Сильнее боли
Шрифт:
Тарас зажмурился и помотал головой: эх, если бы и Галя любила его!.. Тогда бы им никто был не страшен. Но даже и так… Пусть у них есть только его любовь к Гале, но ведь есть же! Это как тот самый огненный меч из сна. А может, и посильнее. Наверняка посильнее.
Получается, можно спокойно спать? Даже нужно спать, сообразил вдруг Тарас. Ведь если им внушат новые «планы действий», они по крайней мере будут знать, что хочет от них враг, что он от них ждет в ближайшее время!
Тарас уже поднялся, чтобы сложить столик, застелить постель и лечь, но вспомнил вдруг о странном пассажире в галстуке. Если он действительно здесь для того, чтобы убить их с Галей, то он непременно воспользуется тем, что оба заснули. Возможно, Галя права, и
И Тарас, скрипнув зубами, решил терпеть. Хотя бы до утра. Около семи он разбудит Галю, и ему останется еще несколько часов до прибытия в пункт назначения. За это время вполне можно выспаться. Да и убийца вряд ли посмеет действовать на глазах у пассажиров, при дневном свете.
Приняв такое решение, Тарас снова достал кружку и пошел к титану набирать воду для кофе.
Он пил кофе еще трижды, выкурил столько сигарет, что в другое время хватило бы ему на неделю, – благо что они кончились, не то получил бы с непривычки никотиновое отравление. И все равно, стоило сесть и задуматься, как голова тут же стукалась то о стекло, то о стену, то падала на столик, словно в нее запихали чугунную гирю.
И все-таки в семь утра Тарас не стал будить Галю. Не разбудил и в восемь. Не поднималась у него рука – так сладко спала любимая, безмятежно улыбаясь во сне. «Интересно, что ей сейчас снится? – думал Тарас. – Или кто?» Впрочем, на последний вопрос он не хотел бы узнать ответа ни за какие деньги.
Галя проснулась сама около половины девятого. Свесила голову, шепнула:
–Не спишь?
Тарас посмотрел на нее и не смог ничего ответить – такой вдруг сладкий и горячий ком прыгнул к горлу. И хоть он почти не различал лицо любимой – очки давно снял, чтобы удобней было тереть глаза, – сразу почувствовал в ее взгляде тревогу.
–Ой, на кого ты похож, – охнула Галя. – Глаза-то, глаза… Краснющие!.. А ну, полезай наверх, теперь я буду тебя сторожить!
Она быстро спрыгнула с полки и встала перед Тарасом, показывая всем видом, что спор с ней невозможен. Но у Тараса все равно не было сил спорить. Да он, собственно, и не собирался. Пробормотал только:
–Приглядывай за тем… – и полез наверх.
Уснул он моментально. И так же моментально оказался в красочном, предельно реалистичном сне. Только он не предполагал, конечно же, что это сон. Перед ним стоял отец. Не тот, которым был тогда, шестнадцать лет назад, а вчерашний, из горевшей дачи, постаревший, но все еще крепкий; пожалуй, в лучшей форме, чем сам Тарас. Но выглядел отец совсем не так, как на пожаре. Седые волосы аккуратно уложены, на лице нет следов сажи и копоти. Одет в тщательно отутюженный костюм. А вот выражение лица – угрюмое, тревожное. Но вот они встретились взглядами, и отцовское лицо сразу посветлело, разгладились морщины, дрогнули уголки губ. Из глаз исчезла тревога, и, как показалось Тарасу, вспыхнула радость. Во сне Тарас видел все очень четко даже без очков, каждую морщинку на отцовском лице, рисунок радужной оболочки в глазах. И вот эти глаза вдруг снова затуманились, стали не то чтобы грустными, но взгляд передавал уже досаду, недовольство. Причем недовольство именно им, Тарасом.
–Что я сделал неправильно, папа? – спросил Тарас.
Но отец ничего не сказал, только укоризненно покачал головой.
–Скажи, в чем моя ошибка? – не отставал Тарас. – В том, что я предал тебя? Прости, я виноват. Я очень виноват! Но это все из-за моей трусости, из-за того, что я боялся слушать свое сердце и принимать решения самостоятельно. Нет, это все громкие слова, книжные фразы… Попробуй понять меня, пожалуйста, ты ведь можешь! Ведь я все равно продолжал любить тебя, скучал по тебе, ждал, что ты вернешься. Да, теперь я знаю, что ты тоже ждал меня. Мне рассказала Галя, а ей – мама… – Сказав
о маме, Тарас осекся, подумал, что отцу будет неприятно упоминание о ней.У отца и впрямь округлились глаза. Но в них не было неприязни, одно лишь удивление.
–Галя – это моя… любимая, – пояснил Тарас. Сказал – и почувствовал необычайную легкость в теле, словно стоило лишь захотеть – и можно взлететь!
И он захотел. И полетел. Фигурка отца стала уменьшаться, а реалистичность происходящего пропала. Стало ясно, что земля внизу, расчерченная цветными квадратиками, извилистыми ленточками рек и кляксами озер, ненастоящая, нарисованная. На большом листе ватмана. И рисовал ее сидящий на корточках Валерка Самсонов. Тарас присел рядом.
–Что рисуем? – спросил он.
–Да вот, ландшафт восстанавливаю, – недовольно буркнул Валерка. – Ты ведь разнес все к чертям.
–Я разнес? – удивился Тарас. – Это же ты нас убить хотел.
–Зачем? – не прекращая водить кисточкой по бумаге, спросил бывший друг.
–Не знаю. Тебе видней.
–Видней-то как раз тебе. Ты высоко летаешь. А мы по земле ходим. Пешком, между прочим, потому что разные праведники машины воруют.
–Но ты же хотел нас убить!
–Ой-ой. В тебе говорит литератор. Какой пафос, какая экспрессия! Зачем, скажи мне, дурик, бедному школьному учителю, убивать другого, не только бедного, но и скудоумного учителишку? Зоновской романтики мне, что ли, не хватает? Там ведь пива нет. И девочек. А я их очень люблю. Давай-ка, кстати, пивка выпьем! – Валерка поднял пол-литровую банку, в которую окунал кисточку, и протянул Тарасу. Тарас нерешительно принял посудину, понюхал бурую жидкость. Пахло вовсе не пивом, а кофе.
–Это же кофе! – удивился он.
–Тоже неплохо, – согласился Валерка. – Ободряюще действует на мозг. Если он есть.
–Нет, я это пить не буду, – протянул Тарас банку обратно.
–И правильно! – воздел указательный палец Валерка. Он поднялся с корточек и стал очень серьезным. Взял из рук Тараса банку, выпил содержимое и натянул вдруг стеклянную посудину, непонятно как ставшую огромной, на голову. – Похож я на инопланетянина?
–Ты и есть инопланетянин, – буркнул Тарас. – Сосешь мои мозги…
–Что, головушка бо-бо? – прогудел из-под банки Валерка. – А чего ж к врачу не сходил? Или к знахарю? Я ж тебе адрес давал.
–Не надо ему никакого знахаря, – послышался из-за спины смутно знакомый голос. – У него есть я. Правда ведь, Тарас?
Он быстро обернулся, и сон вновь обрел черты реальности. Единственным отличием яви от сна было то, что Тарас по-прежнему мог прекрасно обходиться без очков, и его это несказанно радовало, поскольку зрение сейчас играло очень важную роль. Перед ним стояла изумительной красоты женщина. Густые черные волосы были распущены и антрацитовыми водопадами струились по плечам, срывались пенными потоками за спину. Зеленовато-рыжие глаза завораживали хороводом волшебных солнечных искр в глубине. Они манили к себе, звали за собой, заставляли забыть все и всех, потому что и так обещали, сулили все, что только возможно в этом мире. И даже больше. На чуть приоткрытые в иронической полуулыбке губы женщины лучше не смотреть вовсе. Потому что не поцеловать их – значит прожить жизнь напрасно. А поцеловать – мечта столь же несбыточная, как стать вечным рабом этой богини.
И Тарас опустил глаза, чтобы не поддаваться напрасному искушению. Но «богиня» не оставила его в покое.
–Правда ведь? – густым, напевным голосом повторила она. – Я у тебя есть? Или всего лишь была?
–Катя… – прошептал Тарас, не поднимая взгляда. Он боялся. Он снова очень боялся. И ему стало невыносимо стыдно и за этот страх, и за то желание, которое все сильнее и сильнее разгоралось в нем. – Ты… есть. Но ты… такая…
–Что, сильно изменилась? – Катерина подошла к Тарасу и, подняв его голову за подбородок, заглянула в глаза. – Почему ты не смотришь на меня? Я постарела? Подурнела? Стала хуже той, шестнадцать лет назад?