Силуэты

Некая английская компания прокладывала через леса и топи железнодорожную ветку к новым рудникам. Под небольшие авансы все мужчины деревни подписали контракт с этой компанией. С тех пор они почти не появлялись дома и лишь изредка присылали семьям жалкие гроши: магазины компании высасывали все их заработки, а взятый когда-то аванс из-за этого оказывался величиной неубывающей. Люди стали рабами компании. Но рабов все-таки кормили, чтобы они могли продуктивно работать. А маленький африканец, семейство которого осталось без отца, подписавший кабальный контракт, работал, по существу, за еду. На руки почти ничего не получал.

Пока дорогу вели по сухой равнине, работа была еще сносной, но вот начались тропические болота. Машины вязли, все приходилось таскать на собственных плечах. Работали по пояс в густой вонючей жиже. Начались болезни. В месяц тропических дождей, когда лихорадка особенно зла, по утрам нередко выносили из палаток скрюченные трупы с шафранными лицами.

Состав рабочих из-за высокой смертности почти сменился, но наш собеседник, от природы здоровый, крепкий, выжил. Вообще ему повезло. Среди подростков, завербованных на строительство, он выделялся не только выносливостью, но и грамотностью, ибо в отличие от других до того, как попасть на стройку, успел поучиться в школе католической миссии.

Старший подрывник, англичанин, сделал ловкого, смышленого, сообразительного подростка своим подручным. Это был хмурый, опустившийся человек, которого белые звали между собой «Рак-отшельник». Мистер Рак постоянно был под хмельком, а раз в год запивал. Но в своей профессии это был искуснейший человек, умевший делать направленные взрывы, и начальник колонны прощал ему и его нелюдимость, неуживчивый характер и любовь к виски.

Так вот этот-то одинокий, хмурый человек в нарушение всех колониальных обычаев приблизил к себе черного подростка, умевшего схватывать на лету все приказы. Он учил его тонкостям подрывного дела, требующего смекалки, сообразительности, отваги. И приучил читать. Сам он давно уже ничего не читал, кроме газет, попадавших в строительную партию с недельным опозданием, да и то только спорт и происшествия. Но в обозе партии среди его имущества был ящик со старыми книгами. Эти книги он и давал своему помощнику, который глотал их мгновенно, как пеликан рыбу.

То, что мистер Рак-отшельник, нелюдимейший из всех белых, так благоволил к своему черному помощнику, служило в партии объектом постоянного злословия. Начальник колонны получал даже жалобы на то, что старый подрывник разлагает цветных: если все они будут читать книги, кто же будет работать?..

— Так почему же все-таки, мистер… Корчагин, этот человек так возился с вами?

Собеседник улыбается, сверкают два ряда ровных белых зубов.

— Тогда я и сам не понимал, ну а теперь знаю, что и среди белых есть хорошие и добрые люди.

Отвечено было с полной серьезностью. Мы с Мадлен переглянулись, и она, незаметно мне подмигнув, отвернулась, стараясь скрыть улыбку.

Вопрос так и остался невыясненным. По своим воззрениям тот, кого звали Рак-отшельник, не был левым. Белые за равный труд получают в несколько раз больше, чем цветные? Правильно, ведь они покинули свой дом и свою страну для того, чтобы нести цивилизацию в эти забытые богом края. Палка в качестве орудия для повышения производительности труда? Скверно, конечно. Все-таки как-никак на дворе двадцатый век. Но ведь во многих английских городах дубинки висят на ремешках у полицейских не для того, чтобы ими ковыряли в зубах, а тут как иначе заставишь работать этих черномазых, не знающих английского языка. Насилие в деревнях? Конечно, это против заповедей господних, но не потащишь же своих жен или девушек в эти малярийные трущобы. Болезни? Да, многовато, конечно, людей мрет. Медицина бы тут была не лишней. Но кто их станет оплачивать, этих докторов, лекарства? Во что тогда обойдется дорога?

Именно так рассуждал мистер Рак-отшельник. А он был опытный человек и до того, как попасть на это строительство, строил дороги в Индии и в Британской Гвиане. Но, должно быть, он не всегда так думал. Среди книг, которые он, сам не ведая для чего, таскал в обозе строительной партии, кроме лихих полицейских и ковбойских повестей и романов в пестрых обложках, оказалось несколько скромных брошюр в скучных серых переплетах, брошюр на социальные темы. В них говорилось о профессиональных союзах, о взаимопомощи, о социальном страховании, о забастовках и о самом сильном оружии рабочего класса — солидарности и единстве…

— Мой босс не очень охотно давал их мне. «Это не для тебя, этого ты не поймешь, парень», — говорил он. А мне все эти книжки в серых переплетах казались куда интересней приключений Джеймса Бонда или интриг кровавой Мэри, — рассказывал наш собеседник…

Ужин делегатов кончился. Стемнело. В глубине парка зажглись огни, а история необыкновенного имени все еще оставалась невыясненной.

В залах появилась обычная публика, и все вновь приходящие, венцы и туристы, с интересом глядели в сторону нашего собеседника, но тот, к счастью, не замечал или не хотел их замечать и продолжал свою повесть.

— И ваш босс не возражал против того, что вы читаете эти книжки?

— Он просто думал, что они мне ни к чему. Он часто в разговоре со мной цитировал строчки из какого-то стихотворения. Я их запомнил: «Восток есть Восток, Запад есть Запад, и с места они не сойдут».

— Этот ваш подрывник знал Киплинга? — поразилась Мадлен.

— Знал. Он много знал.

— Ну а как же дальше? Что с ним сталось, с этим мистером Раком?

— Умер от лихорадки. Белых она трогала редко, для них были врачи, больницы, лекарства, но он все-таки умер. Его тело увезли куда-то в город, а имущество его белые роздали: у него не было родных. Мне, конечно, ничего из его вещей не досталось, но я получил от него самую большую ценность — профессию и еще то, что я вычитал из книжек в серых переплетах. Это мне и сейчас помогает.

— Но… Павка, расскажите все же, как вы приобрели себе русское имя?

— Хорошо, расскажу.

Когда трасса дороги снова углубилась в болота и жизнь снова стала невыносимой, наш собеседник, хотя он был одним из самых молодых среди цветных, подбил своих товарищей на забастовку. Он задумывал ее именно так, как говорилось в книгах в серых обложках: остановить работу, предъявить администрации свои условия. Добиться их выполнения. Молодой организатор не учел, что измученные, отчаявшиеся, обозленные люди, не имеющие классового опыта, — очень взрывчатый материал. Вместо забастовки вспыхнул бунт. Разнесли контору, взломали магазины компании, добыли там хмельное, подожгли бараки. А потом, когда прибыла на грузовиках вооруженная охрана компании, разошлись по своим деревням, унося наивные трофеи. Там их и переловила полиция. Хватали правого и виноватого. Схватив, били, иногда замертво бросали в грузовик, отвозили в город в тюрьму. Нашего собеседника тоже схватили. Его били палкой, топтали ногами, сломали пять ребер, отбили легкие. Без чувств бросили его в кузов самосвала. По пути он так и не пришел в себя. Тогда, испугавшись уголовной ответственности, стражники компании выкинули его на дорогу в городском предместье.

Ночная прохлада и выпавшая роса привели его в чувство, и вот тут молодой африканец, никогда не бывавший в городе, узнал, что такое рабочая солидарность. Незнакомый мулат, человек огромного роста, на руках принес его в дом, где ютилась его семья. Он сказал, что местные горняки, узнав о кровавом происшествии в строительной партии, собрали немного денег, чтобы поддержать тех, кого смогут, и что вот он, мулат, член комитета по этой помощи. Он вызовет врача.

— Зачем вы будете на меня тратиться? Отдайте деньги тем, кто выживет, — ответил умирающий, закрыл глаза и отвернулся к стене.

— Ты неплохо начал, парень. Тебе надо обязательно подняться, — настаивал новый знакомый. Его жена, большеглазая женщина, тянула ему тарелку бобов с говядиной; ее дети смотрели на эту тарелку, глотая слюну.

— Вы должны выздороветь, товарищ, — сказала женщина.

— Это от меня не зависит. Отогнать смерть, когда она уже пришла, никто не может.

— Человек может все, чего очень захочет, — сказала женщина.

— Тогда он был бы богом.