Сила, которая защищает

Проказа распространялась. Оказавшись под пятой Лорда Фоула, скованная злобной серой зимой, Страна больше не была в состоянии исцелить его. Сколько бы он ни отдыхал, здоровее не станет. Он всегда отдавал себе отчет в том, что проказа неизлечима, что умершие нервы не восстанавливаются. То, что пальцы его рук и ног по-прежнему не оживали, служило неопровержимым доказательством того, что Страна – всего лишь сон, иллюзия. И тем не менее то, что ему не стало лучше, ошеломило, обескуражило его, поколебало тайную надежду, томившую измученное тело. “Безнадежно”, – сказал он себе. Жестокость этого приговора больно ранила его.

– Кавенант? – обеспокоенно окликнул его Мореход. – Друг мой?

Кавенант ничего не ответил, внезапно осознав, что теперь душа Морехода для него закрыта. Если не считать печали и беспокойства, таившихся в глубине его глаз, Кавенант не мог разглядеть того, что происходит у него внутри, не мог даже сказать, болен его друг или здоров, говорит правду или лжет. Его прежней открытости как не бывало. Казалось, он навсегда погрузился в собственный мир, надежно спрятанный от постороннего взгляда.

– Кавенант? – повторил Мореход.

Тот по-прежнему не отвечал. Он не сомневался теперь, что порча, которую ничто не могло остановить, прокладывает себе путь не к запястьям, а к самому его сердцу. Раны на ногах вполне могли стать причиной гангрены. Губы еще не забыли вкус яда, рана на лбу горела. Он видел, как постарела Лена и как печален Мореход. Он чувствовал тот привкус зла, который эта зима принесла в Страну, и безошибочно мог распознать темную силу, направляющую тварей, напавших на подкаменье Мифиль.

Впрочем, в этом последнем как раз ничего удивительного не было. Порочность созданий Фоула была так четко начертана на их лицах, что даже ребенок мог различить ее. Удивительно было другое – то, что многого он по-прежнему не понимал и не видел. Он знал, что Лена немного не в себе, но не ощущал этого. Душа Морехода стала для него закрытой книгой. Да что там говорить! Даже его ноги не чувствовали неровностей дороги. Все это постоянно заставляло его сомневаться в себе самом – и даже в том удивительном подарке, который Страна дважды преподнесла ему, сделав его почти здоровым.

– Мореход… – почти простонал он. – Чувствительность не восстанавливается. – Он вытянул перед собой руки. – Я не могу.., эта зима… Она не восстанавливается!

– Спокойно, Друг мой. Я слышу тебя. Я вижу, – Мореход криво улыбнулся, – как эта зима влияет на тебя. Наверное, мне нужно благодарить судьбу за то, что ты не понимаешь, как она влияет на меня.

– Как? – отрывисто спросил Кавенант. Мореход пожал плечами, словно ему нелегко было выразить словами то, о чем он только что говорил.

– Иногда.., в особенности тогда, когда я слишком долго нахожусь на холодном ветру.., я обнаруживаю, что не могу вспомнить ни одной из моих любимых великанских историй… А между тем, друг мой. Великаны не забывают своих историй.

– Будь оно все проклято! – Голос Кавенанта задрожал. – Еда готова? Мне нужно поесть, – отрывисто спросил он после минутного молчания.

Еда была необходима ему, чтобы, набраться сил. Если он хочет достигнуть своей цели, то должен стать сильным.

Он твердо знал, что собирался сделать. Точно его направляла железная упряжь, из которой невозможно было вырваться. И рука, державшая повод, находилась в Яслях Фоула.

Он ел мясо, которое дал ему Мореход, не спеша, небольшими кусками. Потом растянулся на одеяле и заставил себя отдыхать, накапливая энергию. Тепло разлилось по телу, он начал дремать, а потом и вовсе уснул под грозным, затянутым облаками небом.

Проснувшись около полудня, он обнаружил, что Лена все еще спит. Она уютно свернулась калачиком, прижавшись к нему, и счастливо улыбалась во сне.

Оглянувшись, Кавенант увидел Великана, сидевшего на страже наверху оврага. Заметив, что Кавенант проснулся, он помахал ему рукой. Кавенант ответил тем же, осторожно отодвинулся от Лены и вылез из-под одеял. Надев и надежно зашнуровав сандалии, он натянул куртку и присоединился к Мореходу. Отсюда местность хорошо просматривалась во все стороны. Оглядевшись, Кавенант негромко спросил:

– Далеко мы ушли? Изо рта шел пар.

– Мы обогнули мыс с севера, – ответил Мореход, кивнув за спину поверх левого плеча. – Смотровая Площадка Кевина позади. По этим холмам мы можем добраться до Равнин Ра примерно за три ночи.

– Нужно идти, – проворчал Кавенант. – Я должен торопиться.

– Терпение, друг мой. Если из-за спешки мы попадем в руки тварей, то не добьемся ничего.

Оглянувшись еще раз, Кавенант спросил:

– Реймены подпускают тварей к ранихинам? Почему? С ними что-то случилось?

– Может быть, но точно не знаю, я давно не встречался с ними. Скорее всего, дело не в этом. Равнины опасны вдоль всего течения и Камышовой реки, и реки Лэндрайдер. Реймены никогда не щадили себя ради ранихинов. Возможно, их просто осталось слишком мало, чтобы охранять эти холмы.

Кавенант заставил себя отнестись к этому сообщению спокойно.

– Мореход, – угрюмо спросил он, – где твоя знаменитая открытость Великанов? Мне кажется, ты не хочешь говорить о том, что на самом деле тебя беспокоит. Может быть, ты опасаешься тех “глаз”, которые следили за тобой и Трио-ком, когда вы вызывали меня? У меня такое ощущение, будто ты сознательно держишь рот на замке…

Со слабой улыбкой Мореход перебил его:

– Я прожил долгую жизнь и слишком много болтал. Мне надоело слышать собственный голос.

– Что это значит? – нахмурив брови, спросил Кавенант. – Ты чувствуешь себя побежденным?

– Может быть, – тихо ответил Мореход.

Однако он так ничего и не объяснил. Сдержанность Великана вместе с собственным неведением породила в душе Кавенанта множество вопросов. Он не сомневался, что проблем было гораздо больше, чем он представлял себе, и что есть нечто чрезвычайно важное, касающееся судьбы Страны, о чем он пока не знал. Но он помнил, к чему привело то, что он однажды вытянул у Баннора сведения, которых тот не хотел ему сообщать, во время их последнего похода. Он не мог забыть последствий этого и потому предоставлял Мореходу держать свои секреты при себе.

Внизу, в овраге, Лена спала уже не так безмятежно. Кавенант вздрогнул, заметив, что она мечется из стороны в сторону, что-то быстро и невнятно бормоча. Он чуть не вскочил, не бросился к ней, но сдержался, опасаясь, что она может не правильно понять его.

Когда Лена проснулась и не увидела его рядом, она пронзительно вскрикнула, точно испугавшись, что он вновь покинул ее навсегда, но он уже бежал к ней. Вскочив, она кинулась ему навстречу, упала в объятия и зарыдала, уткнувшись в его плечо.