Симулятор совести

– Да, в чем же заключается практическая сторона этого механизма? – передразнил я не без сарказма.

– А в том, чтобы в следующей подобной ситуации могло своевременно «включиться» сострадание. Вы понимаете? Совесть – отправной пункт для стимуляции сострадания. Мы ещё мало знаем обо всей организации человеческой сущности, но совесть, как мне кажется, должно быть связующим звеном всех этих биологических механизмов.

– То есть, вы хотите сказать, что это чувство буквально программирует на добро в подобных, схожих ситуациях, делая нас терпимей. Что это своего рода программа, запускающаяся всякий раз, когда мы согрешим, и предотвращающая рецидив?

– В самую точку! – воскликнул Павлов. – И представьте теперь, что эта программа не так уж совершенна и может сбиться или вообще заблокироваться. Ведь блокируем мы другие из вышеназванных механизмов, запрещая себе бояться или, тем паче, делаем из чувства страха предмет удовольствия, приобретая адреналиновую зависимость. Запрещаем себе любить, следуя своим скрытым комплексам, считая себя недостойным этого чувства. Или же, наоборот, из-за всеобщего опошления этого чувства считаем оное недостойным себя любимого. Мы также запросто умеем блокировать и сострадание, повинуясь «инстинкту стадности»: если десятеро сильных бьют одного слабого, ты же, одиннадцатый, дабы не отличаться от тех десятерых, через волю всё же подключишься к этому занятию. Так же и совесть. Хоть она и присуща изначально каждому индивидууму, однако у кого-то эта «программа» находится в нерабочем состоянии. Почему существуют преступники-рецидивисты, совершающие не единожды схожие по сути преступления? И с каждым поступком всё менее и менее сожалеют о сделанном. Люди все разные, но следует ли из этого, что у кого-то заложен биологический механизм под названием совесть, а у кого-то он отсутствует? Нет, человек по своей природе одинаков, по сущности своей мы не отличимы друг от друга. В чем же тогда причина?

Павлов встал с подлокотника и подошел к аквариуму, стал рассматривать рыбок.

– Не правда ли, какое-то идиллическое безразличие у этого мирка за стеклом? – спросил он после минутного молчания. – Вот где гармония, к которой тянулись издревле все философы, создававшие утопические проекты идеального общества. А ведь это в человеческом обществе просто невозможно. И знаете, почему? В отличие от этих рыбок, человек мыслящее создание, и самое ужасное, что у каждого есть свое мнение. Как там говорят, на каждую правду найдется другая правда. В итоге даже аксиомы, незыблемые и нерушимые, со временем опровергаются новыми, прогрессивными учениями. А навязать всему обществу, как всем быть счастливыми – скоропортящееся занятие.

– Вам не кажется, что вы отвлеклись? – произнес я, наблюдая, как он улыбается и барабанит пальцами по аквариуму.

– Да, кажется, – как-то отрешенно согласился Павлов. – А о чем мы говорили?

– Насколько я понял, о том, что у кого-то по какой-то причине нет совести.

– Да, именно об этом мы и говорили. И что вы по этому поводу думаете?

У меня не нашлось слов выразить свое негодование. Павлов был непредсказуем в поворотах речи; пообещав выложить карты на стол, вместо этого устроил непонятный допрос. Мне только оставалось развести руками:

– Из нас двоих не я дока в таких вопросах.

– Ответ прост, – выдохнул Павлов. – Помните из азов психологии: о возбуждении и торможении тех или иных чувств, и что смена фаз и длительность их у каждого неодинакова. Просто у кого-то фаза торможения этого чувства переходит в полный его стопор. В силу каких-то социальных причин и последствий человек утрачивает способность «запускать» программу совести, можно сказать, черствеет. У этого человека пропадает своего рода «ограничитель», который контролирует морально-этическую сторону его поступков и не дает пересечь черту, разграничивающую «добро» и «зло».

Павлов всё ещё играл с аквариумными рыбками, не сводя глаз с мерцающей толщи воды.

– Нечто подобное, – растягивая слова, начал рассуждать я, – как мне кажется, есть у Фрейда, не так ли?

– Совершенно верно, – подтвердил мои слова Павлов. – а именно, во второй топике его знаменитой «Метапсихологии». Можно по-разному относиться к его учению. Многое, конечно, спорно, многое – опровергнуто. От психоанализа как метода лечения прогрессивная медицина сейчас отказывается, поскольку это лечение очень дорогое, длительное. Психоаналитик в своей жизни может пролечить пять-шесть больных. На обучение психоаналитика требуется 16 лет минимум. И всё же Фрейдом была заложена колоссальная база будущих исследований. Помните, при топическом рассмотрении психического аппарата человека сознание определяется как некая структура из трёх составляющих: собственно сознательного, бессознательного и надсознательного. Причем, основная психическая энергия скрыта в бессознательном. Она является, по суждениям Фрейда, составляющей из врожденных энергий сексуальности и агрессивности, так называемый Ид. Сознательное лишь потребляет эту энергию. А вот надсознательное, супер-эго, является неким антагонистом Иду, так сказать, цензором, не дающим подчинить сознательное бессознательному, стать заложником врождённых инстинктов и влечений.

– Насколько я помню, – вставил я словечко, – этот самый цензор – продукт общественно-социальных норм, этики, формирующей супер-эго.

– Причем, – согласился Павлов, – хотя сам Фрейд и не настаивал на снижении давления социального фактора, чтобы больше раскрепостить человеческое сознание от цензора, дабы уменьшить степень страдающих психическими расстройствами в обществе, многие его труды восприняли как призыв как раз к этому.

– Что и привело к сексуальной революции, – сделал вывод я.

– Может, вы и правы, – задумчиво произнес Павлов. – Задача наших же исследований обратная – пробуждение этого цензора у тех индивидуумов, кто лишился со стороны супер-эго контроля над сознанием, полностью или частично подчиненному бессознательному, той его стороне, где главенствует агрессивно-сексуальное начало.

– И это вам по силам?

– С девяносто девятью процентами уверенности скажу, что да. Только каким образом? – задал он себе вопрос и сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. – Признайтесь, в час уединения не мечтали ли вы о том, что осуждается всеми этическими нормами, что с точки зрения общества является аморальным? Что же вас останавливало воплотить в жизнь эти фантазии? Повторюсь, совесть – это возможность поставить себя на место человека, против которого направлены ваши желания. Возможность прочувствовать ту боль и те страдания, что испытает тот. Это умение и останавливало вас от такого рода поступков. Способность загодя пережить то, что предстояло пережить другому человеку, если бы вы воплотили тайное желание.

– Всё это – верно, – подытожил я, – но каким образом навязать эту совесть, этого цензора, это супер-эго кому-либо?

– Представьте, – сделавшись загадочным, сказал Павлов, – что если преступнику дать возможность перевоплотиться в того, против которого был когда-то направлен акт его преступления?

– Это – из мира фантастики.

– Отнюдь, – парировал он. – Пойдемте, я всё вам продемонстрирую. Только хочу сделать небольшую ремарку, – произнес он, когда я поднялся с кресла. – Мы здесь упомянули отца психоанализа, но это упоминание было лишь для наглядного сравнения. Наше исследование не отталкивается от трудов этого гениального ученого, хотя и имеет много общего. Такое же сравнение, к примеру, можно провести с другими фундаментальными трудами в области психологии. Ну, в частности, нетрудно найти параллель с трудами Эрика Берна, с его знаменитейшим трансактным анализом. Помните такого?

– Если честно, то – нет, – признался я.

– Ну, это американский психолог, рассматривавший личность как структурную связь составляющих «ребенок – взрослый – родитель».

– Да-да, припоминаю. Вы хотите сказать, что цензором здесь выступает «родитель». Но кто же играет роль того провокатора, подобно Иду, неужели «ребенок»?

– Верно.

– Но, получается, что это какой-то негативный фактор. Неужто можно провести эту параллель?

– У Берна словом «ребенок» названа та часть сознания, которая под влиянием социума была вытеснена на задний план. Здесь антагонистом выступает «родитель», часть сознания, которая адаптирует «взрослого», напрямую контактирующего с реальным миром. Всё зависит от того, какие комплексы определенного человека были подавлены в детстве, какие желания были не реализованы, какое окружение, влияющее на развитие и становление личности, было у ребенка. Утрированно можно сказать, что «плохой» ребенок в сознание преступника был когда-то подавлен цензором «взрослый», но с годами этот цензор исчез. Наша же цель воскресить его. Так же можно проводить сравнения, как я уже сказал, и с другими трудами психологов, с Эрихом Фроммом, с самим Карлом Юнгом, который закомплексовал всё человечество.

– То есть? – не понял я шутку Павлова.

– Ведь Юнг ввёл понятие о «комплексах». С той поры мы полны ими, – засмеялся он. – Кого найдешь теперь, чтобы у него не было того или иного комплекса? Кстати, и здесь можно-таки увидеть сравнение и провести анализ с точки зрения теории комплексов, или же с точки зрения Аналитической психологии Юнга. Но оставим его в покое, если станем вдаваться в юнговскую аналитику, у нас и суток не хватит. Знаете, скажу вам, этот Юнг такой мудреный мужик был с его экстраверсией – интроверсией, с его «самостью», «анимусом»…