Штурман дальнего плавания

Вюртцель закричал:

— Achtung! — и подскочил к коменданту с докладом.

Комендант стоял, заложив руки за спину, и смотрел на моряков ничего не выражающим тусклым взглядом. В затянутом ремнями эсэсовском плаще, с поднятыми кверху плечами и огромным крючковатым носом, он еще больше, чем вчера, походил на старого ворона. Он был очень дряхл, этот полковник, вытащенный из архивов кайзеровского вермахта, и страшно горд тем, что снова служит «великой» Германии.

Комендант пожевал синеватыми губами и вдруг выкрикнул тонким голосом (почему-то с самого начала войны немцы разговаривали с моряками только на высоких нотах):

— Зарубите себе на носах: никакой коммунистической пропаганды! В лагере должно быть тихо. Вы интернированы и, к сожалению, подпадаете под особый закон. Хотя мы прекрасно знаем, что вы из себя представляете, — пока вы интернированные, мы будем соблюдать этот закон. Вы находитесь в особых условиях. Думаю, что после окончания войны вашей банде найдут более подходящее место. Правила поведения будут сегодня вывешены. Выберите доверенное лицо, с которым я буду иметь дело. Только с одним. Обслуживать будете себя сами. И помните о страданиях немецкого солдата. Хайль Гитлер!

Эту речь, путаясь и перевирая слова, переводил офицер, видимо, являвшийся переводчиком комендатуры. Комендант вздернул плечи, повернулся и покинул плац.

Моряки совсем замерзли, им хотелось поесть, выпить горячего чаю. Они проклинали этого выжившего из ума желчного старика.

— Экая сволочь! — стуча зубами, проговорил Линьков, обращаясь к стоявшему рядом Микешину. — Ему давно пора на тот свет, старой вороне, а он туда же, фюреру служить!..

Наконец моряков распустили. В этот день они узнали, что находятся в старинном замке Риксбург, который построен во времена Пипина Короткого, что замку более тысячи двухсот лет и что здесь раньше была тюрьма, потом лагерь туристов, потом снова тюрьма, возведенная теперь в ранг тюрьмы-лагеря для интернированных русских.

Риксбург располагался на высоте тысячи метров над уровнем моря, и потому тут почти всегда было пасмурно и прохладно. Тучи ползли низко, часто замок заволакивали туманы. А зимой его заносило снегом. Тогда попасть в Риксбург было очень трудно.

В Вартенбурге обитало всего десять тысяч жителей. Находился он недалеко от Нюрнберга и Мюнхена и очень далеко от любой линии фронта. Из окон замка в хорошую погоду виднелись крыши Вартенбурга и удивительно красивый лес, переливающийся осенними красками.

…Началось тягучее, однообразное существование. Жизнью это назвать было нельзя, — тем более что все напоминало о смерти. Морякам роздали алюминиевые бляшки с номерами. Каждая была пробита линией дырочек. В случае смерти обладателя бляшки она разламывалась на две части. Одну закапывали с умершим, другую оставляли в комендатуре для отчета.

Это тяжелое существование отравлялось еще и распорядком дня, который должен был выполняться скрупулезно, минута в минуту. Утром, в семь, — подъем, сразу — проверка, потом — чай, в двенадцать — обед, в пять — ужин, в семь вечера — еще одна проверка, после которой никто не имел права оставаться на плацу. В девять часов — проверка по комнатам, и свет выключался.

Морякам выдали форму французских солдат, деревянные башмаки, поношенное солдатское белье. Они занимали четыре комнаты-камеры. В каждой выбрали старшего. Доверенным лицом интернированных стал капитан «Днепра» Горностаев. Доктору Бойко поручили организовать лазарет и амбулаторию, выделив для него двух санитаров. Унтера вежливо называли его «Herr Arzt», что чрезвычайно ему льстило; Бойко рьяно взялся за дело…

Кое-кого взяли на топку печей, ремонт и побелку комнат, в кухонный подвал на чистку брюквы. Судовых поваров поставили на кухню, где властвовал хромой и добродушный кухонный унтер Кронфта. Он вырос в Чехии.

Гайнц и Мюллер ведали лагерными работами: уборкой плаца, посадкой цветов под окнами комендатуры, мытьем коридоров, чисткой уборных. Они часто орали на интернированных, толкали их, били.

Вюртцель был старшим. Он всегда появлялся там, где его не ждали и где он меньше всего был нужен. Часто он заходил в комнату командного состава. Держался вежливо, шутил, улыбался, иногда угощал сигаретами. Старался сделать мелкие поблажки: выдать лучшую одежду, починить сапоги в первую очередь, освободить от работы. Микешин понимал, что это неспроста. Вюртцель был опасным провокатором. Опытный полицейский, он имел нюх, был безусловно умнее своих товарищей и потому пользовался в комендатуре доверием.

Вюртцель старался знать все, что делается в лагере, что думают и говорят в комнатах, какое настроение у моряков. Он задавал невинные, как казалось, вопросы: спрашивал о доме, о Ленинграде, о женах, о заработках на советских судах.

Но моряки быстро раскусили Вюртцеля. С ним охотно разговаривали на невообразимом немецко-русском языке, помогая себе жестами, курили его сигареты, но никогда не забывали, что представляет собой этот ласковый, подтянутый, всегда улыбающийся унтер.

Комендант появлялся в здании редко. Он брезгливо поднимал рукой в замшевой перчатке одеяла и подушки: искал вшей.

Был в Риксбурге еще один офицер, представитель гестапо. Огромным ростом и маленькой головой с карими круглыми, как у совы, неподвижными глазами он напоминал игуанодона. За черные усики и неизменно носимую им шапку альпийских стрелков (она напоминала форму финских лапуасцев [28] ) моряки прозвали его «Маннергейм». Гестаповец часто навещал интернированных, иногда пытался вызвать их на разговор, скаля белые, крепкие зубы, но его избегали: было что-то тяжелое и жесткое во взгляде круглых глаз. Да и эмблема гестаповца не располагала к разговорам…

28

Участников фашистских погромных банд в Финляндии.

«ILAG-99» не имел радио, и сведения извне проникали очень скудно через унтеров, которые иногда рассказывали о германских победах. За ворота замка никого не выпускали.

Непосредственное общение с интернированными имел также завхоз Колер. Маленький, кривоногий, рыжий, Колер походил на злого гнома. Зеленая куртка с башлыком усиливала это сходство. Он жил тут же на плацу рядом с комендатурой в небольшом каменном доме. У него были куры, свиньи и огород за проволокой. Старый Колер выдавал морякам одежду, посуду, матрацы, уголь и растопку для печей.

По праздникам он одевался в коричневую форму СА, нацеплял на себя всякие значки и отправлялся в город. Судя по знакам различия, он занимал должность обергруппенфюрера. Колер, как и Мюллер, ненавидел русских.

Выдавая уголь, он старался дать его как можно меньше, а если замечал малейшее желание украсть кусок угля, безжалостно бил виновного и страшно ругался. Несмотря на всю ненависть к морякам, Колер не брезговал заняться «торговлей» и выменять на буханку черствого хлеба, несколько пачек сигарет часы или рубашку.