Сибирский папа

Я видела, как из переулка выехала машина отца и остановилась у гостиницы.

Я освободила свою руку, внятно сделала два шага в сторону, попросила:

– Иди, пожалуйста, спокойно.

Кащей кивнул. Конечно, он бы и сам меня отпустил – ведь здесь могут увидеть. Меня сейчас это устраивало.

– Всё, пока! – сказала я и убыстрила шаг.

– Пока… – проговорил он и добавил мне вслед. – Ты умничка, ты всё понимаешь.

«Это ты ничего не понимаешь!» – могла бы сказать я, но только обернулась, послала ему воздушный поцелуй. Я понадеялась, что отец из машины этого не видит. Ничего говорить ему про Кащея я не собиралась. Потому что говорить – нечего.

– Я приду к тебе! – все-таки уточнил Кащей напоследок.

Как приятно, когда тобой владеют чувства – неодолимые, сильные, несущие тебя против твоей собственной воли. И как же приятно, когда воля становится сильнее чувств, и ты подчиняешься разуму. Вот как сейчас.

Я быстро перешла улицу к гостинице, резко свернула к машине отца, он изнутри открыл дверь, и я села на переднее сиденье. В окно я видела растерянное лицо Кащея. Он приостановился, потом стал вглядываться – он же плохо видит – полез в карман за очками, а мы уже поехали.

– Всё хорошо? – спросил отец. – Ты так внезапно написaла.

– Да, я подумала, что завтра будет мало времени. У нас еще программа – концерт, экскурсия, а даже если я и не поеду на нее…

– Правильно. – Он похлопал меня по руке. – Очень красивый наряд. Я не поверил своим глазам, думал, ты не будешь носить. Купил на свой вкус.

Я лишь улыбнулась. Слишком много противоречивых чувств и мыслей. Слишком сложно быть искренней, а так не хочется врать.

– Твой молодой человек? – спросил спокойно отец, без подковырок, без иронии.

Наверно, ему легко спрашивать спокойно, ведь он совсем меня не знает и не любит. Не знаю, как такая очевидная мысль не приходила раньше мне в голову. Раньше – это недавно, еще сегодня. Иногда время так уплотняется, что кажется, как будто за день проходит целый месяц. Чего только сегодня не было.

– Нет, – ответила я, вдруг ощущая, как я устала.

Может быть, зря я сбежала из гостиницы? Пришла бы к себе в номер, живу я одна, спасибо Кащею, заперла бы дверь поплотнее, выключила бы звук телефона и уснула бы. Как я сейчас буду знакомиться с братом, с женой отца? Зачем это всё? У меня ни на что нет сил. Сон навалился так внезапно, что я едва успела пристегнуться.

Проснулась я, когда отец осторожно потрогал меня за плечо.

– Приехали, Машенька, – ласково сказал он и погладил меня по щеке. – Не могу еще привыкнуть… Я скажу тебе, пока мы не пошли в дом. Я не прощу ни Вале, ни себе, что все эти годы с тобой не общался. Знаешь, я не такой уж сентиментальный человек, но… Ладно. Выходим.

Ехали мы, вероятно, совсем недолго, но хорошо, что я поспала. Мозгу, перегруженному такой противоречивой информацией, нужно было отключиться хотя бы на десять-пятнадцать минут. Я знаю за собой такое свойство. Я никогда не сплю днем, но иногда я могу поспать прямо за столом в библиотеке или дома в кресле – коротко, десять минут, за это время как будто происходит какая-то перезагрузка в голове, и просыпаешься абсолютно свежей. Вот как сейчас.

Я улыбнулась. Мысли, от которых мне захотелось убежать в сон, показались неправильными. Отец говорит спокойно, потому что он вообще такой. Я же видела, как он разговаривал в полиции, как вел себя с губернатором и с Вартаном – в принципе всегда одинаково. Почему они расстались с мамой? Каждый раз, когда он о ней говорит, я чувствую что-то недоговоренное, что-то сложное. Надо спросить. Ведь я имею право знать, почему встречал маму из роддома один человек, а растил другой. Почему у меня два отца.

– Ты мне расскажешь, почему вы расстались с мамой? – спросила я его, когда мы вышли из машины и он доставал из багажника пакеты с едой.

Отец положил пакеты обратно и подошел ко мне, обнял за плечи, слегка прижал к себе.

– Конечно, Машенька.

– Меня обычно не зовут так, – проговорила я, чувствуя что-то совершенно необычное.

Я чувствовала с ним… родство? Нет, этого слова не хватает. Это больше и глубже. Не знаю, какие слова для этого нужны. Есть вещи в нашем мире, для которых, по крайней мере, в современном языке, нет слов. Может быть, есть в древних восточных языках. В китайском, скажем. А в моем, тоже очень древнем и сложном, многозначном и живом, постоянно развивающемся, впитывающем чужие корни, легко играющем смыслами, такого понятия нет.

– Не так? А как тебя надо называть? – немного растерялся он.

– Пожалуйста, можно Машенькой. Так что было с мамой?

– Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе это на бегу?

– А это долго рассказывать?

– Да. И нет. Не знаю. Смотря как это рассказать. Давай зайдем в дом.

Я была уверена – я не узнаю ничего такого, что мне придется пожалеть, что я пришла к нему в дом. Иначе мама бы меня сюда не отпустила. Просто они – и мама, и папа, и отец – как-то не думали в этой ситуации обо мне. Ведь они знают какую-то правду, а я – нет. Может быть, эта правда какая-то некрасивая? И лучше о ней не говорить? Придумали тогда хотя бы какую-то историю… Обычно так и делают. Если скрывать невозможно, а обсуждать ужасно, то придумывают историю, похожую на правду, которая эту правду скрывает. Обычное дело в истории человечества. Мы знаем свою историю по мифам, выдуманным другими людьми. История – это преображенная чужим сознанием реальность прошлого. И когда мы изучаем историю, мы изучаем не только то, как было, но и то, как об этом думали люди, которых давно нет. Или то, как они хотели, чтобы думали мы.

На крыльцо современного двухэтажного дома, довольно большого, построенного в стиле скандинавской архитектуры – приятного фисташкового цвета, с огромными окнами, почти до пола, с большой застекленной террасой, черной крышей, разноуровневыми частями дома, вышла женщина, издалека очень похожая… на мою маму. Я даже остановилась. Разве так бывает? Но когда мы подошли поближе, я поняла, что схожесть не такая уж большая. Просто похожи фигуры – невысокая, стройная, со светлыми волосами до плеч, быстрая, легкая. Что-то было похожее и в лице, но мама гораздо милее. Я остановила свои внезапно появившиеся ревнивые мысли. Ведь эта женщина не заменила маму, точнее, они расстались явно не из-за нее, я так поняла из всех сумбурных ответов и мамы, и отца.

– Здравствуйте, Маша, – сказала женщина и совсем перестала быть похожей на мою маму.

Мама – милая, простая, искренняя, а жена отца, по крайней мере, при первой встрече, надела две маски как минимум. Мне казалось – вот сними она сейчас эту маску – а там другая. Где-то вдалеке раздался собачий лай, судя по всему, лаяло две или три собаки, но видно их не было.

– Здравствуйте, Ольга Вельяминовна. – Я спросила у отца заранее, как зовут его жену.

– Можно просто Оля, – сказала та. – А это Йорик. – Из-за Ольгиной спины выглядывал мальчик и рыжая, мохнатая, не очень большая собака с коротковатыми лапами. Кого из них она называет Йориком? Я поняла, что отец ни разу не говорил, как зовут моего брата. Он все время говорил «твой брат» и больше никак.

Милый, совершенно очаровательный мальчик лет восьми шагнул из-за спины матери.

– Йор, поздоровайся с Машенькой, это твоя сестра, – сказал отец.

– Привет, – сказала я. Зря, конечно, я не поинтересовалась раньше, как его зовут.

Видя мое легкое замешательство, отец улыбнулся.

– Юрий Анатольевич, если по паспорту, да, Йор? Вот подрастет еще и паспорт получит. А у сестры уже паспорт есть.

Я не думала, что мне могут нравиться чужие дети. Или не чужие… Ведь он мне брат по крови… Как это странно… Как мне его называть? Йорик?