Штрафбаты по обе стороны фронта

И.П.: А какую должность Вы там получили?

Е.К.: Командир взвода. В штрафной роте ведь как? Там все командиры отделений, вплоть до старшины, были штрафниками. А командир взвода, офицер, он не штрафник был.

О том, что такое штрафные роты, я уже слышал. Когда приказ 227-й вышел, нам его комментировали. Читать никто не читал, я не знаю, давали кому его читать или не давали, он вообще был секретный, но его нам комментировали. И фактически у нас представление было, что вот туда изменников направляют, трусов, прочих. Одним словом, такое вот у нас сложилось мнение. И когда нам вдвоём предложили в штрафную роту. Вернее, не предложили, а просто приказали, какое-то ощущение было, что неизвестно, куда ты идёшь. А когда пришли мы, смотрим — те же люди.

У нас там была палатка специальная для комсостава. Не палатка, а землянка. А я всё время со штрафниками, так и находился там.

И.П.: А в принципе, какой всё-таки это был контингент, штрафники, кто туда обычно попадал?

Е.К.: Я Вам скажу, что армейцев там было очень мало. В основном формировалась она за счёт зэков. В общем, вот судят кого-то. Осудили его, скажем, дают 10 лет. В то время 10 лет считалось самое высокое наказание, после 10 лет расстрел был тогда. Значит, приговор выслушал, а дальше встаёт: «Дайте мне слово! Я хочу искупить свою вину кровью!». 10 лет заменялись тремя месяцами штрафной роты. Три года заменялись одним месяцем штрафной роты, а с трёх примерно до пяти, до шести лет — два месяца штрафной роты. А 10 лет — три месяца штрафной роты. В основном, там был гражданский народ. Ну, так сказать, зэки, кого осудили. Большая часть. Я редко там видел, чтобы были военные. Мало их было.

И.П.: Правильно ли я понимаю, что вот эти три месяца — максимальный срок, а там можно было и быстрее освободиться? Если ранен, например.

Е.К.: Ну, там между прочим, если ранило, значит, сразу искупаешь вину кровью. Если чего-то совершил, подвиг какой-то, в разведку или ещё чего проявил, мало того, что освобождали от наказания, даже посылали письмо по месту жительства и судимость снимали. Было такое. Но, знаете что. Вот, отслужил ты срок в штрафной роте. Заранее документы не оформляются. А ждут, когда исполнится твой срок. А потом, людей всё время не хватаю. Каждый начальник каким-то образом немножко мало-мало сдерживал. Начинают документы оформлять в гот день, когда уж тебе исполнится окончание срока. А пока они идут туда-сюда, а там тебя ранят, или убьют.

Офицерский состав там жил месяцы, самое большее. В основном. Почему я гам задержался более-менее долго, месяц с лишним? Потому что стояли в обороне. Мы как раз попали в такой момент. После того, как Калинин освободили, когда ко Ржеву подошли вплотную. И дальше остановились, потому что Ржевско-Вяземская линия очень была здорово укреплённой, и задержались. Но получилось такое явление, что фактически с севера Ржев отрезался. И после немцы начали выправлять свой фронт, начали отступать. И когда узнали о том, что немцы отступают, наши стали бурно продвигаться вперёд. Но после взятия Ржева, под Сычёвкой меня ранило миной, осколком, в поясницу. Я оттуда в госпиталь попал, в Ногинск. Полтора месяца там пролежал.

И.П.: А вообще, какие задания обычно поручали Вашей роте, когда Вы там находились?

Е.К.: В основном давались самые ответственные задания. Например, перед наступлением надо срочно взять «языка». А как его взять? Вот разведчики ходят, ходят, ходят. Не удаётся. Если в качестве «языка» привести обыкновенного, рядового солдата, от него ничего узнать не получится. Поэтому ждут, когда пройдет проверяющий, или какой-то офицер, от которого можно получить сведения.

Разведка боем. Где-то в одном месте, обычно подбирали стык вражеских частей. На стыке всегда и везде ни нашим, ни вашим. Один на другого надеется, там немножко послабее. И потерь меньше. Вот, значит, фактически в порядке наступления отвлекали противника в одно место, а там делали другое. Или, например, засечь огневые точки.

Это вот самые сложные операции, которые возлагались на штрафников. Но я хочу сказать, что я вот воевал и в 61-й армии, до этого, эти задания до приказа 227 выполняли обычные части. А потом, после стали штрафники. И то это там, где имелись штрафные части.

Ну, а когда пошли в наступление… Как-то понимаешь, у нас сложилось, немец бежал, выравнивая свой фронт, и фактически, таких сложных моментов особо не было. Ну, было один раз, как-то мы в разведку пошли, напоролись тоже… Бежать-то немцы бежали, но они при этом всё-таки оставляли часть своих, как заслон. И вот там, на полустанке мы подошли. Смотрим, люди ходят. Думали свои. А потом стали подходить, они по нам открыли огонь. И вот только спасли нас эти рельсы такие вдоль дороги. Я не знаю, для чего их ставят иногда, на попа закопанные. И вот за эти рельсы мы спрятались, и потихонечку отползали.

А так, вообще-то, обыкновенные задания. Что в частях делалось, то и у штрафников.

И.П.: А вот если сравнивать всё-таки с обычными частями, там у вас потери больше ведь были, в штрафной роте?

Е.К.: Ну, больше. Потери больше были. Да и там тоже будь здоров. Я вот в 61-й армии был, там вообще мы вот под Волховом как засели, ой, там много погибло наших, за какую-то высоту небольшую.

Между прочим, штрафники так же в бой шли, и так же кричали «За Родину! За Сталина!». Так что смотришь иногда, что сегодня рассказывают, кажется, будто ну просто издеваются. Вот слушаешь такого деятеля и чувствуешь, что не то говорит.

И.П.: Ну, ведь у нас сейчас принято рассказывать, что якобы даже вообще «Ура!» не кричали штрафники, якобы это не принято было, то есть, это всё неправда?

Е.К.: Ну да!

И.П.: А если брать вооружение, то как вооружены были бойцы вашей роты?

Е.К.: Ну, вооружены были так же, как все. Это в 1941 году и в 1942 году не хватало боеприпасов, не хватало и оружия. Особенно артиллерия, миномёты, они испытывали большой недостаток в снарядах и в минах. Очень большой. Я помню, вот был я в 61-й армии, когда мы были зимой. Вот стояли, немец примерно был от нас, ну может быть, метрах в 800, что ли. Вот выйдет, понимаешь, снежком в тебя немец, погрозит нам. А у нас стрелять было нечем.

А потом вот как только приказ получили, 227-й, откуда всё взялось, я не знаю. Патронов полно. Ящики цинковые приносили, только гильзы не латунные стали, а железные. И снаряды появились, и мины появились. Я не знаю, откуда так быстро все стало? И мы его прижали, немца, уже он, значит, не выходил.

И.П.: Вот если сравнивать наше вооружение и немецкое этого периода. Как Вы оцениваете, я имею в виду, стрелковое оружие и прочее вооружение, у кого лучше было?

Е.К.: Ну, с самого начала у немцев было превосходство. Во-первых, автоматы хорошие были, пистолеты. Пулемёты были неплохие, а у нас «Максим», ленты набухали. Противогазы, всё матерчатое. Одним словом, мы к войне были не готовы. Даже лопаты шанцевые копать окопы, прямые, не режут, и дрались за немецкие мы лопаты. Потому что те копаешь, а они звенят аж. У немцев, во-первых, и котелки. Ау нас фляги стеклянные были. Котелки — это фактически кастрюля, только вместо ручек дужка поставлена. Одним словом, фактически мы встретили войну далеко не подготовленными к ней. И в первое время войны вообще немец имел большое превосходство. У нас ведь фактически в первые годы войны только патриотизм нас спасла. Потому что в армии был огромный патриотизм. То, что недоставало в технике, зато дух народа был очень высокий.

И самолёты первое время. Вот «мессершмиты», вот мы смотрим, бывало, и думаем: «Эх!». Он и по скорости превосходил, и по манёвренности. А потом уже после, к концу 1942 года — в начале 1943-го наша авиация стала хозяйничать в небе.

И у нас уже появились хорошие автоматы. Правда, вот этот ППШ, вот его носишь, натираешь эти… Долго носил, он тяжёлый был, 72 патрона на диск. Л вот когда рожки появились, немножко он полегче стал. А я вот очень любил карабин. Лёгкий, хороший.

И.П.: А так в основном «мосинки» были, трехлинейки?