Штык ярости. Том 4. Пожар Парижа

– Сию минуту не надо, – поморщился Суворов. – А вот через час, будь любезен, изволь выехать.

Ну что же, сказано – сделано, мой командир. Я отправился восвояси, разыскивать своего франкофила и обжору, чтобы приготовиться к путешествию.

До Реймса, где неспешно передвигалась сейчас главная союзная армия и которую по праву должен был возглавлять Суворов, ехать было триста верст. Если поторопиться и взять с собой заводных лошадей, то можно добраться за сутки-другие, особенно учитывая, что дороги страны кишат бандитами и вражескими отрядами. Да, только в скорости и будет мое спасение.

Своего помощника я отыскал, конечно же, возле походного костра. Бабаха рассказывал сидящим в изумлении гренадерам, какой чудесный град Париж и сколько в нем всяких волшебных диковинок.

По его словам выходило, что это самый удивительный город на земле, где мостовые сделаны из золота, мосты из серебра, а лодки на реке – из хрусталя. При этом увлеченный рассказчик не забывал загребать пищу из котелка и не остановился, пока не съел весь ужин развесивших уши солдат.

– Ну ладно, – сказал я, чтобы спасти хотя бы остатки их припасов. – Пойдем, парижанин. Нам надо скоро выезжать, тебя ждут императоры и короли.

– Вот видите, ихблагородь явился, – сказал Бабаха, облизввя ложку. – Он обещал мне, что в этом месяце мы обязательно побываем в славном граде Париже. А уж он-то свои обещания держит, верно, вашблагородь?

Я оглядел солдат, напряженно ожидавших ответа и сказал:

– Ну, это уже от всех нас зависит, ребята. Ежели одолеем француза, то захватим Париж, ежели нет, то убежим отсюда, поджав хвосты. Тут уже мы должны все силы напрячь, правильно, молодцы?

Гренадеры кивнули и тут же обнаружили, что остались без ужина. Бабаха торопливо поднялся, глядя на их мрачные лица и сердечно попрощался. Мы собрали вещи, перевязали мне раны, смазав их пахучими аптекарскими настойками с жуткими латинскими названиями и перед выездом заглянули к Суворову.

– Ты понял, зачем я отправляю тебя в логово льва? – спросил Александр Васильевич, вручая мне письмо. – Выясни, что за интриги против меня плетутся возле царя и что он собирается делать с армией. Узнай, будет ли он отдавать мне все командование или хочет просто разделить его со мной. Впрочем, упаси Бог меня делить с ним начало над войсками, мы будем, как римские консулы перед Каннами и получим такой же сокрушительный разгром.

В общем, ясно, он хочет, чтобы я был его глазами и ушами при царской ставке. У меня была несколько другая задача в этой эпохе, но надо признать, что эта была не менее важная и способствовала главной моей задаче – победе Суворова над Наполеоном. А также проследить над тем, чтобы царь или другие европейские монархи не помешали этому, как они уже сделали это, забрав у Суворова общее управление войсками.

– Хорошо, сделаю, что только можно и невозможно, – сказал я, зная, что такой ответ порадует Суворова, в отличие от стандартной отговорки «попробую сделать, но не обещаю».

Суворов благословил меня в добрый путь и вскоре мы с Бабахой выехали из расположения войск, уже готовившихся к новому походу.

Быстро вечерело и мы поскакали через поля и луга с пожухлой осенней травой. Из лесов снова потянуло сыростью и холодом, поэтому мы завернулись в попоны и мало разговаривали друг с другом.

Каждый из нас взял по запасной лошади и все оружейные трофеи, что удалось раздобыть за эти веселые дни. Вскоре вокруг стемнело и я подумывал о том, где устроится на ночлег. Не прошло и пары часов с момента нашего выезда, как я услышал впереди стук копыт и разглядел, что наперерез нам бросились черные фигуры нескольких всадников.

Глава 6. С саблей на императора

У меня не было ни секунды сомнений, что на нас напали разбойники. Пятеро человек, больше вроде никого. Ну что же, они сами напросились.

Время было темное, вечернее. Звезды на пасмурном небе спрятались, носа не казали. Деревья в лесу впереди по курсу качались под ветром, заунывно шептались. Волки где-то выли. Жутко, угрюмо, обстановка в самый раз, чтобы двух путников раздеть до нитки, да еще и прирезать, бросив тела голодным хищникам.

Однако же, что делать, у меня уже давно решено. С Бабахой даже словом не пришлось обмениваться.

Переглянувшись, мы разделились и поскакали врозь по темному и раздольному полю, пахнущему полевыми цветами и влажной землей. Под копытами шуршала пожухлая трава, а в правую руку я взял пистолет. Левая пока что годилась только на то, чтобы конем управлять.

Разбойники тоже разделились, две темные тени стремительно направились ко мне, а трое – к Бабахе. В том, что мы попались в лапы к злоумышленникам было понятно с первого взгляда, не станут ведь добрые люди в полуночное время шляться по полям и лугам и щелкать курками, целясь из пистолетов в первых же встреченных путешественников.

Судя по этим зловещим звукам, мы наткнулись на отлично вооруженных разбойников, так сказать, элиту местных криминальных элементов, ведь не многие из них обладали огнестрельным оружием.

Парочка, летевшая по полю ко мне, ехала молча и деловито. Стрелять собирались, видимо, наверняка, когда я окажусь совсем рядом. А может, просто боялись промахнуться в темноте.

Я, в отличие от них, ждать не стал, потому что в свое время прекрасно потренировался в стрельбе по движущимся мишеням. Когда бандиты оказались от меня в двадцати шагах, я вытянул руку с пистолетом и разрядил его в того, что несся справа. Почти одновременно прогремел выстрел далеко в стороне, наверняка, это начал работать Бабаха.

Душегуб, в которого я метил, вскрикнул, нелепо взмахнул руками и упал с коня, покатившись по земле черным клубком. Есть попадание, сэр, возьмите с полки мягкую игрушку.

Я немедленно спрятал разряженный пистолет в седельную сумку и достал другой, заряженный. В это же время оставшийся противник вдруг передумал сближаться со мной и развернув коня, постарался убежать с места схватки. Чему я, само собой, не мог позволить произойти.

За эти пару лет, проведенные в военных походах и насмотревшись смертоубийств я, можно сказать, омертвел душой. То, чему в нашем толерантном рафинированном обществе двадцать первого столетия я никогда не позволил бы себе сделать, здесь, в начале девятнадцатого века, я разрешал себе с невероятной легкостью.

Чего жалеть этого гнусного двуного, по недоразумению называемого разумным человеком? Еще чего не хватало. Если бы он оказался на моем месте, то с радостью всадил бы мне пулю меж глаз и раздел догола, а потом помог бы расправиться с Бабахой.

Зачем же с ним церемониться и отпускать живьем? Чтобы он через несколько дней ограбил и убил кого-нибудь еще, не такого подготовленного, как я?

Поэтому я без каких-либо угрызений совести прицелился и выстрелил в спину убегающему разбойнику. Пистолет не подвел и на этот раз, кажется, я попал в спину злоумышленника, в темноте было плохо видно. Протяжно застонав, мой торопливый противник навалился на шею коня, проехал еще немного и мешком свалился на землю.