Сила, слабость и неразумие

— Съ работы, батюшка, съ работы.

— Ну, разсказывай сказки! Давай мыться!

Плещется, моется, весь полъ ульетъ водою, только подтирай посл него, и весело ему освжить ключевою водою свое горячее лицо. Натянетъ на него Петрушка сапоги, панталоны и остальную одежду; поругаетъ онъ неумлаго олуха Петрушку, потшитъ себя и пойдетъ кофей пить. Мать не нарадуется, слыша его молодой голосъ и смхъ звонкій. Кажется, птица въ весеннее время, и та не бываетъ такъ весела, какъ веселъ молодой баринъ, Иванъ Петровичъ. Только иногда доставалось ему отъ матери, что онъ странницъ дразнитъ и въ церковь рдко ходитъ. И то не сильно журила его за это мать, зная, что у него спинныя кости болятъ и отъ долгаго стоянія точно кто плечи давитъ и давитъ. Болзнь такая есть, съ чего она начинается, не знаю… Только и этого счастья было ему мало, похалъ онъ деревню осмотрть. Живетъ тамъ недлю, дв. Барыня спрашиваетъ у приказчика, что ея сынъ длаетъ.

— Да что, матушка-барыня, сказать-то боюсь!

— Говори, что такое? Захворалъ онъ, что ли?

— Нтъ-съ, слава Богу, здоровы…

— Такъ что же?

— Мужики очень ропщутъ…

— Съ чего имъ роптать, взбсились они?

— Бабамъ, говорятъ, проходу нтъ.

— О, дуракъ! — разсердилась барыня. — Я думала, и Богъ знаетъ что такое! Извстно, молодой человкъ, кровь не родилась.

Между тмъ задумалась она. Видитъ, что, и въ самомъ дл, сына женить надо. Выписала его изъ деревни, потолковала съ нимъ и отправила его въ полкъ.

— Тамъ городъ большой, — сказала она ему: — можетъ-быть, ты и судьбу свою найдешь.

Похалъ сынъ. Годъ прошелъ — сынъ денегъ проситъ. Послала мать денегъ. Другой годъ прошелъ — сынъ опять денегъ проситъ. Опять мать послала. На третій проситъ сынъ дв тысячи и пишетъ, что его въ тюрьму могутъ посадить и изъ службы выгнать, если ему не пришлютъ денегъ. Послала мать денегъ и пожурила его не на шутку. Вдругъ получаетъ письмо, что сынъ женится на бдной двушк, изъ института она вышла, поетъ хорошо и собой красавица. «За тебя съ приданымъ двушку отдадутъ, — написала мать сыну, — а не только что такая голь выйдетъ. Любовь — глупость, вы не любовью, а деньгами жить будете. Что теб въ ея псняхъ и въ красот? Красотой не торговать, а пснями хлба не добудешь. Я не желаю этого брака». Ну, а сынъ, не дождавшись этого письма, и женился. Горько поразило мать это извстіе. Перестала она сыну писать. «Онъ меня, старуху, не послушался, такъ и я могу его, молодого, не слушать, когда онъ меня о чемъ-нибудь просить станетъ», говорила она. Слышала она, что онъ бьется съ женою въ нужд, что у нихъ сынишка родился, и все-таки не написала имъ ни одного слова. «Пусть узнаютъ горе, — говорила она: — а потомъ и счастье слаще будетъ. Погибнуть имъ я не дамъ. Они думаютъ, мн легко было сберечь капиталъ?» Случись же такое несчастіе, что сынъ въ это время умеръ. Мать и не думала, что она переживетъ это горе, такъ ей было тяжко, такъ горячо она сына родного любила. Чужіе люди, гляди на ея горе, плакали. Пожертвовала она денегъ на поминовеніе его души въ монастырь и выписала невстку съ внукомъ. Пріхала невстка, барыня такъ и ахнула.

— Да неужели ему пять лтъ? — всплеснула она руками, глядя на ребенка. — У насъ двухгодовалые больше. Впрочемъ, чему и удивляться: у васъ у самихъ въ чемъ душа держится!

Въ самомъ дл, невстка была маленькая, слабая, каждая жилка у ней видна, точно она изъ сахару сдлала.

— Я бы васъ и не выписала, — сказала барыня. — Мн внукъ былъ нуженъ, я его при себ воспитывать хочу, онъ мой наслдникъ; да только мн не хотлось мать съ сыномъ разлучить.

Невстка заплакала.

— Что вы, ребенокъ, что ли, что плачете? Это дтямъ позволительно. Ну, поди сюда, поздоровайся со мною, — сказала барыня, глядя на внука и съ сожалніемъ качая головой.

Сердце у ней сжималось отъ его тщедушности.

— Онъ боится чужихъ людей, — промолвила невстка.

— Пусть боится чужихъ, — усмхнулась барыня:- а я-то ему не чужая. Иди сюда!

Ребенокъ не шелъ.

— Видно, въ дядю волчонкомъ родился, — разсердилась барыня. — Ну, да мы тебя исправимъ.

Невстк отвели одну комнату, внуку другую. Пришло время завтрака. Татьяна Даниловна сла, указала на мсто невстк. Та хотла подвинуть стулъ для своего сына, но барыня не позволила ей сдлать это.

— Погодите, — сказала она. — Вы избаловали мальчика, а мн приходится исправлять.

Начали сть. Ребенокъ сталъ просить кушать. Мать хотла дать ему ды, но барыня остановила ее.

— Подойди ко мн, такъ я дамъ, — сказала она.

Ребенокъ не подошелъ и сталъ плакать.

— Я не могу сть! — воскликнула въ волненіи невстка.

— Глупости! шьте. Я не такихъ капризныхъ выучивала. Или вы хотите на свою шею негодяя вырастить? Гд у васъ любовь-то материнская? Молоды вы, какъ я на васъ погляжу, вамъ бы въ куклы играть, а не замужъ выходить, не дтей воспитывать. Погубить родное дтище хотите баловствомъ. Стыдитесь!

Кончился завтракъ. Убрали кушанье. Прошло съ часъ времени. Ребенокъ запросилъ кушать. Барыня показала ему ду.

— Подойди ко мн, такъ я теб дамъ кушать.

Ребенокъ тихо, понуривъ голову, подошелъ.

— Вотъ теб кусочекъ булочки.

Ребенокъ сълъ и попросилъ еще.

— Поцлуй меня, я теб дамъ булочки съ говядиной.

Ребенокъ поцловалъ барыню.

— Вотъ видите, и сталъ умне, — сказала барыня. — Дитя не игрушка, о немъ заботиться надо, его воспитать надо. Отъ нашихъ заботъ о немъ зависитъ вся его жизнь. Это каждая мать должна помнить.

Такъ пошли дни за днями. Барыня по хозяйству хлопочетъ, невстка вышиваетъ рукавчики и воротнички себ, внукъ играетъ въ своей комнат и сказки старой няньки слушаетъ, такъ какъ барыня не велла невстк съ сыномъ сидть, чтобы онъ не баловался. «Мальчику не подъ материнской юбкой сидть», — говорила она. Находится барыня по дому, нахлопочется, устанетъ и придетъ заглянуть, что невстка длаетъ, а та либо, пригорюнившись, въ окно на пустую улицу смотритъ, либо воротнички кисейные вышиваетъ, либо плачетъ надъ портретомъ покойнаго мужа. Тошно сдлалось барын смотрть на эту слезливую праздность.

— Неужели вы и съ мужемъ-то такую жизнь вели? — спрашиваетъ она. — Да какъ вы ему. не надоли? Видно, вы его своимъ бездльемъ и въ гробъ свели. Ну, чего ни смотрите по цлымъ часамъ на пустую улицу? Дло-то разв въ это время само сдлается? Вы взгляните на меня: я всегда въ работ, все въ моихъ рукахъ кипитъ. А за что ваши воротнички годятся? Для кого вы рядиться въ нихъ будете? Или ужъ не жениха ли вы высматриваете? Такъ въ такомъ случа и плакать надъ портретомъ мужа нечего, и въ моемъ дом жить стыдно, если ужъ мой сынъ вамъ постылымъ сдлался.

— Что же мн длать?

— Какъ что? Мало разв дла? Разв вы не видите, что я убиваюсь, вожусь и съ приказчикомъ, и съ прислугой, и по хозяйству, и съ больными?

— Если хотите, я буду вамъ помогать.

— Если хотите! Да вы и безъ моего хотнья должны бы знать, что я не кухарка ваша, что я не обязана для васъ биться. Это здравый смыслъ говорить. Стыдитесь! Дтей нажили, а не понимаете жизни. Чему вы сына-то учить будете? Эхъ, Ольга Васильевна, не стала бы я вамъ этого и говорить, если бы мы не родныя были. Вдь жаль мн, что чужіе люди будутъ васъ осуждать. Вотъ, скажугь, молодая и здоровая женщина заставляетъ за себя старуху бгать и заботиться, да еще даромъ.

Слабая невстка расплачется и, чмъ бы бросить свою лнь, она только охаетъ и думаетъ: «хоть бы съ сыномъ раздлить горе!» А какое горе? Вдь живетъ же барыня безъ горя, не напускаетъ на себя слабости и малодушія?

Придетъ ночь, невстка на цыпочкахъ въ блой юбк и блой кофт проберется къ своему сыну, сядетъ близъ него и тихо плачетъ, цлуя его и обливая горючими слезами. Ребенокъ робко откроетъ глаза и задрожитъ, потомъ натянетъ на себя одяльце и лежитъ, не шевелясь, пока на уйдетъ мать. На другой день невстка попробуетъ помочь свекрови въ ея хлопотахъ, да неумлая она такая; начнетъ счетъ писать — разобрать нельзя, начнетъ холсты разсматривать — дыры проглядитъ и въ счет аршинъ спутается, больныхъ лчить станетъ — еще того хуже выйдетъ.