Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Штукатурное небо. Роман в клочьях
Шрифт:

– Ну, вас и прорвало, Петр! То бывает неделями, месяцами молчите. Открыли ворота – закрыли ворота. А тут – на тебе. Я все-таки каждую новую книгу с полки с новой надеждой беру. Не все так просто, как ключ в замочной скважине – сунул, вынул и пошел! Судьба – это, все-таки, загадка, что ли какая-то.

– Ладно. Не нам с вами рассуждать об этом, вы всего-навсего библиотекарь, я сторож и все что нас объединяет – общее отчество, Павел Исаевич. Ловите спички, зажигайте свечку, все равно, чувствую, не спать сегодня… Ну, что вы молчите? Читайте дальше, что там у вас написано.

Глава 4

Метел

I

В конце 2001 года, в эпоху нам достопамятную, жил в Москве в студенческом общежитии Университета Дружбы Народов, раскинувшегося недалеко от метро в юго-западной части нашего славного города студент из республики Эфиопия.

Точно произнести его имени не мог никто, поэтому называли его Владимир, к чему он и сам быстро привык, отчего, уж Бог весть. Во всей округе славился он гостеприимством и радушием. Соседи и однокурсники поминутно заходили к нему поесть, попить, поиграть в карты на небольшие, но все же приятные суммы. Некоторые даже уговаривали его уступить свою кровать для свиданий; тогда пешком он доходил до метро, спускался в подземку и часами уже отдавался изучению интерьеров, удивляясь воображению и восхищаясь трудолюбием белых людей, чего на своей родине не предполагал увидеть в ближайшее время. За год с лишним жизнь его приобрела привычный ритм и порядок – учеба, прием гостей, прогулки в метро или поход в музеи, но главное – изучение русского языка, чем во многом объяснялась его тяга к общению и желание раствориться в незнакомой, но притягательной белой среде.

В те редкие дни, когда гости не осаждали Владимира, он брался за чтение старой и доброй русской литературы и, как сказали бы наши современники, черт дернул его остановить свой взгляд на той классической когорте, к которой принадлежали Тургенев и Бунин со своими прописями наивной открытой и верной любви. Когда перед сном он откладывал в сторону книгу и гасил свет, мечты о бесконечных просторах, ручьях и березах одолевали его, звонкий девичий смех летал над подушкой, и кто-то в сарафане с длинной косой увлекал Владимира в лес, зажав его черные пальцы в своей, от волнения влажной, белой руке. Наутро он сидел на кровати, подперши ладонями лоб, и тихо смеялся, пока в дверь его не стучали первые визитеры.

II

Никто и не подозревал о тайной страсти Владимира. Она настигла его в первых числах декабря и ровно согревала, как тропическое солнце в условиях капризной и непостоянной русской зимы. Имя этой страсти было Марина Гаврилова. Владимир, в буквальном смысле слова, «достал ее из-под земли», встретив на эскалаторе ночью, когда возвращался из нового путешествия по паучьим лапам подземки, в свою теплую студенческую нору. Марина просто улыбнулась ему, он что-то ответил, она расхохоталась, это и решило исход дела. Владимир безнадежно влюбился. Уже на другой вечер они виделись вновь, и Владимир провожал ее до дома.

Каково же было его потрясение, когда узнал он, что жила Марина в Марьиной Роще (пусть домов в ней было более, чем деревьев), что рука ее всегда была влажной, а волосы длинными, хотя она не собирала их в косу. Все настолько совпадало с его неотступными снами, что не придать этому никакого значения, казалось Владимиру совершенно преступным.

Через неделю Марина подарила Владимиру первый поцелуй, от которого он ходил пьяным в продолжение двух следующих суток, когда они не встречались. А через несколько дней он был с ней в ее небольшой квартире среди старых плюшевых мишек и кукол, которые удивленно сидели на подушках большого вытертого дивана.

Марина была не первой девушкой Владимира, но и Владимир был у Марины не первым, в чем она не преминула ему сознаться. Поначалу он сильно был огорчен, но потом, сочтя ее откровение за раскаяние, успокоился.

Владимир и в самом деле был очень милый молодой человек. Ему было около двадцати шести лет, и он имел именно тот ум и те стройные взгляды на вещи, которые обыкновенно нравятся женщинам. Он с легкостью мог принять серьезное решение или рассмешить, равно, как и вступить в увлекательную беседу, которая чаще оставалась понятной лишь ему и его собеседнику.

В первые минуты знакомства Марина была буквально ошеломлена. Словно, гуляя по зоопарку, она заметила, как из вольера вышла хорошо одетая обезьяна, ключом закрыла за собой дверь, и, подойдя к ней, на чисто русском языке предложила прогуляться в Поленово или в Кусково, где к своему стыду, сама Марина никогда не бывала. И, действительно, в отличие от коренных жителей столицы, Владимир знал изрядное количество удивительных мест и историй, связанных с ними.

В первые дни Марина смело вручила ему себя на попечение точно гиду, с одной лишь поправкой – она продолжала оставаться в родном городе своей огромной страны, а не приехала по туристической путевке в республику Эфиопия. Они вдоль и поперек обошли Третьяковку, цветаевский музей на Волхонке, замоскворецкие переулки старой

Москвы и везде Владимир продолжал удивлять ее своей осведомленностью.

III

Между тем, тихо отгремело католическое Рождество в храме на задворках грозной Лубянки. Владимир исповедовался, причастился, испросил у священника благословения на брак с белой женщиной, проведя около часа после службы в закрестье. Пожертвовал храму на радостях энную сумму и благоговейно отправился восвояси, ожидая удобного случая объясниться с Мариной, которая на несколько дней куда-то пропала. Ее мобильный не отвечал, и не горел свет в окнах уютной квартиры, где он провел с ней незабвенную первую ночь.

От горечи этой пропажи Владимир осунулся и стал на редкость неприветлив с однокурсниками и друзьями, которые, почуяв в нем, что-то до сей поры незнакомое и дикое, уже боялись к нему наведываться, а день, когда это произошло с чьей-то легкой руки окрестили «чёрной субботой».

Десятки раз Владимир представлял себе встречу со своей суженой, и вновь и вновь русский язык отказывался служить ему, чтоб выразить всю силу того огня, который кипел в его черной груди. Он вспомнил об отцах русской классики, которые упорно призывали объясняться в стихах, взял бумагу, ручку и целый день никто не слышал ни звука из разгульной таверны, которая в одночасье превратилась в холодную и мрачную чернецкую келью.

Рифма давалась ему с трудом, и потому на третий час своей душевной работы, он оставил заботу о ней и вовсе. Сосредоточился на ритмике и правильности склонений, ежесекундно хватаясь за огромный французско-русский словарь.

Когда окончательно стемнело, он начисто переписал от руки свои первые русские вирши, аккуратно сложил листок, тщательно прогладив его по сгибам, и запечатал послание в длинный почтовый конверт.

К ***
Я дольго строиль дом, я водружальСтропила,Чердачные перегородки городильВручнуюДверные прорубаль проемыДля дверейИзобреталь замки,Ключи вытачиваль собственноручно,На окна устанавливаль решетки,И все, казалось мне, устроиль лучше,Чем можно было бы устроить одному,Чтоб не впускать тебя, любимая, к себе.Ты проскочила неожиданно как нотаФальшивая, с листа слетела и слилась(Под аккомпанемент) с минорной темой;Я пробежаль последнюю страницу,Разучиваемой мною старой пьесы,Окончиль музицировать и, взявФинальное трезвучие, я сверильОт «А» до «Я» всю рукопись моюПо древним пожельтевшим образцам,И, точно, так и есть, – одна ошибка.Прошель д…цатый год безумства моего,Учёбы и забот первоначальных;Ключи я потеряль, забросиль ноты,Всё больше как-то наизусть и наугадПеребираю клавиши и звукиСамо собой ложатся, как душеВдруг заблягорассудится сегодня,А между них нет-нет, да и проскочитНеверная смешливая сестра.Я по ошибке ноту выучиль, случайноВ тот день, когда любимую нашель;И сколько я ни проверяль себя, она всёК аккордам польнозвучным подходила.Чему не быть, того не миновать.

Развязкой мрачности, которую очевидцы назвали «приступом неистовой радости», был звонок, напрочь согнавший его тяжелый сон, утром 31 декабря – звонила Марина. Она звала Владимира вечером встретить Новый Год на даче у подруги в Подмосковье, говорила, что Новый Год – это новая жизнь, что им нужно о многом поговорить, потом долго молчала. Владимир только кивал, дрожа от волнения, и благодарил за то, что она о нем вспомнила.

Связь прервалась сама собой, и он прошептал Богу молитву за то, что успел записать точный адрес дома в деревне, где должно было свершиться их долгожданное свидание.

Поделиться с друзьями: