Симфония дикой природы

И спокойно кормятся до теплого, но не душного полудня, и тут же в тени, устраиваются на отдых, засыпая под весенне-летний шум свежего ветра гудящего в тонких ветвях вершинок берёз и осин.

Это то, что поэты в России называли весенним гулом...

К вечеру солнце надолго повисает над горизонтом, и тени от вершин и гребней постепенно затопляют впадины долин и долинок таёжных, безбрежных просторов...

Ветер стихает и непотревоженная тишина, окутывает разноцветье воды, цветов, деревьев и животных...

Потом на землю опускаются спокойные прохладные сумерки...

...Сам всю весну жил неподалеку от человеческого поселения. Его часто видели дачники, из окна маршрутного автобуса, проезжающего по дороге протянувшейся меж лесов, от железнодорожной станцией до дачного посёлка. Он обычно стоял в молодых лиственных зарослях и чёрным, лохматым пятном проглядывал сквозь лиственную зелень.

Но стоило автобусу притормозить, как лось, легко развернувшись на задних, длинных и нескладных, серо - беловатых ногах, спокойно уходил, "уплывал" в густые заросли и среди невысоких лиственных деревьев изредка мелькала его высоко поставленная голова, с небольшими раздвоенными рогами...

Всё это время, после погони за ним волков, Сам жил в постоянном страхе, вновь встретить волчью стаю.

Но пришла весна, и лось забыл о пережитой опасности и возвратился в долину реки Олхи...

...Переждав жаркий полдень, длинного летнего дня, он в прохладе вечера одиноко шествовал через редкий крупный сосняк в сторону речной долины, и выйдя на край болотистой равнинки, останавливался в прибрежных кустах, и стоял неподвижно, как каменное изваяние - причудливая фантазия природы.

Он долго стоял неподвижно, чуть поводя длинными, остро торчащими из - за рогов, ушами.

Когда солнце скрывалось за низкой лесистой линией горизонта, Сам шлёпая копытами по лужам между зеленеющими кочками, входил на край залитого водой озерца посередине высыхающей к лету старицы, долго пил вкусную воду, а потом пройдя в озеринку поглубже, принимался, ныряя с головой на дно, доставать, оттуда мясистые, беловато - мучнистые корневища болотного аира, и подняв длинную неловкую голову, с которой в озеринку долго ещё стекала вода, жевал, работая челюстями, как мелющими жерновами.

Перемолов и проглотив очередную порцию кореньев, он вновь с тихим плеском погружал рогатую голову в воду и через некоторое время уже с большим шумом выныривал, с охапкой корневищ, зажатых во рту...

Закончив кормиться на озеринке, он мерной поступью выходил из болота и не останавливаясь шёл к искусственному солонцу.

Подходил к нему осторожно...

Часто стоял и слушал, но убедившись, что никого в округе нет, рысцой, часто в полной темноте, выбегал на белеющий мелкими камнями выгрызенный участок земли и принимался урча животом, грызть землю, иногда, скрежеща зубами о мелкие камни и камешки попадающие в рот случайно.

Потом, уже под утро, но ещё в полной темноте, так же спокойно и не торопясь шёл на днёвку в заросшую частыми ивовыми кустами дальнюю часть речного русла и ложился там, в углу долины, на сухой прогалинке...

Распустившиеся ивняки были так зелено - непроницаемы, что лось мог пройти невидимым буквально в пяти метрах от сидящей на кочке ондатры, грызущей нежные, беловатые основания жёсткой и колюче-острой, зелёной болотной осоки.

Когда ондатра слышала шум невидимого, но совсем близко проходящего лося, она замирала зажав когтистыми лапками стебелёк осоки у себя на груди, и близорукими маленькими глазками пыталась разглядеть в стене зелени, мелькание огромного лосиного туловища...

Здесь же неподалёку, в залитой водой болотной яме, семейство рыженьких пушистых ондатр, соорудило "хатку" в которую вход сделан был из под воды, а сама хатка напоминала низенький стожок из серой, пожухлой осоки...

По вечерам и на утренних зорях, грызуны спускались из своего уютного домика, с сухим гнёздышком, внутри, устроенном выше уровня воды и плавали по темноватой поверхности протоки и озеринок, словно маленькие доисторические чудовища, выставив из воды усатенькую головку и спину, с длинным хвостом.

Сделав ежедневный туалет всегда на определённом месте, они вылезали на кочковатый берег и устроившись на одной из кочек, своими острыми зубками, - ножичками, "косили" траву и после, усевшись на хвост поедали самые вкусные части стеблей...

Сам, между тем, войдя в чащу, грузно ложился, потрескивая ветками, громко вздыхая, как усталый человек и затихал надолго.

Жаркое солнце всё дольше катилось по небу, от утра до вечера. Комары и мошка начинали виться небольшими облачками над зелёными чащами. Тёплый, влажный воздух разливался над заросшей зеленью поймой, но лось дремал до заката солнца и видел во сне трепещущие зелёные, вкусно - сочные листочки на молодых осинах и слышал уходящий вдаль весенний гул, обещающий тёплое, ясное, длинное лето...

Сам за эти годы вырос в крупного зверя, высотой в два метра, с упругими сильными мышцами, круглящими на мощном туловище, с поджарым задом и сильными ногами. Снизу, на шее, у него появился небольшой нарост, покрытый длинной шерстью - похожий на мягкую волосяную щётку. На ходу этот нарост покачивался, словно колокольчик на шее главной в стаде коровы.

На голове торчали сдвоенные лопатки рогов, покрытых с весны ворсистой толстой кожицей. Одним словом Сам превращался в лося - быка отличающегося от своих сородичей и крупными размерами и величиной своих рогов...

...Любопытная тоже выросла. Она долгое время жила в стаде, во главе которого ходила старая опытная лосиха. Переходя с места на место, матки лосихи с лосятами сеголетками, объедали кормовые осинники и меняли место стоянки на новые, но всё это, не выходя из пределов широкой и длинной долины Олхи...

Лето с его жарой, кровососущими насекомыми, страшными грозами, с проливным дождём, а иногда и градом посередине лета - всё это постепенно оставалось позади...

Приближалось время гона...

А там и зима была не за горами...

Лосиное стадо вышло на заходе солнца, на водопой к лесному озеру. И вдруг, с противоположной стороны, из чащи ольшаника раздался рёв - стон, и вслед, на каменистый, галечный берег вышел старый почти чёрный лось с большими рогами сохой, закинутыми за спину.

Он, шлёпая по воде копытами, вошёл в воду и наклонив тяжелую, рогатую голову долго пил, втягивая воду сложенными трубочкой толстыми упругими губами.

Напившись, он вышел на отмель и вновь затрубил, заревел "У - о - х - х" - вытягивая при этом шею и откидывая тяжёлые толстые рога назад и обнажая в открытом рту, жёлтые крупные полустёртые уже резцы. Он был огромен, и страшен своим длящимся, вот уже несколько дней, возбуждением.