Штрафбат. Приказано уничтожить

Штрафники бежали по настилу. Захлопали выстрелы – судя по радостным крикам, уйти не удалось никому.

Люди возвращались, качаясь от усталости. И начинали понимать трагизм положения: еще парочка таких молодецких побед, и воевать будет некому. Трое погибших лежали на мосту. Чуть дальше, в глиняной мешанине, – мертвый Ахнович, до самого конца не выпустивший пулемет из рук. Карабкался на обрыв, судорожно ругаясь, мокрый с ног до головы Бойчук. Выбрался, стащил гимнастерку, принялся яростно выжимать ее.

– Сухую надень, – посоветовал Зорин, кивнув на мертвого пулеметчика в люльке. Кровь стекала на землю со свисающей головы, обмундирование не пострадало.

– Ну уж хрен, – передернул плечами Бойчук. – Носить после мертвеца – уж увольте. Брезгливый я что-то, Зорин. Уж лучше пневмонию подхвачу и скончаюсь в страшных муках, чем это дерьмо на себя надену.

– Ловко ты с моста сиганул, – завистливо заметил Мошкин, – испугался, наверное, сильно… Я уж думал, ты там в камень влепился или утоп.

– Не тону, – криво усмехнулся Бойчук. – Плаваю, как дерьмо.

– А-а, это ты вроде как комплимент себе сделал? – расхохотался Мошкин.

К смерти товарищей уже привыкли. Души черствели. О том, что эти люди еще недавно были живы, старались забыть.

– Слышь, Зорин, а как ты догадался, что это фрицы? – уважительно поинтересовался Кладбищев. – У них ведь на рожах вроде не написано. И капитан их шпарил по-русски – заслушаешься. Я и оборотов-то таких матерных не знал.

– В разведке я служил, – вздохнул Зорин. Не хотелось ни шутить, ни разжевывать подробности.

– А это точно были немцы? – как-то приторможенно засомневался Терещенко. – Мало ли чего тебе там показалось, Леха. Ну, перебдел малость, палить начал. А эти кексы помирать не хотели, тоже давай шмалять в нас, а потом и в бега подались. Ведь пока объяснишь, что они свои, советские – мы уж продырявим их всех.

Солдатская мысль не была лишена сермяжной логики, но почему-то вызвала веселье в солдатских рядах. Люди ухмылялись, а кто-то начал истерично ржать.

– Ну уж нет, – отрубил Мошкин, – немцы так немцы. Ты нас тут своими сомнениями не расхолаживай, Терещенко.

– Зорин, вы молодец, – с усилием проскрипел младший лейтенант Колыванцев, посматривая на Зорина как-то исподлобья, оценивающе, чего раньше никогда не делал. – Я буду ходатайствовать перед командованием о снятии с вас наказания и представлении к правительственной награде.

– С удовольствием приму и то, и другое, товарищ младший лейтенант, – вздохнул Алексей. – За Ахновича только не забудьте похлопотать, теперь уже посмертно. Он так обрадуется… – добавил он на полтона ниже. – И еще, товарищ младший лейтенант, – позвольте совет. Эти девять чудаков были первой ласточкой, надеюсь, понимаете? Задача перед ними стояла – очистить мост от наших солдат, не допустить подрыва. Скоро попрут остальные фашисты, которых наши выдавливают из данного квадрата. Вот тут-то и начнется. Не знаю, как долго мы продержимся и сможем ли продержаться вообще, но приказа оставлять объект, помимо того, что отдал нам капитан Муромцев (солдаты захихикали, а офицер стыдливо покраснел), я так понимаю, не было. Можем заманить фрицев, а для этого нужно убрать с моста все, что напоминает о бойне. Кто-то переоденется, нацепит фуражки, плащ-палатки, сядет на мотоциклы. Пусть считают, что мы свои – много они разглядят издалека? Надеюсь, они так и не поняли, что здесь произошло. Разумеется, товарищ младший лейтенант, такая идея пришла бы и вам, но… в общем… времени у нас мало.

– Работаем, парни, – спохватился Колыванцев. Он даже не обиделся, недостаток опыта компенсировался благоразумием. – Рядовой Зорин, с этой минуты вы становитесь моим заместителем.

– Прогнулся перед начальством, – хихикнул Мошкин. – Ладно, Зорин, не бери в голову, мы тебя уважаем, возможно даже, полюбим.

– А вот сейчас мы проверим, немцы это или нет, – возвестил Кургаш и носком сапога перевернул тело «Муромцева», которое все еще мелко подрагивало и почему-то не желало умирать. Из раненого толчками вытекала кровь – он слабел на глазах. Зрачки вращались, дергался кадык. Немного стесняясь, Зорин подошел поближе. Умирающий напрягся, выгнул спину. Подобную ненависть в глазах умирающего противника Зорин уже видел. Гитлеровская пропаганда работала не хуже советской и убеждать умела. Надо же, высшая раса, выполняющая великую миссию…

– Мразь… – выплюнул умирающий на немецком, – грязные русские свиньи… – Он заскреб ногтями свои галифе, начал задыхаться:

– Почему же мы вас в сорок первом не добили? Ну, ничего, придет наш час, очень скоро, вы даже не представляете, как скоро. – В натуре фриц, – удивился Терещенко. – А чего он там базлает?

– Угрожает, – отмахнулся Зорин. Большинство офицеров вермахта, с которыми его сводила служебная деятельность, были вменяемыми людьми, выполняли свой солдатский долг и с легкой прохладцей относились к фюреру и тому, во что он превратил их без преувеличения великую страну. Но были и упертые – идейно закрученные, зомбированные, верящие в величие арийской расы, «исторической миссии» и гений Гитлера. Данный экземпляр, судя по всему, к таким и относился.

– К врачу ему надо, – с манерным сочувствием поцокал языком Кургаш. – Во как мается, бедненький.

– Да не, уже не надо, отмаялся, – подметил Терещенко. Умирающий сделал последний вздох, глаза остановились. В них застыл торжествующий мстительный блеск. Словно чувствовал немецкий вояка – не за горами возмездие «низшей расе», все получат по счетам. Всё правильно, два вида радости даровано Богом: счастье и злорадство. Уже гудела округа, лязгала металлом, надрывно рычали моторы. Люди, сбившись в кучу, с тоской смотрели, как из дальнего леса на северо-восточной стороне выбирается немецкая техника: одна грузовая машина, другая, третья, легкий бронетранспортер… Пока еще далеко, есть время перекурить, поболтать, но… сколько же можно?! Тринадцать человек осталось в строю.

– Братцы, я уже не могу, – всхлипнул круглолицый штрафник, фамилии которого Зорин не знал, утер слезы грязным рукавом. – Ей-богу, братцы, сил уже нет, когда это кончится?

– Скоро кончится, потерпи еще немного, приятель, – уныло буркнул Бойчук.

– А ну, отставить паникерские настроения! – злобно выкрикнул Колыванцев, и лицо его сделалось каким-то неузнаваемым, скукожилось до предела, посерело. – За работу, мужики! Зорин, выдумщик вы наш, реализуйте свою задумку – что вы там предлагали?

Он восседал на мотоцикле, завернувшись в плащ-палатку, надвинув фуражку на лоб, и призывно махал рукой. Неуютно было на душе, червячок точил. Колонна двигалась в спешке, под непрекращающиеся звуки канонады, – очевидно, это были те немногие, кому удалось вырваться из окружения. Несколько грузовиков, крытых брезентом, забитых либо ранеными, либо грузом. Пара легковых машин, один бронетранспортер, заполненный под завязку солдатами. По обочинам дороги – грузно, отдуваясь – бежали пехотинцы. Различались лица – бледные, одутловатые. На опушке прогремели несколько взрывов. Там что-то происходило – бронетранспортер вдруг резко сменил направление, съехал с дороги и, развернувшись, запрыгал обратно к лесу. Зорин облегченно перевел дыхание – неизвестно, как насчет пушки, но крупнокалиберный пулемет в боевой машине имелся.

Остановившись посреди поля, БТР открыл огонь по лесу за спиной колонны. Стреляли, не видя целей, для острастки. Между тем головному грузовику до моста оставалось не больше сотни метров, водитель прибавил ход, надеясь с ходу проскочить опасный участок. Пехотинцы поднажали. Зорин скосил глаза. Бойцы приникли к амбразурам – смертельно уставшие, изнуренные, без кровиночки в лицах. Досадно, что ни говори: подоспей советские части пораньше, дожми кольцо, ударь поэнергичнее – и никто бы уже не вырвался. А сейчас эти фрицы будут биться, как берсерки, лишь бы вырваться из ада…

Машина взгромоздилась на мост, надрывно рыча. Пехотинцы обтекали ее слева и справа, прижимались к ограждению. Спешили, засады не ждали. Все, что могло ее выдать, штрафники успели убрать; трупы сбросили с обрыва, мотоциклы – двое из которых, как ни странно, остались на ходу – отогнали в тыл, сами спрятались.

– Зорин, не мелькай там, хватит! – осипшим от волнения голосом прокричал Степанчик, хватаясь за свои «новаторские» штучки. Проволока, пущенная по настилу, загибалась в петли, цеплялась за неровности, выскальзывала из рук. Мишка Вершинин наматывал ее на локоть со своего конца ограждения – высунул язык от усердия, хрипло дышал. Взрывы прогремели в самой гуще неприятеля – по бортам грузовика. Из четырех припрятанных «лимонок» взорвались две, но и они нанесли неприятелю неизгладимый урон. Десяток убитых, столько же раненых. Зорин уже прыгал с мотоцикла, передергивая затвор Судаева – наконец-то снова обзавелся своей любимой игрушкой! Немцы испуганно кричали, пятились, кто-то залег за убитыми, начал стрелять. Вспыхнул брезент на грузовом «Мерседесе», пламя распространилось мгновенно, машина превратилась в горящий факел. По инерции она еще проехала несколько метров, но тут на нее обрушился шквал огня защитников моста. Застрочил пулемет, вырабатывая последнюю патронную ленту. Разлетелись стекла в кабине, ткнулся лбом в приборную панель водитель в натянутой на уши пилотке. Машина резко остановилась, из-под капота повалил густой дым. Занялась кабина, оттуда вывалился объятый пламенем человек, сделал несколько шагов, упал, принялся кататься по настилу.

– Ух ты, горит! – злорадно прорычал Вершинин, вбивая в автомат новый магазин. – Прямо как Жанна д’Арк горит!

– Что за Жанна д’Арк?! – прокричал несведущий Антохин.

– Забудь! – расхохотался Мишка.

Шквал огня вымел с моста всех желающих переправиться. Остался лишь грузовик, охваченный пламенем, да еще, может быть, те, кто схоронился за ним. Колонна застопорилась на дороге, машины гудели, на левом берегу царила суета. Грузовики уперлись друг в дружку, залегала пехота. Бронетранспортер, застрявший у дальнего леса, вновь сменил направление – теперь он поспешно прыгал к реке по буграм и рытвинам. А за спиной у немцев уже гремели взрывы – наши наседали, но пока как-то неторопливо… Сгоревший уже отмучился, обугленный труп валялся посреди моста, испуская едкую вонь. Было видно, как между машинами бегает офицер, пинками поднимая залегших солдат.

– Товарищ младший лейтенант, боеприпасы кончаются! – обрадовал Кургаш. – Что делать?

– Держимся, парни, держимся! – хрипел Колыванцев. Похоже, он забыл, что существуют другие слова. Ошалевший, с отвисшей челюстью, он стрелял из подобранного карабина – даже не целился, тупо высаживал пулю за пулей, не замечая, что простреленная рука уже не висит на перевязи, а активно работает.

Немцы между тем предприняли отчаянную атаку пробиться на мост. Люди, скопившиеся за подбитым грузовиком, бросились вперед, обогнули с двух сторон машину и вырвались на мост. Их встретил плотный огонь. Фашисты валились гроздьями. Неистово хохотал Кургаш, поливая из пулемета, кричал, что просто праздник какой-то, никогда он еще не видел такого количества дохлых фрицев в пересчете на квадратный метр. Атакующие залегли, принялись подтаскивать трупы товарищей, сооружая из них вполне надежные баррикады. Открыли встречный огонь. Молодой круглолицый боец, еще недавно размазывающий слезы по лицу, схватился за окровавленную голову, рухнул, как неживая кукла. Еще кого-то отбросило на другой стороне. «Одиннадцать осталось», – машинально подметил Зорин. Приближался бронетранспортер – он уже съехал с дороги, и трясся по кочкам. Позиция, с которой он приближался, не позволяла пулеметчику разгуляться, но ущерб обороняющимся он нанести мог. Пули крупного калибра уже дырявили ограждение моста, кромсали опоры перил. Какая-то подозрительная активность развернулась и позади сгоревшего грузовика. Похоже, немцы цепляли к нему трос, чтобы оттащить и освободить проезд. Несколько машин сдали назад. Залегшие на мосту предприняли попытку продвинуться дальше. Поднялись, побежали. Кургаш уловил момент, ударил из пулемета. Двое рухнули, остальные снова залегли. Пулемет выплюнул последние патроны и заткнулся.

– Амбец, товарищ младший лейтенант! – выкрикнул расстроенный Кургаш. – Повеселились! Патроны кончились, больше нет, хоть тресни!

– И у меня осталось два патрона! – проорал Кладбищев.

– А у меня обойма и в ППШ чуток! – гордо поведал Мошкин. – Купишь, Кладбищев?

– Да пошел ты!

– Товарищ младший лейтенант, идеи есть? – сформулировал краеугольный вопрос Бойчук, отбрасывая пустую винтовку. – Кургаш прав, хорошо повеселились. Теперь помрем, да? Нет, я, конечно, не паникер какой, если вы прикажете, то помру… но вот так, ни за хрен собачий, ни за какой другой…

– Зорин, вы что думаете? – в отчаянии выкрикнул Колыванцев.

– Минутку, товарищ младший лейтенант! – обозначилось шевеление на мосту, немец приподнялся, чтобы бросить гранату. Зорин выпустил в него остатки магазина. Мертвый немец ткнулся в настил, относительно «мелкий» взрыв вывернул несколько бревен.

– Присоединяюсь к Бойчуку, товарищ младший лейтенант! Ловить тут нечего, а жить хочется! Сами подумайте – от нас уже ничего не зависит! Немцы пройдут по нашим трупам – и все! Они все равно пройдут, мы их даже на минуту не задержим! Это не бегство, товарищ младший лейтенант, это тактическая уловка!

– Но как вы это представляете, Зорин?

– Уходим на запад! Мы же можем их еще и в лесу задержать! Берите четверых, бегите к лесу, ждите нас на опушке у дороги! Мы вас прикроем, потом сядем на мотоциклы! Повезет – прорвемся! Отползайте, товарищ младший лейтенант, уходите незаметно!

Оставшиеся наблюдали, как пятеро, побросав бесполезное оружие – кто на корточках, кто ползком – уходят с позиций. Ныряют во вздыбленный глиняный хаос, а спустя мгновение только головы мелькают в рослой траве. «Быстрее, – умолял про себя Зорин, – еще быстрее!»

– Мишка, не разучился еще на мотоцикле гонять?

– Обижаешь, Леха! – глаза у приятеля загорелись, жизнь обретала новый смысл. Бронетранспортер продолжал строчить, пулемет захлебывался, раскалился. Солдаты спрыгивали с брони, рассредоточивались по обрыву. Доносились отрывистые команды, лязгал металл – цепляли трос. Взревел мотор – и обгорелая махина вздрогнула, напряглась. Расстояние между лесом и головами в поле сокращалось. Через минуту они будут уже на опушке.

– Огонь, – пробормотал Зорин.

Нестройный залп ударил по машине и мелькающим за ней фигуркам. Как жалко расставаться с последними патронами.

– К мотоциклам, – скомандовал Алексей.

Люди схлынули с моста, карабкались на завалы из комьев глины и человеческих тел. Мотоциклы предусмотрительно замаскировали охапками травы. Сбрасывали ее, ныли от нетерпения, беспрестанно озирались, ожидая залпа. Мишка прыгнул за руль, взревел мотор. Антохин взгромоздился сзади, обнял, как маму родную. Кургаш сиганул в люльку, да так, что чуть не оторвал ее от мотоцикла. Зорин выждал, пока он отдалится, – пока еще помнил Мишка хитрую науку, резво прыгал по кочкам.

– Ну что, извозчик, едем или как? – добродушно гудел Терещенко, загружаясь в люльку. Пулемет на мотоцикле не функционировал – ствол повредился при наезде на ограждение моста, и заклинило затвор. Кто-то прыгнул сзади, неловко обхватил Алексея за талию. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть, кто такой – не до этого. Выжал газ, повел машину на дорогу. Немцы только сейчас сообразили, что противник уходит, не понеся заслуженного наказания. Всполошились и те, что десантировались из БТРа на краю обрыва, принялся оголтело строчить пулемет. Солдат позади Алексея охнул, упали руки с талии, машина стала ощутимо легче. Зорин на миг обернулся – солдат катился по траве, обливаясь кровью. Резко затормозил, но боец лежал неподвижно, разбросав руки. Вывернутая голова и застывший взгляд понятнее некуда говорили о том, что плохой из него теперь воин.

– Да поехали же! – всполошился Терещенко. – Хана Нечипоруку, полетела непорочная душенька.Скрипнув зубами, Зорин выжал газ. Десять человек осталось от трехсот пятидесяти…

Он старался не давить тела, разбросанные по полю и на дороге. Их было много, очень много. Штрафники валялись вперемешку с солдатами вермахта – уже окоченевшими, в лужах сохлой крови. День для сентября выдался погожим, безоблачным, солнышко ласково пригревало – и над полем носился характерный сладкий душок. Дорогу пересекали трещины, канавы, но советский «Урал» был приличной машиной, уверенно справлялся с бездорожьем. У опушки, где дорога вливалась в желтеющую дубраву, которая лишь издали казалась непроходимой, красовался поврежденный немецкий грузовик, валялись тела, поваленные гранатометы. Штрафники, отступившие вместе с Колыванцевым, уже промышляли, подбирали карабины, автоматы, цепляли на пояс цилиндрические патронташи. Мошкин раздирал упаковку хрустящих немецких галет, засовывал в рот, глотал, забыв прожевать, давился, выплевывал и все равно хохотал. Рядовой Степанчик собирал что-то в мешок – похоже, гранаты. Попрыгали с мотоцикла Антохин с Кургашом, тоже начали заниматься «археологическими раскопками»…

Через несколько минут девять изможденных солдат и офицер, увешанные немецким оружием, стояли на опушке рядом с мотоциклами и зачарованно смотрели на представшую взору картину. «Мы как зрители в театре военных действий», – подумал Алексей. С выбранного места неплохо просматривалась река, делающая несколько изгибов, обрывистый берег, мост, дорога, петляющая к лесу на восточной стороне. Немцам удалось оттащить сгоревший грузовик, на мост уже въезжал другой. Он катил по телам своих солдат, газовал, перебираясь через препятствия. За ним пристроился еще один, упирался в задницу, подталкивал. У въезда на мост образовалась пробка. Мельтешили человечки. Бежали пехотинцы, прижимаясь к ограждениям. Машины двигались медленно, затор на западном берегу увеличивался.

А советские войска подходили все ближе. Взрывы уже гремели не только на опушке, но и на поле. Машина, перевозящая полевую кухню, уперлась носом в образовавшуюся на дороге воронку, застряла. С нее спрыгивали, бежали вперед, бросив свою «кормилицу». Батарея полевых орудий садила с опушки прямой наводкой. Снаряды рвались внутри колонны. Взлетела на воздух грузовая машина, другая, уходя от вспышки под колесами, вильнула вправо, повалилась в кювет… Люди разбегались, многие падали и уже не вставали. У грузовика, несущегося с горки, отказали тормоза. Он врезался в элегантную легковушку, набитую штабными работниками, протащил ее, сплющил об идущую впереди машину, превратил в груду металлолома и еле живой биомассы.

Паника в рядах фашистов нарастала. Грохотало уже везде, взрывы подбирались к мосту. Два грузовика переползли через реку, на подходе был третий. Пехотинцы, перебежавшие через мост, не бросились к лесу – какое-то подобие дисциплины в их рядах еще поддерживалось. Они заняли позиции, оставшиеся после штрафников, – решили поддерживать огнем остатки проходящей колонны. Но весь восточный берег уже сотрясался и горел. Взрывались машины, разбегались охваченные паникой солдаты. Рвануло перед въездом на мост. А потом – штрафники, увлеченные зрелищем, не поверили свои глазам! – артиллеристы перенесли огонь еще дальше! Серия взрывов прогремела на мосту! Какого черта? Разлетались бревна, задрожали опоры мощного «акведука», и они начали складываться, рассыпаться на глазах! Мост закачался, словно картонный. Возможно, какое-то время он бы еще и простоял, но тут рвануло «контрольно» в самом центре, мостовой переход обмяк, провалился, увлекая в пропасть два ползущих по нему грузовика…

– Идиоты! – схватился за голову Бойчук. – Что же творят? Сами же и взорвали… Товарищ младший лейтенант, так какого дьявола мы тут кровь проливали? Взорвали бы сами этот хренов мост, и все дела!

Люди потрясенно молчали. Артиллеристы явно перестарались. Теперь пройти на этом участке советские войска не могли – разве что мелкими группами, на каких-нибудь плотах, лодочках – вроде того, как Днепр форсировали… Но и немцы, застрявшие в заторе на том берегу, оказались в западне. Рвались снаряды, горела техника, десятками гибли люди. Им даже некому было сдаться в плен. Похоже, перед частями, дожимающими группировку, поставили странную задачу уничтожить ее полностью, не беря ни пленных, ни трофеев…

Четыре грузовые машины успели переправиться, и сейчас они ползли по дороге в сторону леса. Штрафники попятились в чащу. Скоро и пехота дозреет – чего им куковать на этом берегу?

– По мотоциклам, товарищ младший лейтенант? – поинтересовался Вершинин.

Колыванцев нерешительно покосился на столь привлекательную в бегстве технику. «Можно и по мотоциклам, – подумал Зорин. – Но в таком случае четверых из нас придется прикончить, чтобы не мучились».

– Отставить, боец. – Колыванцев нахмурился и мельком глянул на Зорина – не имеется ли у того иного мнения? – Полагаю, на этой дороге полным-полно фрицев – не забывайте, что теперь мы у них в тылу. Нужно отсидеться, а ближе к ночи переправимся обратно к своим. Для тех, кто не умеет плавать, соорудим какое-нибудь плавсредство. В общем, слушай мою команду, рота – бегом в лес!Четыре грузовика преодолели половину пространства до дубравы, когда горстка штрафников сбежала с обочины и нырнула в колкий, бурно разросшийся кустарник.