Сидящее в нас. Книга первая

Девочка хмуро оглядела его крутые, растрёпанные торчащими ветвями бока по сторонам тракта.

– Мне надоело, – решительно пробурчала под нос капризница. – Я уже раз, два…, – загнула она грязные пальчики, а потом выставила их, будто под нос кому-то невидимому: – Во сколько шляюсь. Аж двое годов. А теперь шляйся сам. То-то намучаешься без меня, – пригрозила она и уселась прямо в пыль.

Её замечательный дорожный костюмчик и без того изгваздался за несколько дней пути, так чего его жалеть? Пошит он ладно: из крепкой, но мягкой кожи – дорогой, между прочим. Кто-то, может, и поберёг бы такую, а ей это вовсе ни к чему. Захочет, и у неё будет сотня таких костюмчиков!

Но, таскать с собой эту сотню дело глупое, никчемушное. А она вовсе не дура заниматься всякой дребеденью – у неё дело: наказ исполнять. Не исполнить наказ она может, но не станет – вздохнула девочка. Трёпку ей, понятно, не зададут – силёнок не хватит. Но примутся не замечать, будто её вовсе нет, а это совсем уже скверное дело. Одиночками становятся самые распоследние пропащие люди, которым никто и нигде не рад. А её и так не слишком любят – в другой раз вздохнула девочка и пригорюнилась:

– ЗУ, я не хочу больше идти.

Она вновь к чему-то прислушалась и вспылила:

– Ты дрянь! Мерзавка и!.. И…

Довспоминать ещё что-нибудь такое же обидное маленькая сквернословка не успела: её вдруг подкинуло в воздух и шмякнуло обратно на дорогу. Девочка подскочила и потёрла ушибленную попу. Кто-то другой заорал бы, как резанный, после такого наказания. Но ей-то вовсе не больно – злорадно подумалось девочке. А едва подумалось, как её подкинуло ещё выше, перевернуло и ощутимо потрясло в воздухе.

– Сейчас помру! – мстительно пообещала она.

И её мгновенно вернуло на землю. Правда, не на ноги, а всё на ту же бедную попку – в этот раз ей досталось, как надо.

– Вот же гадина, – пробухтела жертва наказания, поднимаясь и растирая вовсе не больно ушибленное место по оставшейся в ней человеческой привычке. – Погоди! Вот я выросту, и ты у меня…

Где-то неподалёку кто-то завизжал – угроза, так и не родившись, приказала долго жить. Девочка озадаченно развернулась в сторону визга, к которому теперь прибавились и всякие разные вопли с ругательствами. Визжала женщина. А ругались мужчины, из чего девочка сделала правильный вывод: обижают.

Конечно, ей до всего этого никакого дела: неинтересно, кого это обижают да ещё целой кучей. Но ЗУ – вредной и пакостной обжоре – не мешало подкрепиться. Обойдётся – злорадно подумала девочка и решительно двинулась дальше по дороге.

Проходя мимо шумного места, она сбавила шаг и поджала губки. Ох, как же ей хотелось добраться в деревню за лесом до темноты. Ночью в лесу ей бояться нечего – не на ту напали. Только вот не бояться в деревне приятней: с людьми всегда интересней, чем в одиночку.

Женщина завизжала так отчаянно, с такой обречённостью, что ЗУ потребовал обед. Девочка топнула ножкой, но вдруг засомневалась: а ну, как в деревне обеда не найдётся? Вдруг там живут одни только хорошие люди? А голодная ЗУ страшная стерва: погонит её дальше в ту же минуточку. Она вздохнула и полезла в чащу.

Её страх перед лесом и прочими пакостями вовсе не настоящий. Нет, когда-то он был взаправдашним и здорово пугал. Но потом превратился в старый ненужный хлам. И хотя иногда по привычке приползал к ней потрясти ветхими ужастями, навредить уже не мог. Дурацкий никчемушный старик.

– Не смейте её обижать! – досадливо выкрикнула девочка, добравшись до места всей этой кутерьмы. – Отпустите!

Ей было мерзко смотреть на раскинутые в стороны женские ноги. И на голую мужскую задницу между ними. На его волосатые ноги, что елозили в спущенных до колен штанах. Они противно рыли землю стоптанными сапогами. Омерзительны были и рожи двух других уродов, что навалились на руки и плечи женщины, прижав их к земле.

Голожопый насильник вывернул голову, пытаясь разглядеть, кто там у него за спиной вякает? Его дружки, поначалу обалдев от неожиданности, быстро пришли в себя и осклабились.

– Цево ты там гавкаес? – ехидно прогундосил щербатый детина с чёрным ежиком на голове и роскошными усами. – Тозе хоцес, цобы тебе вдули промез ног?

– Держи эту, – прошипел второй.

Красномордый и одутловатый мужик кивнул на бьющуюся женщину, и щербатый перехватил из его лап тонкую руку. Пузан поднялся, колыхаясь животом и жирным подбородком. Его глазки горели так сладенько и подленько, что личико девочки скуксилось. Ладошки прижались к груди, словно пытались удержать внутри что-то, рвущееся наружу.

Но, вырвалось это «что-то» не из груди. Пожелавший и вовсе уж мерзкого насилия пузан замер, как громом поражённый, пялясь на её голову. А оттуда, из самой макушки вдруг вырвался наружу толстый гибкий огненный змей. Выметнулся и заколыхался, поводя безглазой мордой по сторонам. Пузан не мог оторвать от него взгляда, пучась, будто заворожённая крыса.

Змей молниеносно рванул в его сторону: негодяй взмыл в воздух, опутанный этой пакостью с ног до головы. Через несколько ударов сердца щупальце разжалось. На землю глухо шмякнулось что-то одеревенелое, скрюченное и посеревшее там, где прежде было живым, загорелым и пухлым.

– Цево это? – прохрипел щербатый, от ужаса позабыв слезть с затихшей женщины.

Девочка глянула на открывшееся ей лицо: молодое и милое даже под грязными разводьями от слёз. Девушку тоже изрядно перепугало увиденное, но в самой глубине её больших чёрных глаз робко просквозила надежда.

– Лиата! – выдохнул скатившийся с неё голожопый.

И прямо на карачках задал стрекача в ближайший разлапистый куст с широченными мясистыми листами. Змей – казалось, задремавший над головой Лиаты – бросился вслед, без труда удлинившись чуть не втрое. Сама Лиата проводила его раздражённым взглядом и вновь уставилась на девушку:

– Как тебя зовут?

– Та… Таюшият, госпожа, – еле слышно выдавила та и облегчённо выдохнула.

Щербатый, наконец-то, опомнился, отпустил её и бросился прочь. Таюшият прижмурилась, когда над ней пронеслось второе жуткое щупальце Лиаты – первое только-только разделалось с насильником.

– Слушай, – как ни в чём не бывало, оживилась демонюшка. – Мне тут бабушка Таилия и бабушка Уналия велели себе кого-нибудь найти. Говорят, шляться в одиночку хуже, чем вместе. А шляться надо, – вздохнула она и поморщилась: – У меня наказ, чтоб ему провалиться! Бабушка Таилия зря не повелит, когда чего-то велит. А я уже целых двое годов шляюсь, – загнула она три пальца и смешно по-старушечьи вздохнула: – Замордовалась вся.