Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем

– Сколько ж вы их тут нащелкали? – с восхищением, удивленно спросил Юнусов.

Петро с усталым, но неунывающим выражением лица отер ладонью белый налет соли с бровей.

– Ой, водицы бы, командир… – прохрипел он. – А то мы всю свою в кожух использовали. Закипал «максимка»-то… От работы… У нас тут большой сенокос случился…

Сразу несколько фляг протянули Андрей и находившиеся с ним бойцы. Насквозь промокший от пота, как и Караваев, Пташинный сидел, не шевелясь. Они жадно припав к горлышку фляги, тянули из нее живительную влагу. Опустошив одну флягу, Петро тут же принимался за другую. Так они не остановились, пока не выдули всю воду, бывшую в запасе, под рукой.

– Нету больше водицы? – глубоко выдохнув, с надеждой спросил Петро.

– Ну, водохлёбы!.. – присвистнул Крапивницкий. – Вы всю воду выдули…

– Гляньте, и ни царапины!.. – не унимался Нюня, бесцеремонно оглядывая бойцов и слева, и справа. – Ну дела.

– Героические дела… – без тени юмора добавил Аникин. – Ах вы, черти полосатые! Столько фрицев уложили…

– Что мы, товарищу командир… это все вот он… – Петро ласково погладил пулемет, смотревший надульником ствола в степь поверх грязных шинелей убитых немецких солдат.

– Всем хорош наш «максимка», – любовно продолжил Пташинный. – Только перегревается быстро. Вот уж кто водохлёб… Признаюсь, мы с Караваем даже разок по малой сходили. В горловину кожуха помочились. А шо робыти?… Из него пар валит, а эти гады прут и прут… Раз даже «фаустом» шарахнули. Прямо в щиток. Вон, видите, вмятина… А нам – хоть бы хны. Мы тута – як в люльке. Нам фрицы из собственных трупов такой бруствер сварганили, шо сами потом пройти не могли…

XV

Все это пронеслось в памяти Андрея, когда он помогал грузить раненых в подводу. Надо ж так, по-глупому: из таких ситуаций выходил Петро невредимым, а тут разворотило мужику грудь, что называется, на ровном месте, во время позиционного обстрела. Да, от судьбы не уйдешь. Одна надежда на то, что, как сказал неунывающий Нюня, – Петро упертый, что кремень, поэтому так просто, дыркой в легких, его костлявая не возьмет.

Военфельдшер Анна Макаровна Лозневая порывалась сопровождать раненых, но санитары ее отговорили. Во-первых, она тут, возле позиций, нужнее, потому как немцы своих минометных закидонов прекращать и не думали. А, во-вторых, как резонно заметил ездовой Вася, одно место на дороге не валяется, и лучше еще одного раненого в сторону медсанбата пристроить.

Анюта быстро и сразу с доводами согласилась, как-то странно – затуманенно– глянув в сторону Андрея. Тут ее зоркое и красивое медицинское око и заметило кровь, запекшуюся довольно приличным пятном возле правого уха Аникина.

– Товарищ младший лейтенант… – окликнула она.

– Да, товарищ военфельдшер… – почему-то суше, чем хотел, отозвался Андрей.

– Вы что, ранены? – В ее голосе прозвучало нескрываемое беспокойство.

Почему-то от этого у Андрея в груди стало еще теплее. Сердце стало колотиться часто-часто. Неужели она о нем беспокоится? Аникин вдруг почувствовал такой прилив сил, что прикажи ему Шибановский сейчас в одиночку взять штурмом немецкий опорный пункт, он бы, не задумываясь, побежал его захватывать.

– Да так, пустяки… – небрежно, сплевывая на промерзшую землю, ответил Андрей. Он постарался принять как можно более раскрепощенную позу. А в это время внутри у него все клокотало.

– Знаю я ваши пустяки… – сурово отрезала Анна. – Вчера вон принесли агитатора. Сознание потерял. Оказалось, ранение мягких тканей, третьего дня пуля чирканула. А он никому не сказал, спиртом, говорит, смазал. Вот и смазал. Заражение крови. В бреду отправили в госпиталь. Температура – сорок…

– Погодите, агитатора… Это Кайнарского, что ли? – переспросил Аникин. Он про это ранение еще не слышал. Кайнарский был правой рукой комиссара Зворыкина, ревностным реализатором его идей и чутким репродуктором его мыслей. Теперь, выходит, замполит своего репродуктора лишился. Вроде и жаль человека, а все же спокойнее стало на душе. Меньше народу теперь будет в минуты отдыха на привале мозги засорять.

– Ну да, лейтенант Кайнарский… – пояснила военфельдшер.

– Ага, наш Левитан, – почему-то со смехом, уже усевшись на повозку и взяв вожжи, подхватил тему Вася. – Пуля ж ему по самой пятой точке прошлась.

Вот Левитани постеснялся за медицинской помощью обращаться. Самолечением занялся.

Нюня захохотал так, что чуть не кувырнулся с телеги.

– Так вы че, Левитана, на животе перевозили, ранением кверху? – давясь от хохота, прохрипел он и тут же зашелся от нового приступа неудержимого смеха.

Так, под неумолкающие раскаты хохота и стоны раненых, подвода и отправилась по накатанной танками грунтовке в медсанбат.

XVI

Анна шла впереди, быстро-быстро перебирая своими стройными, легкими ногами, обутыми в изящные хромовые сапожки. Она вдруг ссутулилась и стала выглядеть как-то пронзительно жалко. Андрею вдруг нестерпимо захотелось остановить ее и прижать крепко-крепко к себе и держать так и не отпускать долго-долго.

Она как будто почувствовала что-то. Остановилась вдруг, развернулась резко и молча посмотрела на него своими черными, как уголь, блестящими глазами. Как будто внутрь него заглянула. Неужто действительно женщины сердцем видят? Вот и она словно ждала, испытывала его взглядом: «Ну, давай, обними меня. Ты же хотел. Что же ты?» Андрей словно одеревенел. Он не мог пошевелиться.

– Курить есть, лейтенант? – спросила она. В ее интонации Андрею послышалось разочарование. Но он никак не мог заставить себя сделать это.

– Что застыл как вкопанный… Курить хочется… – выдохнула она. Неподдельная усталость сквозила в ее голосе и движениях.

Андрей, будто очнувшись, ловко скрутил самокрутку из душистого венгерского табака и помог ей раскурить сигарету.

– Сейчас опять нанесут вашего брата. И каждый будет маму звать… – обреченно делилась она. – Кстати, спасибо, лейтенант. За телегу…

– Да на здоровье, Анна. Меня, кстати, Андрей зовут. Если запамятовали…

– Как же вас забудешь… А мы с тобой разве на «вы»?

Она, встряхнув своей красивой головкой, игриво развернулась и снова торопливым шагом направилась к блиндажу санчасти.

– И как тебе из этого кровососа удалось выбить транспорт? – спросила она, не оборачиваясь.

– Это из Рожи, что ли? Ко всем свой подход надо иметь, – улыбаясь, ответил Аникин.

Она обернулась и вдруг рассмеялась, обнажив два ряда ровных, сахарно-белых зубов. Ее смех звенел, как горсть серебряных колокольчиков. Новая волна желания окатила Андрея. Ему захотелось ловить своими губами каждый выплеск этого смеха из ее губ.