Сибирский папа

– Гена, я скоро приеду. Вы собираетесь где-то? Будете обсуждать?

– Не знаю! Обед уже прошел! Где мне теперь поесть?

Я вздохнула. Иногда Гена начинает общаться со мной, как со старшей сестрой, которой у него, насколько я знаю, нет. Идет в магазин за новой рубашкой или джинсами и оттуда вдруг присылает мне фото, спрашивая, какую рубашку ему выбрать. Наверное, ему хочется, чтобы у него были такие теплые, близкие, доверительные отношения со мной, почти родственные. А мне не хочется – выбирать ему вещи, советовать (дистанционно особенно), какой салат лучше съесть – с маслинами или свекольный.

Гена вырос с мамой и бабушкой, которые его избаловали до невозможности. Он учится отлично, изучает иностранные языки, что-то читает, но, вероятно, правы психологи, которые говорят, что мальчики развиваются лет на пять-семь медленнее, чем девочки. У меня постоянно ощущение, что я общаюсь с мальчиком, который намного младше меня, хотя Гена на два года старше. В этом, конечно, ничего такого нет, некоторые и замуж выходят за младших. Но мне больше нравится Кащей, который старше меня на несколько лет.

Больше Гены и Кащея мне долго нравился один популярный блогер левого толка. Пока он в начале этого лета не поставил свое фото в уютных домашних трениках и шерстяных носках, с котами, лежащими у него на животе. Я думала, что он космос, а он всего лишь самый обычный человек, у которого есть носки с узорами и пушистые коты.

Папа как-то спросил меня:

– Кто тебе из двух ухажеров нравится? Извини, конечно, за прямой вопрос. Мы вот с Валей думали…

– Никто, – ответила я.

– Правда? – обрадовался папа и обнял меня. – Знаешь, я так Вале и сказал: «Никто ей не нравится, просто эти два чудовища ухлестывают за ней. А ее время еще не пришло». Я прав?

– Конечно, – неискренне сказала я, причем так неискренне, что папа должен бы был насторожиться, спросить: «Ну-ка, ну-ка…» А он расцеловал меня, погладил по голове и сказал:

– Ты ведь у нас еще маленькая, зачем тебе эти уродские чудовища?

– Ну конечно!

– Вот видишь, а Валя говорит, что у тебя такое огромное сердце, вмещает слишком много любви, и тебе нравятся сразу двое, и она переживает…

Мама, которая тут же рядом мыла посуду, так глубоко вздохнула, что ойкнула, сказала:

– Ой, кажется, я себе что-то защемила… – Села на стул напротив меня и спросила: – Маняша, ты ведь не встречаешься сразу с двумя мальчиками?

– Я вообще ни с кем не встречаюсь.

– Она просто принимает их ухаживания… – пояснил папа.

– Ага, – кивнула я, взяв недоеденное яблоко и откусив кусок побольше, чтобы мне трудно было разговаривать с набитым ртом. Не очень-то и приятно отвечать на такие прямые вопросы.

Я сама себя спрашиваю – ну и как быть? Кто мне нравится? Вот если кто-то из них подступится с прямыми активными «ухаживаниями», как изящно выражается папа? А если оба? Как я поступлю? Кого поцелую? Обоих? Или придется честно сказать второму «Пока!»? Они ходят кругами, сужая эти круги, но в самый последний момент Гена сам теряет присутствие духа, трусит и прячется в кусты, а Кащея не подпускаю я, боюсь, наверное, потому что он взрослый и хитрый. И еще я не уверена, что настолько в него влюблена, чтобы сближаться с ним. Но как это все рассказать маме с папой?

Мне было ужасно неудобно, я долго и тщательно жевала яблоко под их пристальными взглядами, с трудом проглотила его. Потом сказала:

– Вам не о чем беспокоиться. Вы меня воспитали в очень суровых понятиях.

– Я беспокоюсь, Машенька, потому что это не совсем правильно, что у тебя два мальчика… – сама стесняясь своих слов, сказала мама.

– Нет у нее никаких мальчиков, не переживай! – сказал папа. – Посмотри на нее! Какие ей мальчики! Детский сад! Она даже не красится!

Я не стала говорить, что это еще никому не мешало взрослеть. Я сама настолько запуталась в своих чувствах – или в их подобии, или в их отсутствии – что обсуждать это не хотела. Мама с папой точно помочь мне не могут, особенно, когда они разговаривают со мной вдвоем, как единый, отлично отлаженный организм. С кем-то одним из них я могу быть полностью откровенна. А с обоими сразу – нет. Скорее всего, из чувства противоречия. Иногда мне мама с папой кажутся вечным двигателем, если вдруг ломается какая-то деталь, все остальные начинают работать в утроенном режиме, чтобы восстановить порядок и гармонию.

Мы вышли с отцом на улицу из магазина, заполненного ненужными, лишними вещами, которые не надо было производить. Я ему так и сказала. Он неожиданно с пониманием кивнул.

– А большие магазины тебя тоже раздражают? ЦУМы, ГУМы, Колизеи, Метрополисы всякие…

– Еще больше. Там просто концентрация бессмысленности нашего существования.

Отец хмыкнул.

– Я думал, столичные девушки любят гулять по торговым центрам, покупать всякие милые вещицы…

– Многие любят, конечно. А для меня это помойки – красивые, светлые, особенно долгой зимой. Везде темень, холод – а там светло, тепло, как будто искусственный оазис. Бывают помойки безобразные, вонючие, а бывают прекрасные, благоухающие. Но смысл тот же. Раскрашенный пластик в разном своем качестве, с которым мы поиграем, примерим, поносим, накрасим им лицо или кончики пальцев и выбросим через некоторое время. А уж если для наших игрушек приходится специально выращивать живые существа и их убивать…

– Тебе сложно с этим жить – с такими мыслями? – спросил отец, обнимая меня за плечо.

– Думая, вообще сложно жить, ты же знаешь.

Он так посмотрел на меня, словно понимал всё про меня. Или я всё это сама придумала, или он просто такого же склада, как я. Мы ведь точно не знаем, что это такое. Но человек – твой или не твой. Я иногда смотрю на маму с папой и понимаю, насколько они внутренне похожи. У них один склад. А я – другая. Я их люблю, и они меня любят, но я – другая. А этот человек – такой же, как я. Или я – такая же, как он. Как это может быть? Загадка. Наверное, есть в нашем мире тайны, которые мы должны разгадывать всю жизнь и так и не узнать ответа. Если представить, что в мире больше не осталось никаких тайн – ни о нашем дальнем прошлом, ни о происхождении жизни, ни о материи – жизнь станет намного скучнее.

– Нравится вот такое? – Отец показал мне на манекен в летящей полупрозрачной юбке с большими пастельными цветами, неровно плиссированной, как будто хотели сделать плиссе, а потом сказали: «А ну его, пусть будет так, свободные складочки…»

– Я похожа на человека, которому нравятся такие юбки? – засмеялась я.

– Да.

Я пожала плечами.

– Допустим, нравится, и что? Я не покупаю лишних вещей. Мне всего хватает. И не по бедности, а просто не люблю лишнего хлама.

– Я тоже. Но это не лишняя вещь.

– Мне не с чем носить такое.

– Разберемся.

Отец, не слушая возражений, зашел в магазинчик женской одежды, юбка оказалась на удивление дорогой. Надо же, глубокая провинция и такие цены… А почему, собственно, и нет? Здесь тоже есть бедные и богатые, кто-то ездит на трамвае из прошлого века, кто-то на «роллс-ройсе», кто-то сидит на остановке по полчаса, кто-то сшибает людей, потому что любит слишком быструю езду. Бог деревья не по росту ставил, как говорила моя бабушка. Она, правда, имела в виду разные способности и уровень интеллекта, но в принципе равенства в природе нет. Отчего тогда человек, точнее, некоторые идеалисты, стремятся установить равенство на земле? Отчего равенство ощущается как высшая справедливость?

Отец, заметив мою задумчивость, мягко усмехнулся.

– Красиво?

Я кивнула. На самом деле здесь были красивые платья, пиджаки, шарфы, необычные украшения – крупные подвески и ожерелья, браслеты. Таких вещей, которые были в этом маленьком бутике, у меня нет и никогда не было. И зачем мне они?

Глядя, как продавщица складывает в большой бумажный пакет наряды, я спросила:

– Ты уверен, что я это буду всё носить?

– Конечно, – улыбнулся отец. – Невозможно, чтобы такая красивая девочка была одета, как беспризорница.