Сила соблазна
Шрифт:
— Кстати о колонке: как продвигаются ваши планы привлечь внимание Болвана? — осведомился Найтли. Разве это не вопрос часа, недели, месяца, года, момента?
Аннабел улыбнулась и ощутила, как горят щеки. Она совершенно не знала, как ответить на этот вопрос. Но подумала, что, кажется, судя по тому, как Найтли затаил дыхание, она ему небезразлична. Словно он со страхом ожидает ее ответа.
Только она могла заметить подобные вещи, благодаря романам, изобиловавшим определенными деталями, и еще тому, что она безгранично любила его.
У мужчины перехватывает дыхание,
Если только он не поставил на исход всей истории, или что-то в этом роде. Нет, этого не может быть.
А вдруг он подозревает, кто такой Болван? Но как она может признаться сейчас, после того, как дала ему это ужасное прозвище?
Аннабел, обезоруженная его теплом, потянулась к нему. Осмелилась стряхнуть невидимую ниточку с лацкана его фрака, как предлагала Любящая с Олл-Сейнтс-роуд, в письме, полученном неделю назад.
— Вы не читаете мои статьи, мистер Найтли?
— Разумеется, читаю, — ответил он почти нежно и, наклонившись, прошептал ей на ухо: — Возможно, я хочу узнать тайну, Аннабел. Неопубликованную версию правды.
— О, вы слишком многого требуете, Найтли, — тихо сказала она. Теперь он был ближе к ней. Их губы почти слились в поцелуе. Почти…
— Таков уж я, дорогая Аннабел, — пробормотал он, и она почувствовала, как подрагивает его голос. Ощутила дрожь глубоко внутри.
— Это вы велели мне сохранять тайну и тянуть время, — напомнила она.
Он провел пальцем по ее щеке, по изящной шее.
Найтли касается ее…
Такое легкое прикосновение. Такая мелочь, но она так остро это ощущала.
— А если бы я послал все это к черту?
Он поднял бровь и Аннабел невольно улыбнулась, хотя сердце бешено колотилось, охваченная восторгом от его прикосновения.
— Что, если я наслаждаюсь этим, мистер Найтли?
Она не хотела, чтобы этот момент заканчивался. Хотела остаться в подвешенном состоянии между знанием и незнанием, где все было прекрасно. Она еще не была готова рискнуть и услышать правду.
Найтли погладил пальцем ее ключицу, посмел спуститься ниже, до края выреза, до кружевной оборки. Это была нежнейшая, но такая властная ласка! Она вся горела, но гадала, почувствовал ли он это.
— Вам нравится все это: ожидание, предвкушение, желание? — спросил он. — Не хотите удовлетворения?
Его голос был тихим и хриплым.
— Когда я буду уверена, — прошептала она. Момент был прекрасным и волшебным. Она немного понимала, о каком удовлетворении он говорил, и очень часто думала об этом по ночам.
Но было и другое удовлетворение, и хотя она сознавала, что нищие не имеют права быть разборчивыми, все же хотела, чтобы он влюбился в нее. Не просто обнаружить, что она влюблена в него.
Найтли отнял руку, и Аннабел стало очень тоскливо.
— Как насчет Марсдена? Он тоже часть этого спектакля?
Странно, почему Найтли задает столько вопросов, пытаясь узнать правду?
— Возможно, мне нравится его общество, и, я наслаждаюсь беседой с ним, — ответила Аннабел. — И розовыми розами, которые
он мне послал.Но она вдруг подумала, что тоже имеет право задавать вопросы.
— Кто такой Харроуби?
— Харроуби — мой единокровный брат, — спокойно ответил Найтли и добавил: — Надеюсь, Джулиана не слишком повлияла на вас, так как я не хочу, чтобы об этом говорили.
Аннабел досчитала до трех, набираясь мужества, чтобы задать вопрос, который прояснит все.
— Вы не хотите или он не хочет?
С губ его сорвался издевательский смех.
— А есть разница? — скептически спросил он.
— О, огромная! — ответила она. Все, что она видела и слышала, все, о чем рассказал Найтли, указывало на то, что если бы не отказ Харроуби признать родство, он опубликовал бы свою родословную на первой странице собственной газеты.
Была одна вещь, которую Аннабел знала лучше линий на собственной ладони: отчаянная потребность искать одобрения и признания. Много лет она считала, что Найтли не нуждается в этом. Он вел себя так, словно ему было плевать на все.
Но теперь она видела, что Найтли не так уж равнодушен к признанию родственников. Он не холодный отчужденный бог, а человек, с которым у нее, возможно, больше сходства, чем она думала.
Он хотел быть своим. Так же, как она.
В этот момент она влюбилась в Найтли. По-настоящему.
Любовь на радость и беду. Любовь, основанная на признании настоящего, а не выдуманного мужчины.
— Не хочу говорить о Харроуби, — резко бросил он, и Аннабел не сразу поняла, о ком идет речь. По-видимому, Найтли пытался казаться выше всей мирской суеты, хотя на самом деле был глубоко уязвлен ненавистью брата.
— Простите, что упомянула об этом, — механически пробормотала она. — Нет, я не извиняюсь. Ибо с некоторых пор стараюсь не быть такой любезной и всепрощающей. Это просто привычка, и…
— Аннабел!
— Да?
Она подняла глаза. Найтли обнял ее за талию, привлек к себе и запечатал рот губами.
О, боже милостивый… вот она, романтика!
Аннабел закрыла глаза, забыв о бальном зале за спиной и льющемся сверху лунном свете.
Исчезло все. Остались только губы Найтли: горячие, требовательные, ищущие.
За сомкнутыми глазами Аннабел вспыхивали искры, ее трясло от возбуждения, угрожавшего поглотить ее, если только…
Может, он целует ее, потому что она завела разговор, который ему не хочется продолжать, и он пытается заткнуть ей рот? Или он тоже охвачен страстью? Что означает этот поцелуй? Какого дьявола она не может просто наслаждаться? Как остановить поток мыслей?
Найтли слегка отстранился, сжал ее голову ладонями, запутался пальцами в массе локонов. Он испортит ей прическу!
Но ей все равно!
Найтли смотрел ей в глаза, такие голубые, даже в лунном свете.
— И чтобы все было ясно, Аннабел, — сказал он спокойным уверенным тоном, каким обычно раздавал распоряжения и констатировал факты. — Я целую вас, потому что так хочу. Не для того, чтобы помешать вам говорить. Не для того, чтобы замять разговор. И сейчас вам не следует о чем-то думать.