматривать Чубею, было более чем странным. То ли по национальной традиции, то ли просто в белой горячке Мамед изнасиловал козу и теперь хозяйка искала у нового председателя защиты поруганной чести своей рогатой питомицы.
– Разберемся! – заверил Чубей. – Эй, Феоктистыч, Мамеда ко мне!
– Было, – сходу признался Култуяров. – Шайтан попутал!
– Тебя шайтан попутал, а у меня теперь молоко никто покупать не хочет! – завопила бабка, пытаясь вцепиться козьему насильнику в волосы.