Сибирская Симфония

— Постойте, — Тихон остановился, вспомнив об Алексеиче. — У меня у вашего сынка друг остался, знатный балалаечник. Мы с ним вместе из Сибирска приехали. Алексеич зовут, а имени не знаю. Вы его освободите, он ничего плохого не сделал.

Старый генерал хитро прищурился, держась за приоткрытую железную дверь, за которой чернела пустота.

— Алексеич, говоришь?.. А знаешь, как его имя?

— Говорю же — не знаю, не спрашивал.

— А вот я знаю! Он Алекс фон Штульц, западный шпион и диверсант. Не исключено, что перевербованный моим сыном. Уж мы-то с ним разберёмся, поверь нам.

Сзади послышались смешки.

Алексеич — шпион? Его друг и собутыльник — предатель родины? К подобному удару судьбы Тихон не был готов.

Его толкнули в спину, и он не глядя, почти вслепую пошёл по длинному узкому коридору, прорубленному в вечной мерзлоте. Сзади, гремя сапогами, кто-то катил его бочку.

А Тихон думал. О друзьях и начальстве, оставшихся где-то далеко. О КГБ и о восставших балалаечниках. Об энело и загадочных мутантах. О превратности судьбы, о том, кто он, и что это за страна такая — Сибирь, в которой он живёт. Всё это было непонятно и умопомрачительно сложно, и наконец Тихон понял, почему ему так тяжело.

Водка. Он не пил её уже больше шести часов. Точно надо напиться — много, зимнюю норму, а то и две зимних.

9. Бочки

Далеко впереди в темноте забрезжил свет тусклой лампы накаливания, и мысли ушли в сторону. «Свет в конце тоннеля» — он где-то слышал это выражение, и это казалось неплохо звучащим.

— Тихон, так ты из какого города? — послышался запыхавшийся голос Валерьяна Валерьяныча.

— Сибирск. — не оглядываясь, кивнул Тихон. — Я же тебе говорил, когда ты на меня бумаги строчил. Ты мне лучше скажи, что это за коридор такой.

— Это секретный объект! — почти взвизгнул Валерьян. — Тебе об этом знать не полагается.

— Не полагается! — передразнил Тихон. — А ничего, что мы уже по нему полчаса как идём? Хоть скажи, куда он ведёт.

Звуки гремящей бочки прекратились — утомившийся Валерьян остановился отдохнуть, достал сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Угостил табаком Тихона.

— Во всех избах наших сотрудников, в погребах, есть такая дверца, через которую можно выйти в этот коридор. Сначала сюда хотели проложить рельсы, пустить дрезину — было бы метро, но теперь…

— Серьёзно! — удивился сибиряк.

— Это ещё что… Под другими городами, в том числе и под твоим Сибирском есть и не такое… Но, сам понимаешь, подробностей я тебе сказать не могу.

— Понимаю, — кивнул Тихон. — Ты мне скажи, а водка у тебя в погребе есть?

— Я не пью водку! Только коньяк! — горделиво сказал Валерьян Валерьяныч и добавил немного смущённо: — Ещё кефир, но это по праздникам.

— Коньяк? — переспросил Тихон и захохотал. — Это то самое пойло западное, которое всякие нефтяники пьют? Так оно же слабое! То-то я смотрю, ты такой хилый.

— Попрошу не дерзить, товарищ Тихон, — грозно поведя усиками, сказал Валерьян Валерьяныч. — Мой отец был последним производителем коньяка в нашей стране. Он оставил большое наследство, которое… я не могу выпить до сих пор. Лучше пошли дальше.

— А где ж твой батя? — спросил Тихон, выбрасывая сигаретный бычок и затаптывая на всякий случай ногой.

— Без вести пропал, — грустно ответил Валерьяныч. — Уж года три как. Не иначе, зеленозадые забрали. Поворачивай, теперь нам налево.

Ответвление коридора пошло немного вверх. Валерьянычу катить бочку стало совсем тяжело, и в конце концов Тихон не выдержал и поменялся местами с хилым лейтенантом — пошёл позади, подталкивая бочку.

— Как так получилось, что сын Тимофея Тимофеича стал против отца? — спросил он лейтенанта.

— Тёмная история, — немного неохотно ответил тот. — Ещё лет десять назад, когда сыну было лет двадцать, товарищ генерал хотел сделать его нашим сотрудником, проверенным товарищем, но тот увлёкся прогрессивным металлом. Отец водил его по лекарям, по психологам разным, они его электрошоком лечили, но бесполезно. Потом махнул рукой, мол, пусть растёт тем, кем есть. А тут как раз бывший директор завода балалаечного был уличён в измене родины — наёмных политзаключённых жалел и на свободу отпускал. Вот и отправили его самого в лагерь, а воспитанника товарища генерала — на его место. А он вместо того, чтобы быть подмогой в отцовских делах отбился от рук и стал чудить. Так рассказывают…

— А ты сам с ним как, с товарищем генералом? Хорошо трудишься?

— Товарищ генерал хороший командир, — сказал Валерьяныч. — Справедливый. Но излишне спокойный. Он считает, что он умнее меня. Считает меня не достаточно опытным. Постоянно командует. Но в чём-то… во многом, я превзошёл его. Я бы мог стать великим и могущественным среди кэгэбэшников! А вынужден с необразованным мужиком…

— Кончай разговоры, тут какая-то дверь. Похоже, пришли.

— Сейчас, сейчас, — Валерьяныч стал рыться в карманах своей офицерской шинели.

За дверью оказалась лесенка, ведущая наверх, в какое-то тёмное помещение. Валерьяныч помог Тихону затащить бочку наверх и затем скрылся где-то в темноте. Спустя пару мгновений вспыхнул свет.

Помещение, несмотря на низкий потолок, оказалось огромным. Вперед на метров сто тянулись ряды больших деревянных бочек, лежащих на боку.

— Наследства отца, — пояснил лейтенант. — Иди пока в дом, там теплее.

Не без труда отыскав в коньячных лабиринтах выход в дом, Тихон заторопился на улицу. Во-первых, после душных подземелий захотелось подышать морозного сибирского воздуха, а во-вторых, давно хотелось по малой нужде.

Изба оказалась большой, двухэтажной, и, судя по всему, построенной сравнительно недавно. Внутренний двор был огорожен высоким деревянным забором, почти частоколом, из-за которого жилище выглядело крепостью. Снаружи, на большом отдалении, слышались редкие выстрелы. Сходив до туалета, Тихон не выдержал и, открыв железный засов, высунулся наружу.

Фазенда Валерьяна Валерьяныча стояла на пригорке, почти на самой окраине Балалаевска. Город отсюда был виден как на ладони. Длинный «гриф» центральных улиц и железнодорожных путей, и треугольный контур огней заводских кварталов, в окружении лесов и невысоких гор. Величественная картина, но тревожная, неспокойная.

Над центральной частью и площадью повисли клубы дыма — не обычного печного, а нехорошего дыма, который бывает только во время войны. Но этого было мало — Тихон чувствовал, что чувство непонятной тревоги идёт откуда-то с другой стороны, и наконец он всё понял, когда поднял глаза к небу.

Десяток летающих тарелок, маленьких, похожих на точки, неподвижно висели над беспокойным городом. Одна из них отделилась от группы и полетела на той же высоте в сторону Тихона. На секунду оцепенев, сибиряк инстинктивно сделал движение, которым хватаются за ремешок двустволки, но тщетно — инструмент он забыл в доме. Захотелось укрыться, спрятаться от энело, как тогда, во время первого контакта, однако Тихон победил это желание и стал смотреть, что будет дальше.